Персида почувствовала, что ей нанесен смертельный удар. Что она могла поделать? Все было так, как говорил Нацл. Так он и должен был думать. Его опасения были естественным следствием поступка, который она совершила. Она согрешила, и ей ничего другого не оставалось, как только искупать свой грех.
Лицо ее сделалось белым как мел, тело похолодело. Так она стояла перед ним, не в силах вымолвить ни слова, не смея взглянуть ему в глаза. Вдруг она почувствовала, что жить с человеком, который может быть таким безжалостным, совершенно невозможно, что нужно без всякого промедления бежать от него.
В ушах Персиды звучали слова, которые Трикэ написал в письме. Ей казалось, что мать манит ее к себе.
Но она должна была оставаться на месте, иначе — лучше умереть!
— Подумай хоть раз, насколько ты несправедлив ко мне! — проговорила она, ушла в соседнюю комнату и заперла дверь.
Некоторое время Нацл стоял совершенно растерявшись, потом толкнул дверь, желая ее открыть.
— Зачем заперла дверь? — встревожившись, спросил он.
— Хочу быть одна.
— Отопри, а то сломаю! — угрожающе крикнул Нацл.
Персида даже не шевельнулась.
— Отопри! — вновь закричал он.
За дверью было тихо.
Нацл схватил дверную ручку и толкнул дверь. Видя, что она не поддается, он толкнул ее изо всей силы плечом. На весь дом раздался треск, и дверь распахнулась.
Персида стояла посреди комнаты, неподвижная, грозная, исполненная презрения.
— Ты в своем уме? — спросила она.
— Нет! — отвечал Нацл. — Не сейчас, не вчера, не позавчера я не в своем уме. С той самой минуты, когда я увидел тебя, я потерял всякий разум, смысл моей жизни переменился и я стал совершенно непереносимым ни для себя, ни для других. Я стал ничтожеством, которое не знает, что творит. Я делаю то, чего не хочу, и не могу сделать того, чего хотел бы. Разве ты сама не видишь, что в конце концов я неизбежно стану тебе противен?! Беги, Персида, от меня, скройся и прокляни тот час, когда увидела меня!
Персида покачала головой.
— Этого я не сделаю никогда, — смягчившись, проговорила она. — Что бы ни случилось, ты мой муж, и если ты убежишь от меня, то я повторяю тебе, с открытым сердцем последую за тобой, если ты спрячешься, я отыщу тебя. Если ты проклянешь меня, я буду молить господа, чтобы он помог мне успокоить тебя и ты вновь пришел бы в себя и благословил тот час, когда меня увидел. Меня охватывает какая-то безнадежность, когда я вижу тебя таким, как сегодня, но я все перенесу, только ты не бей и не колоти меня, Нацл, потому что побои я стерпеть не в силах.
Нацл долго смотрел на Персиду, потом глаза его наполнились слезами и он, подавленный собственной слабостью, схватил шляпу и выбежал из дома.
Оставшись одна, Персида некоторое время смотрела на сорванную задвижку, потом обеими руками закрыла лицо. Ах! Какой позор! Не может быть, чтобы служанка не поняла, что здесь происходило, и не рассказала остальным жильцам, что случилось, когда раздался страшный треск… Но у Персиды не было времени чинить дверь, а плакать тем более: приближалось время обеда и нужно было накрыть на стол.
Ей казалось само собой понятным, что Нацл отправился в лавку, откуда и должен вернуться в обычное время. Тем неприятнее было для нее увидеть Губачека, который пришел один и, недовольный, осведомился, куда делся Нацл.
Персида хотела незамедлительно броситься на поиски, но где искать мужа в таком большом и шумном городе? Она подумала было побежать в полицию, но это было выше ее сил. Ей оставалось только скрыть свою тревогу, притвориться веселой и обмануть Губачека, сказав, что ее муж получил из дома письмо и поспешил к кому-то из приятелей.
Когда явился Ландман, все сели за стол, как ни в чем не бывало. После обеда Персида убрала со стола, навела порядок в кухне и уже к вечеру, оставшись одна, задумалась, в каком безнадежном оказалась положении.
Нет ничего в семейной жизни хуже того, когда один из супругов уходит из дома, не говоря, куда он идет. А Нацл ушел сердитый, с глазами, полными слез из-за ссоры, которая возникла как гром среди ясного неба. Он бросил ее одну среди чужих людей, у которых она не могла найти ни сочувствия, ни помощи.
Нет! Жить так — свыше сил человеческих: жить здесь, в этом мире, с таким человеком она не будет.
Примерно такое же чувство заставило и Нацла уйти из дома.
И он, и она были слишком одиноки, но у Нацла здесь, в Вене, был друг — Бурдя. Однако, когда Нацл вспоминал о нем, Бурдя всегда представал перед ним с ехидной усмешкой, так что искать его у Нацла отпадала всякая охота. Но на этот раз Нацл не удержался. Хотя он и чувствовал, что соприкасается со злым духом, однако отправился в университет, навел там справки, узнал адрес, побывал на квартире и обошел кофейни, в которых проводили время студенты. Так он блуждал все послеобеденное время. На сердце у него было тяжело, потому что он чувствовал, как нехорошо поступает, не возвращаясь домой.
