Трикэ вспыхнул до ушей, но не из-за того, что сестра его встречается с Нацлом, а потому, что ему стало стыдно за хозяйку.
Нет! Это было невозможно! Нацл всегда, а особенно теперь, был в его представлении самым ничтожным человеком, на которого если и могла смотреть Персида, то только с ужасом.
Несмотря на это, Трикэ побаивался Нацла, а чем больше он думал о нем, тем живее становился и страх перед ним.
Этот сумасшедший был в состоянии, особенно теперь, сделать все, чтобы свести с ума и Персиду, соблазнить ее, обмануть, обвести вокруг пальца.
Подобные мысли только раздражали Трикэ. Он и сам был в таком возрасте, когда молодые люди всячески безумствуют, а думая о Нацле, он всегда видел перед собой хозяйку и приходил в ужас… Что бы сказала Марта, если бы Персида и в самом деле оказалась настолько слабой, что подчинилась Нацлу?! Какой позор!
Трикэ должен был что-то предпринять!
Но что?
Самым простым было пойти к матери и предупредить ее, чтобы она не спускала с Персиды глаз, или заперла ее в монастыре, или придумала что-нибудь еще. Трикэ уже решился на это, но в самый последний момент раздумал: ему стало как-то не по себе, он почувствовал угрызения совести.
«Поговорю-ка я с Персидой начистоту, как я всегда с ней разговаривал, — подумал он, — и скажу, как я умею говорить, что плохо ей будет, если она не станет остерегаться этого немца».
Но и с Персидой Трикэ тоже не поговорил. Теперь ему стало понятно то, что раньше он даже не ощущал, а именно: что напрасно тратить усилия, уберегая от чего-то человека, если сам он этого не желает. Как бы поступил, к примеру, он сам, если бы кто-нибудь посоветовал ему не смотреть на хозяйку, не приходить к ней, не любоваться ее полными руками и пухлой шейкой? Он, конечно, вышел бы из себя и продолжал делать так, как подсказывало ему сердце. Трикэ и сам по себе, без людской подсказки знал, насколько это все опасно и старался не давать себе воли, так же и Персида знала, что ей нужно беречься Нацла.
Трикэ был бы рад ничего не делать, ни во что не вмешиваться, оставить все идти своим чередом, если бы в это дело не замешалась хозяйка, которая, казалось, не смотрела на него так, как раньше.
Трикэ должен был что-то сделать, чтобы показать, что он тоже человек.
Должен был, но не знал, что же сделать, а человек, который не знает, что делать, злится, и злость толкает его на действия.
Переживая и терзаясь, Трикэ в конце концов дошел до того, что готов был, словно лев, наброситься на Нацла, который уже давно досаждал ему.
В таком-то состоянии и направился Трикэ как-то вечером к дому Оанчи, и кровь у него застыла в жилах, когда он собственными глазами увидел, как Нацл выходит и совсем один идет неизвестно куда.
Трикэ двинулся вслед за Нацлом, чтобы издалека последить за ним, а потом подойти, если будет возможность, остаться с ним с глазу на глаз и поговорить накоротке. Пока Нацл выбирал дорогу поспокойнее, как человек, который знает, куда идет, смертельно бледный Трикэ с каждым шагом все больше укреплялся в решении схватить этого немца и свернуть ему шею.
Встревоженный Нацл остановился позади Солоницы, когда к нему подошел Трикэ. Нацл не знал, что ему делать, как вести себя. Ему было ясно, что Трикэ что-то знает, и единственным его желанием было уйти с этого места, чтобы, не дай бог, на них не наткнулась Персида, которая должна была вот-вот появиться.
Трикэ тоже плохо представлял, с чего ему начать.
Так и стояли они, глядя друг на друга, и чем дольше они смотрели, тем меньше узнавал Трикэ знакомого ему Нацла. В его глазах, в складках губ, в чертах его лица и во всем облике было нечто такое, что заставило бы смягчиться любое сердце.
Что и говорить! Нельзя судить о человеке раньше, чем пристально посмотришь ему в глаза.
— Послушай! — заговорил в конце концов Трикэ. — Ты бегаешь, как говорят люди, за моей сестрой.
— Зачем мне тебя обманывать? — спокойно отвечал Нацл. — Ты уже не ребенок и сам понимаешь, что вилять мне ни к чему. Она мне нравилась, — продолжал он, потихоньку двигаясь в сторону Муреша, — и сейчас она мне дороже, чем кому-либо на свете, даже тебе. А больше ничего не было, нет и не будет, — с горечью проговорил Нацл. — Она не такая женщина, как другие, и мне легче покончить с собой, чем причинить ей хоть каплю зла. Пусть себе болтают люди: они злы и сами не знают, что говорят!
Последние слова были произнесены с такой горечью, что Трикэ тоже проникся его чувством, не замечая, что все приняло вовсе не тот оборот, какой он воображал себе, когда жаждал мести.
— А теперь, — обратился он к Нацлу, — куда ты идешь? Куда направляешься?
Нацл уголком глаза взглянул назад: не появился ли Банди, который всегда бежал впереди Персиды. Он предполагал, что мальчик, заметив, что он не один, предупредит Персиду, чтобы она задержалась. Потому-то Нацл и не хотел далеко удаляться, боясь, что иначе Банди его не заметит. Нацл в нерешительности остановился на берегу реки. Ему неприятно было обманывать Трикэ, но нужно было что-то предпринимать, чтобы от него отвязаться.
