неделя голода и нужды, так как Гебр нисколько не заботился об их прокормлении. К счастью, у Стася было два талера с Марией-Терезией, которые он получил от грека. Он пошел на рынок, чтоб купить фиников и рису. Суданцы не удерживали его, зная, что в Омдурмане он не может убежать и что, во всяком случае, он не покинет маленькой бинт. Не обошлось, однако, без приключений. Вид мальчика в европейском костюме, покупавшего на рынке провизию, привлек опять толпы полудиких дервишей, которые встречали его смехом и воем. К счастью, многие видели, что он был вчера у Махди, и удерживали тех, кто хотел причинить ему что-нибудь дурное. Только дети кидали в него песком и камнями. Но он не обращал на это никакого внимания.
На рынке цены были невероятно высокие. Фиников Стась совсем не мог получить, а значительную часть риса отнял у него «для больного брата» Гебр. Мальчик сопротивлялся этому изо всех сил. И дело дошло даже до драки, из которой более слабый, конечно, вышел со множеством синяков. Хамис тоже показал себя не с лучшей стороны. Он питал привязанность только к Саба и кормил его сырым мясом. А на голод и бедствия детей, которых он знал давно и которые всегда были добры к нему, он смотрел с полным равнодушием. Когда Стась обратился к нему с просьбою, чтоб он уделял хоть для Нель немного пищи, он ответил со смехом:
– Ступай, проси милостыню.
И дошло, наконец, до того, что в ближайшие после этого дни Стась, чтоб спасти Нель от голодной смерти, действительно ходил просить милостыню. И не всегда он возвращался с пустыми руками. Иногда какой-нибудь бывший солдат или офицер египетского хедива давал ему пару пиастров или несколько сушеных фиг и обещал ему дать еще что-нибудь завтра. Раз как-то встретил он миссионера и сестру милосердия, которые, выслушав его рассказ, заплакали над судьбой обоих детей и, сами истощенные голодом, поделились с ним тем, что у них было. Они обещали ему, что навестят их в их шалаше, и действительно явились на следующий день в надежде, что, может быть, им удастся взять детей до отъезда почты к себе. Но Гебр и Хамис прогнали их корбачами. На следующий день, однако, Стась встретил их опять и получил от них меру рису и два порошка хинина, которые миссионер посоветовал ему хранить как можно бережнее, предвидя, что в Фашоде их обоих, наверное, ждет лихорадка.
– Вы поедете теперь, – сказал он ему, – вдоль разливов Белого Нила, по так называемым суддам. Заторы из растений и листьев, наносимых течением и скопляющихся в мелких местах, не дают там реке течь свободно, и она образует обширные болота, полные всяких миазмов. Лихорадка свирепствует там, не щадя даже негров. Остерегайтесь особенно ночевать без огня на голой земле.
– Мы хотели бы поскорей умереть, – ответил почти со стоном Стась.
Миссионер, как мог, постарался успокоить и ободрить мальчика и поддержать в душе его надежду.
Стась пробовал не только просить милостыню, но и работать. Однажды он увидел, как толпы людей трудились на площади молитвы. Он присоединился к работающим и стал носить глину для забора, которым должна быть окружена площадь. Рабочие смеялись над ним и толкали его, но к вечеру старый шейх, наблюдавший за работой, дал ему дюжину фиников. Стась был очень рад этой плате, так как финики и рис составляли единственную здоровую пищу для Нель, а их было всего труднее получить в Омдурмане.
Он с гордостью принес их маленькой сестричке, которой отдавал все, что ему удавалось получить. Сам же он питался всю неделю почти одной только дуррой, которую он тайком отнимал у верблюдов. Увидев любимые плоды, Нель очень обрадовалась, но хотела непременно поделиться со Стасем. Поднявшись на цыпочки, она положила ему руки на плечи и, подняв головку, стала смотреть ему в глаза и просить:
– Стась! Съешь половину, съешь!..
