Комиссар, однако, повернул дело так, что в лес они пришли затемно, и это сбило Дуцу с толку.
— Где же котел? — спросил комиссар, когда они пришли на место.
Дуцу растерялся. Он отлично знал, где закопан котел, но клад-то заколдованный, он переходит с места на место и уже однажды ввел его в обман.
«Помнишь, — сказал себе Дуцу, — как ты искал в том месте, где закопал, а нашел в другом?»
— Здесь, — ответил он и указал на дерево, под которым котла не зарывал.
— Копай! — приказал комиссар.
Пришлось Дуцу снова разгребать землю руками — ни лопаты, ни мотыги у него не было. Он так усердно копал, что пот градом катился по его лбу.
Проклятого котла на месте не оказалось.
— Ну! — громовым голосом закричал комиссар. — Никакого котла я не вижу. Ты что, за нос меня водишь?
— Нет, господин комиссар, — пробормотал Дуцу, дрожа от страха и волнения. — Деньги есть и тут. Котел-то зарыт в другом месте, но я хотел отдать тебе сначала эти, чтобы ты и их тоже переложил в него.
И он начал вынимать монеты и кидать их в шляпу комиссара. А тот, став на колени возле ямы, с ненасытной жадностью принялся рыться в земле, боясь хоть что-нибудь в ней оставить.
Уплывали денежки Дуцу, уплывало его богатство!.. Однако и на этот раз не совсем: прежде чем закопать котел, Дуцу бросил в приготовленную для него яму несколько пригоршней монет. Они должны находиться под котлом.
«Комиссару, — подумал Дуцу, — я отдам только котел».
Перейдя к другому дереву, он снова начал разгребать землю. Вот и котел. Ухватив покрепче за края, Дуцу с силой потянул его вверх, сообразив, что облепившие его комья земли осыплются и прикроют лежащие под ним монеты.
— Вот котел! — проговорил он, отставив его в сторону шага на три от ямы.
У комиссара потемнело в глазах.
— Полный? — спросил он.
— Только самую малость не хватает! — ответил Дуцу. — Если сложить в него то, что в шляпе, да прибавить оставшееся в Бухаресте, будет полным.
Господин комиссар подошел и потрогал котел рукой. Ему захотелось поднять его.
Нет! Такое богатство превосходило все, что он мог себе представить!
Но унести котел с собой оказалось невозможным. Оставалось забрать часть сокровищ, а остальное снова зарыть и прийти за ним в другой раз.
— Ладно, парень! — сказал комиссар. — Теперь ты можешь уходить! Но беги во всю мочь. Вини себя, если проболтаешься, тогда придется вызывать тебя снова.
И Дуцу пошел прочь. Он не побежал изо всех сил, а еле-еле побрел, и то и дело останавливался.
Он видел, как господин комиссар поднял и понес котел, слышал его удаляющиеся шаги, Дуцу хотел броситься за ним, оглушить ударом по голове и отобрать котел.
Но ведь в яме, откуда он вытащил котел, еще кое-что оставалось. Дуцу вернулся обратно и начал разыскивать и собирать оставшиеся монеты. Не так в свое время обрадовал его котел, как радовала в эту минуту каждая найденная монетка! Вот уже он насобирал целую сотню, а в яме находились еще и еще!
Было далеко за полночь. Но Дуцу все искал монеты, не находил больше ничего и все-таки никак не мог оторваться от своих ям.
— Приду как-нибудь днем, — решил наконец Дуцу и стал забрасывать ямы землей. Потом, чтобы ничего не было заметно, накидал сверху листьев.
X
Станка, жена Дуцу, была истинной женщиной, и потому спала не как бесчувственный пень, а видела постоянно сны. А сны, как известно, посылает бог.
Надо признаться, снились ей часто страшные вещи. То — которые произойдут с ней в будущем, то — какие случались когда-то наяву. Она видела места, где жила когда-то, людей, которых прежде знала, и дела, которые когда-то совершала. Станка уверяла себя, что все это ей не снится, потому что, когда просыпалась, привидевшееся вставало перед ней прямо как наяву.
С тех пор как Дуцу отправился в Бухарест, Станке все время было как-то не по себе и спала она по-заячьи, за ночь сто раз просыпалась и сто раз на дню впадала в дремоту.
Еще до того, как она ложилась в постель, ее охватывало какое-то странное оцепенение. Но это не был сон, и она это знала. Вот тогда-то и мерещились ей самые разнообразные вещи: пара быков, уголок леса или виноградник, какая-то старуха, а то вдруг собака с отрезанными ушами. Видения вставали как ряд непонятных картин, наплывали помимо ее воли. Словно воспоминания, какие бывают и наяву. Иногда ей хотелось узнать, что же там будет дальше?.. Но только еще зарождающийся сон растворялся в приходившем на смену ему настоящем сне, а то, что ей снилось напоследок, она редко-редко когда могла припомнить.
Так и шли дни за днями. Соседи все время спрашивали Станку, когда Дуцу вернется, а она не знала, что отвечать, и каждый раз терялась все больше.
Наконец на пятый день за ней пришел стражник из примэрии.
— Хорошо, сейчас, — сказала напуганная Станка. — Сам видишь, нельзя мне так идти, надо переодеться.
Станка не сомневалась — сейчас примарь ей скажет, что Дуцу арестован и сидит в тюрьме.
