«Остров» был окружен, как морем, степью, и взор охватывал с его высоты широкое пространство. С востока синела полоса гор Карамойо. На юге тоже виднелись значительные возвышенности, которые, судя по их темному цвету, были тоже покрыты лесом. Зато на западе взор свободно достигал отдаленных граней горизонта, где степь соприкасалась с небом. При помощи подзорной трубы Линде Стась заметил, однако, многочисленные овраги и редко рассеянные высокие деревья, возвышавшиеся, точно храмы, над океаном травы. Там, где последняя поднялась еще не слишком высоко, можно было даже невооруженным глазом различить целые стада антилоп и зебр или группы слонов и буйволов. Там и сям жирафы рассекали серо-зеленую поверхность степи, как пароход поверхность моря. Над самой рекой резвилось несколько водяных коз, а другие то и дело высовывали свои рогатые головы из воды. Там, где гладь реки была спокойна, над нею поминутно взлетали те самые рыбки, которых ловил Кали, и, сверкая в воздухе, точно серебряные звезды, падали обратно в воду. Стась решил непременно привезти сюда, когда погода установится, Нель и показать ей весь этот зверинец.
На самом «острове» не было никаких крупных животных, зато было множество бабочек и птиц. Большие белоснежные попугаи, с черными клювами и желтыми хохолками, пролетали над кустами гуайяв; маленькие «вдовы» с прелестно окрашенными перьями качались на тонких стеблях маниоки, блестя и переливая пестротою красок, точно самоцветные каменья, а с высоких кокосовых пальм доносилось кукованье африканских кукушек и нежное, точно стонущее воркованье голубей.
Стась возвращался с осмотра с радостным чувством в душе. «Воздух здоровый, – думал он про себя, – полная безопасность, дичи и плодов – сколько угодно, и красиво, как в раю!» Вернувшись в хижину Нель, он узнал, что на «острове» нашлось все-таки животное и покрупнее, и даже не одно, а два: маленький Насибу в его отсутствие нашел в чаще бананов козу с козленком, которых не увели с собой дервиши. Коза успела уже немного одичать, но козленок тотчас же подружился с Насибу, который очень гордился своим открытием и тем, что благодаря ему у мисс будет теперь каждый день превосходное свежее молоко.
– Ну, что мы теперь будем делать, Стась? – спросила однажды Нель, когда они уже основательно обжились на «острове».
– Работы хватит, – ответил мальчик и, растопырив пальцы одной руки, начал считать по ним все предстоявшие им дела. – Во-первых, надо накоптить мяса для дальнейшей дороги; следовательно, мне нужно ходить на охоту. Во-вторых, у нас много оружия и патронов; я хочу научить Кали стрелять, чтоб у нас был еще один защитник, кроме меня. В-третьих, ты, видно, забыла о воздушных змеях.
– О змеях?
– Да. Ты будешь их клеить или, еще лучше, сшивать… Вот и тебе будет занятие.
– Я не хочу заниматься только игрушками.
– Это вовсе не будут игрушки. Твоя работа будет, пожалуй, важнее всех остальных. Да ты не думай, что мы обойдемся одним змеем. Тебе придется смастерить их штук пятьдесят, а то и больше.
– Да на что так много? – с любопытством спросила девочка.
Стась поделился с ней своими планами и надеждами. На каждом змее он напишет их фамилии, о том, как они вырвались из рук дервишей, где находятся и куда направляются. Он напишет еще, что они просят оказать им помощь и сообщить о них телеграммой в Порт-Саид. Таких змеев он будет пускать каждый раз, когда ветер будет дуть с запада на восток.
– Многие из них, – говорил он, – упадут близко, многих задержат горы, но пусть хоть один долетит до берега и попадет в руки европейцев, и тогда мы спасены!
Нель была в восторге от этого плана и заявила, что с умом Стася не может сравняться даже Кинг. Она ни на минуту не сомневалась, что почти все змеи долетят куда надо, а некоторые даже прямо к их папочкам, и обещала клеить их с утра до вечера. Ее радость была так велика, что Стась, опасаясь, как бы ее опять не начало лихорадить, вынужден был сдерживать ее пыл. С этой поры задуманная Стасем работа закипела. Кали, которому приказали раздобыть как можно больше прыгающих рыбок, перестал ловить их удочкой, а вместо того устроил из тонких бамбуковых палок высокую решетку и протянул ее поперек всей реки. Посредине решетки было большое отверстие, через которое рыбам необходимо было проплывать, чтоб выбраться в открытую воду. Это отверстие Кали затягивал крепкой сетью, сплетенной из пальмовых бечевок, и таким образом обеспечивал себе на каждый день обильный улов.
Загонял он рыбу в предательскую сеть при содействии Кинга. Когда последнего пускали в воду, он мутил ее и пенил с таким усердием, что не только серебристые прыгуны, но и все другие водные твари спасались во весь дух и устремлялись туда, где водная гладь была спокойна. Не всегда это было Кали на руку. Несколько раз убегавшие крокодилы переворачивали его загородки, а иногда это делал и сам Кинг, который питал к речным хищникам врожденную ненависть и преследовал их, пока ему не удавалось изловить которого-нибудь в мелкой воде; тогда он схватывал крокодила хоботом, выбрасывал его на берег и с ожесточением растаптывал ногами.