– Я уж ел, ел! Ух как я наелся! – ответил Стась и хотел было улыбнуться, но тотчас же прикусил губы, чтобы не расплакаться, так как просто-напросто был голоден.
Он рассчитывал завтра опять пойти на заработок. Но случилось иначе. Утром пришел музалем от Абдуллаги и объявил, что верблюжья почта ночью отправляется в Фашоду; халиф приказал, чтоб Идрис, Гебр, Хамис и оба бедуина готовились с детьми в путь. Гебра поразил этот приказ; он заявил, что не поедет, потому что брат его болен и некому за ним смотреть; а если бы он даже был здоров, то они все равно решили остаться в Омдурмане.
Но музалем ответил:
– У Махди одна только воля, а Абдуллаги, его халиф и мой господин, никогда не меняет своих приказов. За братом твоим будет смотреть невольник, а ты поедешь в Фашоду.
– Так я пойду сам и скажу ему, что не поеду.
– К халифу ходят только те, кого он сам хочет видеть. А если ты силой ворвешься к нему без позволения, тебя выведут на виселицу.
– Аллах акбар! Так скажи мне просто, что я невольник.
– Молчи и слушайся приказаний, – ответил музалем.
Суданец видел в Омдурмане виселицы, которые ломились под тяжестью повешенных и каждый день, по приговорам сурового Абдуллаги, отягчались новыми телами. Он страшно перепугался. То, что сказал ему музалем, что у Махди только одна воля, а Абдуллаги только раз отдает приказание, – повторяли все дервиши. Нечего было делать, – надо было ехать.
«Не видать мне больше Идриса!» – думал Гебр.
И в его свирепом сердце таилась все-таки кое-какая любовь к старшему брату; при одной мысли, что он должен оставить его, больного, он впадал в отчаяние. Напрасно Хамис и бедуины убеждали его, что в Фашоде, может быть, будет лучше, чем в Омдурмане, и что Смаин наверное наградит их щедрее, чем халиф. Никакие слова не могли смягчить горя и озлобления Гебра, которые он вымещал главным образом на Стасе.
Этот день был для мальчика буквально мученический. Ему не было позволено пойти на рынок, так что он не мог ни заработать, ни выпросить что-нибудь у добрых людей. Все время ему приходилось работать, как невольнику, при вьюках, приготовляемых в дорогу. Он делал это из последних сил, так как от голода и усталости ужасно ослабел за последний день. Он был уверен, что умрет в пути, – если не под корбачом Гебра, так от изнурения.
К счастью, грек, у которого было все-таки доброе сердце, пришел под вечер навестить детей и проститься с ними и принес с собою разные припасы для дороги. Кроме того, он дал им несколько порошков хинина и немного стеклянных бус. Узнав о болезни Идриса, он сказал Гебру, Хамису и бедуинам:
– Знайте, что я прихожу сюда по приказанию Махди.
А когда, услышав это, они поклонились ему до самой земли, он продолжал:
– Вы должны смотреть, чтоб дети были сыты в дороге, и вообще хорошо обходиться с ними. Они дадут отчет Смаину о том, как вы с ними обращались, а Смаин напишет об этом пророку. Если здесь получится какая-нибудь жалоба на вас, то следующая почта привезет вам смертный приговор.
Новый поклон был единственным ответом на эти слова. Лица у Гебра и Хамиса были похожи на морды собак, которым надели намордники.
Грек приказал им удалиться, а сам обратился к детям по-английски:
– Я все это выдумал: Махди и не думал давать никаких новых приказаний относительно вас. Но раз он велел, чтоб вы отправились в Фашоду, так надо, по крайней мере, чтоб вы могли доехать туда живыми. Я рассчитываю, что ни один из этих людей не увидит до отъезда ни Махди, ни халифа.
