В одной и той же стране в одних и тех же внешних условиях наблюдаются в разное время совершенно разные, зачастую – противоположные явления. Объясняют средневековую расчлененность Италии тем, что она природой своей поверхности распадается на ряд обособленных частей, – но забывают при этом, что именно Италия, населенная народами самого разного происхождения (в том числе азиатами-этрусками и северянами-галла-ми), была родиной и средоточием величайшей империи древности и что после разложения Римской империи и раздробления Италии сейчас же начался процесс собирания, пока, наконец, в средине XIX века Италия в деле объединения далеко не перегнала Германию, отнюдь естественными границами не вынуждаемую к дроблению на мелкие государства и, тем не менее, до сих пор насчитывающую в своих пределах множество государств.
Говорят о равнинном характере европейской России, способствовавшем созданию единого великого царства, – но забывают, что много веков ушло на постепенное внутреннее объединение русских областей, несмотря на то, что доктрина о единой православной монархической России была привезена в Киев в готовом виде из Константинополя уже при Ярославе Мудром, в начале XI века! И не присутствуем ли мы теперь, когда, казалось бы, идея всероссийского государственного единства должна была проникнуть в сознание всех граждан и прочно там внедриться, теперь, когда никаких физических внутренних границ нет, потому что все, что могло препятствовать общению одних частей России с другими, решительно устранено железными и всяческими иными дорогами, – не присутствуем ли мы именно теперь при стихийном распаде того целого, которое создавалось и укреплялось в течение тысячелетия?
Физико-географические условия – один из исторических факторов, потому что они создают обстановку для исторических процессов, и они влияют на душевный склад того народа, который подвергается их воздействию. Но признать географию законодательницей истории никоим образом нельзя. Историю вообще нельзя объяснять внешними причинами, ибо эволюционные процессы, изменяющие формы человеческой общественности, происходят где-то в коллективной душе человечества, управляются какими-то своими особыми законами.
Не будучи специалистом по всеобщей истории, я боюсь, что допущу множество ошибок, если возьмусь ее пересказать, как я ее себе представляю. Но я должен сказать, что, по моему мнению, она вся становится ясной, если предположить, что она управляется теми же самыми шестью законами, как и история искусства.
В самом деле, как совершается переход от одной формы общественности к другой? Без порядка? скачками? Никто этого не станет утверждать. Что история не делает скачков, стало трюизмом: только доктринеры-фанатики, принимающие свои мечты и пожелания за действительность и не желающие знать истории, могут предполагать, что, не пройдя через все промежуточные стадии, человечество сразу перейдет к высшим социальным формам, или что возможен возврат к старым изжитым формам, или что какая бы то ни было сила остановит стихийное продвижение в одной какой-нибудь нравящейся им эволюционной стадии.
Вместе с тем, однако, кто же не видит, что непосредственного продвижения из одной стадии в следующую тоже нет? И в социальной истории эволюция и прогресс не совпадают: эволюция заключается в том, что одна за другой ставятся проблемы семьи, сословия, города, империи, коммуны, анархии, прогресс же сказывается в том, что все эти проблемы разрешаются последователю с точки зрения все высших и высших качественно и количественно коллективов.
Мы сейчас мучительно переживаем крушение имперско-капиталистического мира. Что бы кто ни предпринимал, мир этот обречен на погибель, и его не спасти. Предстоит коммуна. Вся программа нового уклада жизни подробно разработана теоретиками-социологами новейшего времени; намечена же она была уже две тысячи лет тому назад в проповеди Христовой. Но перейти непосредственно к коммунальному быту, что бы кто ни предпринимал, совершенно невозможно, ибо для его осуществления требуется полный пересмотр под новым углом зрения всех прочих социальных проблем: семейной, сословной и т. д., требуется преодоление тех условных разрешений этих проблем, которые были выработаны для имперско-капиталистического быта, требуется искоренение создавшихся прочных привычек. Другими словами: наметив очередную главную проблему, человечество должно снова пройти через все уже прожитые эволюционные фазы, сокрушить в период анархии то, что само веками создавало, с тем чтобы из обломков прошлого воздвигнуть новое здание, систематически вновь разбираясь во всех социальных проблемах.
То, что в XX веке переживает – NB! и еще переживет – Европа, то переживали и давно сошедшие в Аид ее предшественники, все без исключения. Старые привычки живучи, сила инерции велика, люди цепляются за прошлое, освященное древностью; и без отчаянной борьбы прошлое не сходит на нет. Вся вообще история показывает нам картину непрерывной борьбы старого с новым, непрерывной ломки старого и гибели тех, кто за старое цепляется и стремится остановить эволюцию. Но никогда эта ломка не бывает столь стихийной, как тогда, когда начинается новый цикл, и нужно уничтожить все, чтобы все снова создать: в эти моменты уничтожаются целые народы, обширные территории превращаются в пустыни, цветущие города разрушаются, и от всего былого великолепия ничего не остается, кроме более или менее фантастических преданий.
