Ирина СтрелковаИзбранное
И. МотяшовБЕСЕДЫ СО ЗНАЮЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ
Вы, наверное, замечали, что самые интересные люди — те, которые великолепно знают то, о чем говорят. Очевидцы, участники, знатоки, словом, люди бывалые.
Прежде чем стать писателем, Ирина Ивановна Стрелкова много лет работала журналистом, много ездила и нередко подолгу дружила с героями своих очерков и корреспонденций. Она писала не очень много, но написанное ею имело непреходящее достоинство правды. Потому что правда — это не просто зачерпнутая из моря повседневности его малая часть, а как бы выпаренные из этой воды кристаллы соли. И это помогло Ирине Стрелковой стать писателем и в значительной мере определило ее литературное лицо.
Замечательный мастер рассказа Сергей Петрович Антонов писал в предисловии к одной из книг Ирины Стрелковой, что она отлично знает жизнь и имеет терпение «пристально, внимательно и неустанно вглядываться в ее таинственные глубины».
Ирина Ивановна, как все настоящие прозаики, интересный собеседник. О чем бы она ни рассказывала — в личной ли беседе, выступая ли на собрании — ее хочется слушать. Потому что говорит она всегда только о том, что досконально знает по собственному опыту и впечатлениям и что ее глубоко волнует.
И еще одна важная особенность Ирины Стрелковой как писателя, происходящая от ее потребности быть как можно ближе к правде жизни: ее больше всего привлекают те люди, которых в жизни большинство. Рабочие, шоферы, сельские механизаторы, учителя, сотрудники районной газеты, незнаменитые ученые, так сказать, рядовые труженики науки, священник, старик инвалид и, конечно, ребята всех возрастов.
Писательница в полном согласии с правдой жизни показывает, что люди хорошие и не совсем хорошие, а то и вовсе плохие не отделены друг от друга подобно противникам на поле боя, а живут рядом, работают вместе, подчас принадлежат к одной семье. И почти в каждом человеке умеет открыть писательница ту непотерянную неотмершую часть живой души, что способна откликнуться на любовь и доверие, ответить добром на добро, заговорить голосом пробудившейся совести. И к каждому своему читателю обращает она вопросы, которые ставит перед ее героями непростая, нередко суровая к людям, оборачивающаяся к ним своими теневыми сторонами действительность.
В популярнейшем жанре детектива написаны Ириной Стрелковой повести «Похищение из провинциального музея», «Знакомое лицо» и др. В традиционной для жанра роли «сыщиков» действуют независимо друг от друга бывшие одноклассники — следователь милиции Николай Фомин и заместитель директора краеведческого музея в небольшом северорусском городке Путятине Володя Киселев.
Фомин ведет расследование по долгу службы. Иное дело Киселев. В расследование каждый раз его втягивает не любопытство, не самолюбивое желание проверить свои способности, а стечение обстоятельств. Он и хотел бы уклониться от участия в розыске, но не такой у него характер, чтобы остаться в стороне, когда ему кажется, что он мог бы найти и разоблачить преступника. Тем более что его способности ученого — способности искать и открывать новое, неведомое — явно сродни таланту «сыщика» в лучшем смысле этого слова. И немудрено, что именно Киселев и достигает удачи там, где по долгу службы должен был блистать только Фомин.
Нужно сказать, что в провинциальном детективе Ирины Стрелковой само по себе преступление не играет значительной роли. Читателей захватывают не только острый сюжет, сложные и неожиданные перипетии поиска, но и характеры Фомина и Киселева, так не похожие один на другой, и вся жизнь городка Путятина, где происходят описанные события.
Ведь помимо главных героев читатель встретит здесь множество других интересных персонажей — и взрослых, и подростков, и маленьких ребятишек, — на характеры которых накладывает резкий отпечаток своеобразный быт маленького городка, где новое причудливо переплетается со старым не только в архитектуре.
И здесь писательница интересна более всего не вольным полетом фантазии, а доскональным, дотошным, кропотливым знанием подлинной жизни людей.
Читаешь рассказы или повести Ирины Стрелковой и невольно думаешь — а может, и правда, жизнь, судьбы человеческие, увиденные в упор, изученные, понятые, и есть самая увлекательная и волшебная сказка на свете.
РАССКАЗЫ РАЗНЫХ ЛЕТ
Такие пироги
Как-то утром Алексей Александрович услышал за окном легкое приятельское постукивание. По крытому железом подоконью скакала и тюкала клювом чистенькая синичка, заглядывала в комнату черными бусинками глаз. Алексей Александрович шевельнулся и спугнул синичку. Ничего, опять прилетит. Он пошел на кухню, отрезал кусочек мяса, отворил окошко и привязал мясо бечевкой к кольцу. У него там специально было прилажено кольцо для такой надобности. Как и большинство москвичей, Алексей Александрович не уважал разжиревших голубей, сочувствовал чумазым воробьям и каждую осень заботился привадить к своему окошку синиц. К синицам он испытывал суеверные чувства и потерял бы покой, если бы они перестали к нему летать.
Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. В тот же день он поехал на Савеловский вокзал. Старый его приятель Савелий в отличие от других московских вокзалов не рос ни вширь, ни вверх, ни вглубь. Зеленое с белым здание классической железнодорожной постройки с каждым годом мельчало и приплющивалось к земле, Савелию худо жилось между домами-башнями и многоярусной ревущей эстакадой, и казалось, что он в конце концов вовсе уйдет под асфальт, в исторические слои Москвы.
В кассовом зале, тесном и неуютном, Алексей Александрович увидел длинную терпеливую очередь на сегодняшние поезда. Женщины в платочках с золотой искрой и мужчины в основательных костюмах не суетились, не склочничали, не пытались пролезть наперед других. Северная глубинка за день крепко уработалась в очередях за дефицитом, на вокзале она отдыхала и чувствовала себя уже дома, а не в бегущей как на пожар нервной Москве. Разговор шел о покупках, без брюзжания на торговлю, с деревенской похвальбой — у каждого и деньги есть, и дом полная чаша, а если чего нету — долго ли съездить в Москву.
У кассы предварительной продажи очередь всего в несколько человек разобщенно помалкивала, поглядывала на часы. «Тоже поди провинциалы, а хотят выглядеть москвичами», — решил Алексей Александрович. Его почему-то раздражали все стоявшие впереди. Наконец он добрался до окошечка и потребовал вагон непременно купированный и место непременно нижнее. Кассирша посчитала его запросы личным для себя оскорблением, однако разглядела, кто перед ней, и решила не связываться. Швырнула ему билет и по-дамски фыркнула. Нижнее или верхнее — все равно поезд задрипанный, ночной, почтовый, с остановками на каждом разъезде. Но другие поезда — повыше рангом — не ходили в ту сторону, где Алексей Александрович родился и рос.
Дома — едва он взялся за чемоданы — начались обычные разговоры.
— Я бы на твоем месте поехал только на машине, — посоветовал сын. — Хочешь, я возьму два дня за свой счет и сам тебя отвезу, для чего, в конце концов, своя машина! — Сын хотел этим сказать, что всегда готов отблагодарить отца за подаренные «Жигули», однако настаивать на своих услугах не собирался. Он знал, что Алексей Александрович все равно поступит по-своему, поедет в родную глухомань непременно с Савеловского, идиотским ночным поездом.
Жена относилась к осенним поездкам Алексея Александровича далеко не так равнодушно, как сын.
— Опять Савеловский! Опять ночью! Там и днем не найдешь носильщика! — Несмотря на все неудобства, жена горит желанием поехать с Алексеем Александровичем в его родной город. Получив категорический отказ, она ходит с видом смертельно обиженной и несчастной, что ей, впрочем, не мешает предлагать свою помощь в укладке чемоданов. Однако Алексей Александрович всегда укладывается в эту поездку сам, запершись на ключ в кабинете. Жене остается неизвестным, чем он набивает два чемодана из превосходной черной кожи. Она готова заподозрить бог весть что, ее небогатая фантазия рисует какую-то прежнюю любовь или позднюю страсть к сдобной провинциалке. Жена молчит и дуется, ссора назревает и наконец прорывается в тот момент, когда чемоданы вынесены в прихожую.
— Я провожу! — жена самоотверженно хватается за один из чемоданов и не может оторвать от пола.
— Ни в коем случае! — Алексей Александрович снимает с вешалки кожаное пальто, нахлобучивает финскую кепку с наушниками и берется за чемоданы. Жена закатывает истерику, он выносит чемоданы к лифту и захлопывает дверь, толсто обитую дерматином, выстеганным, как ватное одеяло. Внизу его ждет заказанное такси.
Савелий залит мертвенным зеленым светом. Столичная публика течет направо, к автоматическим кассам и пригородным электричкам. Алексей Александрович, согнувшись под тяжестью чемоданов, бредет, тормозя поток глубинки, вечно боящейся опоздать на поезд. Его обгоняют с обеих сторон. Только обремененные огромными рюкзаками пассажиры в болотных сапогах и непромокаемых куртках движутся, как и он, не спеша. Увы, путешествие к истокам сделалось за последнее время повальной модой. Алексей Александрович неприязненно косится на раздутые рюкзаки, прорисованные округлостями консервных банок, на удочки и ружья, зачехленные в брезент. У него нет ничего общего с искателями простоты и тишины, его возмущают их зеленые болотные доспехи и неопрятные рюкзаки. Все это ненатурально, напоказ, без должного уважения к своим родным деревням, к отцам и дедам, не имевшим возможности покупать и носить приличную одежду. Сам Алексей Александрович не позволил бы себе одеться в эту поездку иначе хоть на йоту, чем он одевался в Москве.