Потом он обратился к одному Стасю:
– Я сердился на тебя и теперь еще не могу простить тебе твоей выходки. Ты знаешь, что ты чуть меня не погубил? Махди разгневался и на меня. Чтоб снискать его прощение, мне пришлось отдать Абдуллаги значительную часть моего имущества. Да и то еще я не знаю, надолго ли я в безопасности. Во всяком случае, я не смогу больше помогать пленникам так, как я помогал до сих пор. Но мне жаль вас, а особенно ее, – он указал на Нель. – У меня есть дочка одних лет с ней… и я люблю ее больше, чем свою жизнь… Ради нее я сделал все для вас… Ее зовут так, как и тебя, моя малютка. Если бы не она, я предпочел бы тоже умереть, чем жить в этом аду.
Он говорил волнуясь. На минуту он замолчал, потом провел рукой по лбу и заговорил о другом:
– Махди посылает вас в Фашоду, рассчитывая, что вы там умрете. Этим он думает отомстить вам за твое упрямство, которое глубоко задело его, и в то же время не утратить славы «милостивого». Таков он всегда… Но кто знает, кому раньше суждена смерть! Абдуллаги подсказал ему мысль, чтоб он приказал этим псам, которые вас похитили, ехать с вами. Он их скупо наградил и теперь боится, чтоб об этом не стали говорить в народе. Притом и он и пророк не хотят, чтоб эти люди рассказывали, что в Египте есть еще войска, пушки, деньги и англичане… Тяжелый предстоит вам путь и далекий… Вы поедете по безлюдной и нездоровой стране. Смотрите же, берегите как зеницу ока порошки, которые я вам дал.
– Прикажите еще раз Гебру, чтобы он не смел морить голодом и бить Нель, – попросил еще раз Стась.
– Не бойтесь, – ответил тот. – Я поручил заботиться о вас старому шейху, который везет почту. Я ему подарил часы, и теперь вы можете быть уверены в его покровительстве.
Между тем солнце зашло, и наступила звездная ночь. В темноте послышалось фырканье лошадей и кряхтенье навьюченных верблюдов.
XX
Старый шейх Гатим верно сдержал слово, данное греку, и был внимателен и заботлив к детям. Дорога вверх по Белому Нилу была тяжела. Они ехали через Кетаину, Эд-Дусим и Кану, миновали Аббу, лесистый остров на Ниле, где до войны жил в дупле полусгнившего дерева Махди, в то время еще простой пустынник-дервиш. Каравану приходилось часто объезжать кругом большие, поросшие папирусом и залитые водой пространства, так называемые судды, с которых ветер доносил отравленное зловоние разлагающихся листьев, нанесенных течением реки. Английские инженеры перерезали в свое время эти естественные плотины[760], так что пароходы могли идти от Хартума до Фашоды и дальше. Но в то время река опять образовала затор и не могла свободно течь дальше, образуя широкие разливы по обеим сторонам. Местность на правом и на левом берегу была покрыта высокими порослями, среди которых возвышались холмы термитов и отдельные высокие деревья. Кое-где лес доходил до самой реки. Там, где было посуше, росли рощи акаций. В течение первых недель путникам попадались арабские селения и деревушки, состоявшие из домов со странными тыквообразными крышами, сплетенными из соломы дохну. Но за Аббой, проехав селение Гоз-Аббу-Гума, они очутились в стране черных. Она была совершенно пуста, так как дервиши почти поголовно захватили все местное негритянское население и продавали его на рынках Хартума, Омдурмана, Дарры, Фашера, Эль-Обейда и других суданских, дарфурских и кордофанских городов. Тех, кому удалось спастись в чащах лесов от плена, уничтожили голод и оспа, с необычайной силой свирепствовавшая вдоль Белого и Голубого Нила. Сами дервиши говорили, что от нее умирали «целые народы». Прежние плантации сорго, маниоки и бананов поросли непроходимыми зарослями. Зато дикие звери, никем не преследуемые, расплодились в изобилии. Нередко на закате дети видели издали стада слонов. Медленным шагом направлялись они к знакомым им местам водопоя, напоминая своим видом как бы движущиеся огромные серые скалы. При виде их Гатим, торговавший прежде слонов