К вечеру, когда Нацл наконец-то отыскал Бурдю, он был разбит и душевно, и физически. Он уже сожалел, что искал Бурдю и нашел. После нескольких общих слов Бурдя пристально посмотрел на Нацла своими живыми глазками и воскликнул:
— Как? Персида приехала вместе с тобой?
— Я же тебе сказал: вот уже три месяца как мы с ней живем здесь, — смущенно повторил Нацл.
Бурдя не хотел верить. Он никак не мог понять, как это девушка, которая не пришла тогда на виноградник к Корбу, смогла поехать в Вену.
— Значит, вы обвенчались? — с сомнением в голосе спросил он.
— А тебе что? Да, мы муж и жена.
— Могу я увидеть ее? — спросил Бурдя, готовый уже бежать.
Нацл некоторое время колебался. Ему не хотелось вести Бурдю к Персиде, а сейчас особенно.
— Я иду не домой, у меня есть еще дела, но завтра или послезавтра я тебя разыщу.
Нацл протянул Бурде руку и зашагал не оглядываясь.
Он искал его, чтобы поговорить, но ничего ему не сказал. Он ходил за ним, а теперь вот мучился: как бы избавиться от него.
Вернувшись домой, полный раскаяния и унижения, Нацл застал Персиду тихо сидящей у окна с обычной работой в руках. Когда он вошел, Персида подняла голову и приветливо взглянула на него, словно ничего и не произошло.
— Жалкий я человек! — Нацл отбросил в сторону шляпу и устало опустился на стул.
Персида снова подняла голову и опять взглянула на него, но теперь уже озабоченно.
— В этом нет никакого сомнения, — тихо проговорила она. — Но это добрый знак, когда ты сам в этом признаешься. Но признаваться — этого мало, нужно еще приложить усилия, чтобы не быть таким. Жалок тот, кто действует под влиянием момента или побуждаемый другими людьми, тот, чьи поступки, в конце концов, порождают зло. Но стоит только напрячь волю, и человек перестает быть жалким.
— А если у меня нет воли? — мрачно проговорил Нацл.
— Она у тебя есть, — возразила Персида, — но ты дурно воспитан. Теперь ты видишь, как плохо ты поступил, как ты огорчил меня и как самому тебе это противно. Извлеки урок из этого опыта и положи себе за правило: никогда не выходить из дома и не ложиться спать в раздражении. Каким бы большим оно не было, его нельзя выносить из дома, нельзя и переносить из сегодняшнего в завтрашний день. Подумай, — продолжала она, немного помолчав, — как бы ты себя чувствовал, что бы ты делал, если бы и я оказалась такой же слабохарактерной, как и ты, и тоже убежала, и ты, вернувшись, не застал меня дома. Мне тоже хотелось уйти, но я знала, что этого делать нельзя, и справилась с собой. Владей собой и ты, коли ты мужчина.
Глаза Нацла затуманились, и он долго смотрел на свою жену. Столько доброты, столько кротости и ума было в ее словах, в каждом движении, во всем ее облике, что она казалась неземным существом, к которому было страшно приблизиться, на которое можно было только робко взирать.
— Тебе легко говорить, что нужно делать, — проговорил он. — А мне тяжело, потому что я не такой, как ты.
Персида с любовью взглянула на Нацла. Униженный и раскаивающийся, он показался ей самым лучшим человеком на свете. Ей бы хотелось посмотреть ему в глаза, но он сидел уставившись в пол. Персида отложила свою работу, встала и подошла к нему, чтобы приласкать и поцеловать в лоб.
— Ты станешь таким же, как я. Я знаю, что станешь, а потому не могу на тебя сердиться.
Нацл поцеловал Персиде руки, и они, снова счастливые, долго сидели молча.
— А теперь расскажи, где ты был и каких натворил глупостей, — шутливо обратилась Персида.
— У дьявола я был, — в ярости пробурчал Нацл. — Я встретился с Бурдей.
Персиду это неприятно задело, и она чуть-чуть отодвинулась от него.
— Ты ему все рассказал? — озабоченно спросила она.
— Нет. Я ему сказал только, что ты здесь.
Ах, что бы дала Персида, если бы Нацл не говорил и этого. Она боялась испытующего взгляда этого человека, его злого языка, и ей было совершенно непереносимо думать о том, что рано или поздно ей придется с ним встретиться.
И много времени не прошло, как они повстречались.
Бурдя подождал день, два, но видя, что Нацл не является за ним, сам отправился его разыскивать.
Время было послеобеденное, и Персида, как обычно, сидела у окна с работой в руках, когда вошла служанка и доложила, что какой-то господин, которого зовут Бурдя, желает ее видеть.
— Скажи, что меня нет дома! — смутившись, распорядилась Персида.
— А я сказала, что вы дома, — возразила служанка.
— Тогда отведи его к моему мужу и скажи, что я плохо себя чувствую и потому не одета.
Но не успела она все это сказать, как распахнулась дверь и на пороге появился Бурдя.
— Я вижу тебя румяной, веселой и тщательно одетой, — ехидно сказал он. — И очень рад тебя видеть.
Персида покраснела, но не от стыда, а от гнева. Она готова была схватить его за плечи и вытолкать с лестницы.
— Я тоже была бы рада, — колко заметила она, — если бы ты пришел вместе с Нацлом.
— Почему, скажи ради бога? Разве ты боишься побыть наедине с таким кавалером, как я?