Часто в сеть попадались и черепахи, из которых маленькие путешественники варили себе превосходный суп. Кали сам чистил рыбу и сушил ее на солнце, а пузыри относил к Нель, которая разрезала их, распластывала на доске и превращала как бы в лоскутки бумаги величиной в две ладони.
Стась и Меа помогали ей в этом, так как работа была совсем не из легких. Пленки были, правда, толще, чем у пузырей наших речных рыб, но после сушки они становились очень хрупкими. После некоторого опыта Стась сообразил, что лучше сушить их в тени. Но иногда у него истощалось терпение, и если он не оставил своего намерения делать змеев из рыбьих пленок, то только потому, что они были легче бумажных и лучше могли выдержать дождь. Правда, приближалось уже сухое время года, но Стась не был уверен, не случаются ли и летом дожди, особенно в горах. Иногда, однако, он клеил змеев и из бумаги, которой много нашлось среди вещей Линде. Первый такой змей, большой и легкий, пущенный, когда подул западный ветер, взвился сразу очень высоко, а когда Стась перерезал бечевку, он полетел, подхваченный сильным воздушным течением, к горной цепи Карамойо. Стась следил за его полетом через подзорную трубу, пока он не уменьшился до того, что стал похож на бабочку, на маленькую мошку и, наконец, совсем не исчез в бледной лазури неба. На следующий день Стась пустил другой, сделанный уже из рыбьих пленок. Этот взвился еще быстрее, но, наверное, вследствие прозрачности пленок, очень быстро скрылся из глаз.
Нель работала очень усердно, и в конце концов ее маленькие пальчики так наловчились, что ни Стась, ни Меа не могли обогнать ее в этой работе. Здоровье ее тоже не заставляло жаловаться. Здоровый климат горы Линде точно заново возродил ее. Срок, в течение которого мог явиться третий, смертельный припадок лихорадки, миновал безусловно. Стась ушел в этот день глубоко в чащу бананов и плакал там от радости. После двух недель пребывания на горе Стась заметил, что «доброе Мзиму» выглядит совсем не так, как там – внизу, в степи. Щечки пополнели, цвет лица из желтого и прозрачного стал опять розовым, а из-под длинных, густых волос весело глядели на свет искрящиеся глазенки. Мальчик благословлял холодные ночи, прозрачную ключевую воду, муку из сушеных бананов и прежде всего Линде.
Сам он похудел и загорел, и это служило доказательством, что лихорадка его не трогает, потому что страдающие ею не загорают на солнце. Он вырос и возмужал. Движение и физический труд развили в нем еще большую ловкость и силу. Мускулы рук и ног стали точно стальные. Он был уже настоящим закаленным африканским путешественником. Охотясь каждый день и стреляя только пулями, он стал превосходным стрелком. Диких зверей он совсем перестал бояться, понимая, что косматым и пятнистым охотникам опаснее встретиться с ним, чем ему с ними. Один раз он с одного выстрела уложил огромного носорога, который дремал под акацией и, разбуженный его выстрелами, неожиданно пустился на него в атаку.
На африканских буйволов, которые любят нападать на все, что им встречается, и иногда рассеивают целые караваны, он смотрел со снисходительным пренебрежением.
Помимо клейки змеев и других ежедневных дел, Стась и Нель принялись за просвещение Кали, Меа и Насибу. Но это давалось им с большим трудом, чем они ожидали.
XXXVI
Кроме того, Стась учил Кали стрелять из карабина Ремингтона. Это учение шло легче, чем обучение европейской культуре. После десятидневной стрельбы в цель и в спавших на прибрежных песках крокодилов молодой негр убил большую антилопу пофу, потом несколько ариелей и даже кабана. Последняя встреча, однако, чуть не кончилась так же, как с Линде: когда Кали после выстрела неосторожно подошел к кабану, тот вскочил и бросился на него, задрав кверху хвост[767]. Кали бросил ружье и вскарабкался на дерево, просидев там до тех пор, пока на крики его не пришел Стась. Но кабан лежал уже под деревом бездыханный. На буйволов, львов и носорогов Стась не позволял еще негру охотиться. Слонов, которые приходили по вечерам к водопою, он и сам не стрелял, так как обещал Нель, что никогда не убьет ни одного слона.
Но когда по утрам или в полдень он замечал через подзорную трубу пасущиеся в степи стада зебр, ариелей или коз, он брал Кали с собой. Во время этих прогулок он часто расспрашивал его о племенах ва-хима и самбуру, с которыми, раз он желал идти на восток, к берегам океана, ему, несомненно, предстояло встретиться.
– Знаешь, Кали, – сказал ему однажды Стась, – в двадцать дней, а на лошадях так даже еще скорее, мы могли бы доехать до твоей страны.
– Кали не знает, где живут ва-химы, – ответил молодой негр, уныло покачав головой.
– А я знаю. Они живут в той стране, откуда утром встает солнце, над какой-то большой водой.
– Да! Да! – с изумлением и радостью воскликнул негр. – Бассо Нарок! Это по-нашему значит Большая Черная Вода. Великий Господин все знает.