— Я вышел, чтобы подышать немного воздухом. Вечером люди не пялят на меня глаза, а детишки не показывают в спину пальцами. А ты иди домой и не ломай себе голову над тем, чего не можешь переменить!
Нацл стал подниматься по тропинке, ведущей вдоль берега, на холм.
— Послушай! — заговорил Трикэ, следуя за ним. — Только ты не сердись, пожалуйста. А не лучше ли было б тебе уехать отсюда на годик, на два?
Нацл остановился и пристально посмотрел на Трикэ.
Он был единственным человеком, который советовал ему уехать и давал этот совет безо всякой задней мысли.
— Знаешь ли! — отозвался Нацл. — Я тоже так думаю, но не могу я уехать, слишком я слаб…
— Как это не можешь, если хочешь?
Нацл поглядел назад, и в голове у него помутилось. Из-за угла Солоницы появился Банди, направляясь в их сторону, а немного позади застыла высокая и неподвижная Персида. Избавиться от Трикэ не было никакой возможности, и уж совсем было бы ужасно, если бы он, никак не подготовленный заранее, столкнулся с родной сестрой. С ним следовало поговорить начистоту.
Нацл собрал все свои силы.
— Трикэ, — заговорил он, хватая его за руку. — Ты знаешь свою сестру, и она тебе дорога. Так что ты скажешь, если узнаешь, что это она не позволяет мне уехать?
— Как так не позволяет? — растерялся Трикэ.
— Она говорит, — спокойно продолжал Нацл, — что если я уеду, то и она поедет за мной.
Трикэ остолбенел. Казалось, вся кровь застыла у него в жилах.
Он знал свою сестру, знал ее характер, кажется, знал все.
— Значит, это правда, — пробормотал он, — что вы встречаетесь?
— Каждый вечер, — ответил Нацл.
Трикэ вздрогнул, тяжело перевел дух, и кровь его снова побежала по жилам. Что-то невероятное!
— Ты с ней один на один каждый вечер здесь! — прошептал он прерывающимся голосом.
— Нет! — воскликнул Нацл. — Совсем не один! Избави бог! Если бы мы были одни, возможно, что теперь меня бы не было совсем. С нами всегда Банди. Он не сводит с нас глаз и вздрагивает, стоит нам пошевельнуться…
— Раз об этом кто-то знает, завтра будут знать все! Ты обесчестил мою сестру, негодяй, ты опозорил ее на всю жизнь! — прохрипел Трикэ, хватая Нацла за грудь.
Это было глупо, потому что, хоть Трикэ и был сильным парнем, но меряться силой с Нацлом, право, не стоило. Однако человек, которого вывели из себя, не отдает отчета в своих поступках. Трикэ казалось, что Нацл, поскольку он виноват, должен испугаться и отступить перед ним.
Нацл стоял словно вкопанный, а отступить с позором пришлось Трикэ. Вот этот-то позор и заставил его быть упрямым. У Трикэ помутилось в глазах, и он ударил Нацла по лицу, разбив ему в кровь и нос, и губы.
Оглушенный, Нацл сделал шаг назад, потом крепко схватил Трикэ за руки, удерживая его от себя на расстоянии.
— Господи! — воскликнул он с глубочайшей горечью. — Проклятье на мою голову! Все обязательно хотят подраться со мной и испытать мою силу. Приди в себя, Трикэ, ведь я тоже человек и могу не сдержаться.
Банди, который подошел совсем близко и узнал их, бросился бежать обратно, а Персида, увидев, как сцепились молодые люди, торопливо зашагала к ним.
— Ты можешь бить меня, сколько хочешь, — продолжал между тем Нацл, — все равно драться с тобой я не буду. Но ты опомнись и пойми, что тебе нужно не колотить меня, а помочь.
Трикэ попробовал высвободить свои руки, но они были словно скованы стальными кандалами.
— Ты сильнее меня, — прохрипел он, — но у меня хватит сил сбросить тебя в Муреш, пусть я и сам полечу туда вместе с тобой.
— Дурачок! — усмехнулся Нацл. — Ну чего ты задумал?! Ты что, утонуть захотел, так все равно я тебя вытащу.
Трикэ укусил Нацла за руку.
От неожиданной острой боли Нацл выпустил его руки, но тут же сделал ему подножку, так что Трикэ полетел далеко в сторону.
— Что такое? — закричала Персида, бросаясь на помощь Трикэ, который пытался подняться с земли.
— Убийца! — накинулась она на Нацла, но увидев, что лицо его залито кровью, отпрянула назад.
Сейчас это была совсем другая женщина.
За последние девять дней, когда она по вечерам встречалась с Нацлом, Персида утратила свое строго-добродетельное представление о себе и о мире. Она ощущала себя жалкой, способной на любой постыдный поступок, а в этот миг, при виде своего брата, почувствовала себя босоногой девчонкой, шныряющей под ногами людей на базаре, опрокидывающей столы и дерущейся со сверстниками.
При виде крови она вновь стала дочкой Мары, готовой слепо броситься в драку, лягаться, царапаться и кусаться, не разбираясь, кто перед ней и ради чего все это.
Напрасно с такой заботливостью воспитывала ее мать Аеджидия, ибо ничто не выкорчует то, что впитано в детстве.
— Что здесь было? — закричала она.
— Что бы ни было, но виновата только ты, и что бы еще ни случилось, все равно ты