По дороге в примэрию она несколько раз останавливалась, глубоко задумавшись. Ей представлялось, что все это она уже однажды пережила! Приснилось ли ей, или она просто себе вообразила, только ей припомнилось, что она уже как-то одевалась для того, чтобы идти в примэрию, и перечувствовала когда-то все то, что чувствует теперь, и видела, как шагает Дуцу в префектуру со связанными руками между двумя конными стражниками.
«Может быть, все это мне и снилось, — говорила себе Станка. — Я как будто слыхала, что человек видит свое будущее во сне, а потом этот сон забывает».
Станка была убеждена, что сны лгать не могут. Поэтому она не поверила примарю, когда тот сказал, что вызвал ее, чтобы спросить, куда девался Дуцу и почему он отсутствует столько дней.
Она ответила, что Дуцу взял с собою семь монет и поехал в Бухарест покупать пару быков.
Сама она в это не верила. Но раз ей так сказал Дуцу, могла ли она ответить иначе?
Примарь покачал головой.
«Семь монет? Пару быков? В Бухарест?..» Он тоже не поверил. Впрочем, какое ему дело, правду говорит Станка или лжет. Он должен написать донесение на основании того, что ему сообщают, и того, что знает сам.
— Хорошо! — сказал примарь. — Можешь идти.
Станка была уверена, что примарь ее обманывает. Дуцу должен находиться где-то поблизости, связанный, под охраной двух конных стражников. Иначе и быть не могло.
— Что вы хотите с ним делать? — спросила она с замирающим сердцем. — В чем он виноват?
Примарь посмотрел на нее с удивлением.
— В чем виноват? — спросил он. — Уж верно в чем-нибудь да виноват. Я-то одно только знаю: в селе его нет уже несколько дней, и где он, никому не известно.
— Не обманывайте меня, — попросила Станка. — Я знаю, вы его арестовали и связали. За что? Куда собираетесь его отправить?.. Дайте мне с ним хоть словечком перемолвиться.
Примарь смотрел на нее с удивлением: женщина в здравом уме, а говорит несуразное.
«Может, она что-нибудь знает?» — подумал примарь. Впрочем, это тоже его не касается. Он только упомянет о ней в донесении.
— Иди домой и не беспокойся, — сказал примарь.
Между тем Станка еще больше укрепилась в своем убеждении. Но что может она поделать? И женщина вернулась в свою хату. По дороге ей хотелось заплакать, но стало стыдно, а когда собралась всплакнуть по приходе домой, не было слез. Она знала, знала, что Дуцу ведут со связанными руками. Но сердце подсказывало ей, что он сумеет освободиться. И чем больше она раздумывала, тем сильней уверялась в этом.
Каковы же были ее изумление и ужас, когда два дня спустя, на рассвете, Дуцу постучал в окно.
— Как, ты спасся?! — спросила она, еще не совсем очнувшись от сна, открывая дверь и увлекая его в хату.
— По милости господней ушел от греха, — ответил Дуцу, тяжело дыша.
— Благодарю тебя, матерь божия! — сказала Станка и трижды перекрестилась. — Вот уж впрямь чудесный сон! Но скажи, где и за что тебя схватили?
Если бы в хате не было так темно, Станка наверное бы испугалась при виде яркой краски, которая залила щеки Дуцу. Он твердо решил больше не лгать, но сказать сейчас правду было свыше его сил.
— В Бухаресте, — ответил он. — Затащили меня случайно в одно место, я там выпил стакан вина и вдруг заметил, что у меня украли деньги…
— Твои деньги? Семь монет? — воскликнула Станка в ужасе.
— Да! — с трудом выдавил он, делая шаг назад из опасения, как бы жена не бросилась на него и не выцарапала ему глаза. А что бы она сделала, если бы узнала, что было там не семь монет, а несколько тысяч лей!
— Да, семь монет, — повторил Дуцу.
— Ты был пьян, свинья! — вырвалось у Станки.
— Ей-богу, трезв, — оправдывался муж.
— Тогда как могли их у тебя украсть?
— Видишь ли… — пробормотал он растерянно. — Кто-то подошел… и взял…
— Ладно, — сказала Станка, ловя его на слове, — но как же ты не заметил, что к тебе подошли так близко?
— Гм… — ответил он, все больше теряясь. — Подошли…
— Кто?
— А почем я знаю?..
— Ах ты дурень-дурень! Надо было позвать полицию и найти деньги!
— Эх-хе-хе! — вздохнул Дуцу. — Где уж мне звать полицию! Это они ее позвали, и комиссар все на меня взвалил. Благодарение богу, что я выпутался. В больших городах так: кто натерпелся горя, того и позорят!
— Кто с тобой был? — сурово спросила жена.
Дуцу снова сделал шаг назад. Назвать Станке, кто именно, совершенно немыслимо.
— Ну… как тебе сказать? — забормотал он. — Разные были… Человек не разбирает, когда попадает в такие места.
— Где ты держал деньги? — продолжала Станка свой допрос.
— Они были… — бормотал он, подбирая слова, — в бумажнике… А бумажник… во внутреннем кармане.
Станка вытаращила на него глаза.
— Бумажник!.. Во внутреннем кармане!..
Теперь она даже в темноте разглядела, что Дуцу одет в городское платье, и только тут связала это с тем состоянием, в котором он находился перед уходом, и с золотыми монетами, виденными ею у него под подушкой.