Все ли человечество сразу и одновременно переживает исторический процесс? Мы знаем, что нет. Мы знаем, что население земного шара чрезвычайно разнообразно и посейчас, находится на самых различных уровнях общественного развития: первые эволюционные фазы изучены не историками, а этнографами на живом современном материале. Народы земли, с точки зрения науки, распадаются на исторические и неисторические: первые – передовые, сами разрабатывают социальные проблемы, создают новые формы общественности, вторые – отсталые, входят в сферу влияния передовых, подчиняются им, получают от них в готовом виде уклад жизни и погибают, если не могут приспособиться.
Народы живут группами, культурно-историческими мирами; каждый из таких миров нормально переживает один цикл. Для того чтобы разрушить созданное и снова, под иным углом зрения, перерешить все социальные проблемы, нужен приток новых сил извне. Шумеры застыли бы, если бы не пришел Аккад, Египет застыл бы, если бы не пришли «сыны Сокола», и т. д. Пришельцы-разрушители являются благодетелями и возродителями старых культур: они сливаются с побежденными и становятся продолжателями их работы. Прожившие свой цикл и взрывающиеся изнутри культурно-исторические миры как бы ждут прихода «варваров», как избавителей, и широко открывают перед ними ворота. Только этим можно объяснить ту легкость, с которой маленький окраинный царек полудиких македонцев завоевал и Персию, и Египет; только этим можно объяснить, почему Рим, завоевав полмира, беспомощно склонил знамена перед германцами. И не открываем ли мы сами широко настежь двери Европы перед всевозможными экзотическими «варварами» – китайцами и «колониальными войсками», предоставляя им разрушать, сколько сумеют!
В пределах каждого культурно-исторического мира в каждую данную эпоху первенство принадлежит какому-нибудь одному народу. И ни один народ, сумев упорной борьбой добиться руководящего положения, не сумел навсегда удержаться в нем. Почему? Да очевидно потому, что каждая фаза каждого цикла требует каких-то особенных способностей, и тот народ, который именно требуемыми способностями обладает, силою вещей выдвигается на первое место на тот – продолжительный или краткий – срок, в течение которого он может творчески идти во главе других народов; а когда этот срок прошел, впереди других пойдет иной народ, и бывший законодатель никакими усилиями удержать былое значение не в состоянии.
Почему высший расцвет культуры всегда сменяется самым глубоким варварством? Не только потому, что, прежде чем приступить к новому строительству, надо расчистить место от старых обветшавших построек. Но еще и потому, что в руководящей роли в конце каждого цикла мы видим наиболее передовые народы, диапазон способностей которых наиболее совпадает с потребностями последних, высших фаз круга социальных «стилей», а в начале каждого нового цикла вожаками становятся наиболее отсталые народы, те, психика которых наиболее соответствует потребностям первых, первобытных фаз общественной эволюции. Северяне-греки покорили айгейцев, несмотря на то, что были по сравнению с ними варварами, а потому что были варварами; приди эти северяне в Грецию тогда, когда крито-микенская общественность только расцветала, они были бы вовлечены в ее орбиту или были бы уничтожены, т. е. никоим образом не смогли бы сыграть ту роль, которую сыграли, – но они пришли тогда, когда крито-микенский мир уже прожил свой цикл, уже взрывался сам и рушился, и они стали господами положения. Рим в течение восьми столетий все рос и рос, при самых трудных обстоятельствах, окруженный сильнейшими соперниками; и тогда, когда он был на вершине могущества и славы, когда, казалось, никто и ничто не могло ему угрожать, потому что организация и военных и экономических и технических сил была доведена до совершенства, какие-то полудикие варвары-германцы разрушили Рим, – потому что они были варварами, т. е. стояли на низшей и, следовательно, на высшей, очередной ступени эволюции!
И наша старая Европа должна сейчас ждать нашествиях каких-нибудь варваров, находящихся в состоянии анархии и накопивших необходимую ударную энергию. Кто они? Их давно уже указал в пророческом видении Владимир Соловьев: желтые! Они должны придти, как они приходили уже не раз, они должны смести с лица земли остатки европейской культуры, они должны слиться с белыми в новую расу, как Аккад слился с Шумером, как северяне слились с критянами-айгейцами, как германцы слились с кельтами. И эта новая раса будет носительницей новой культуры, коммунистической. Может быть, как некогда Византия после Великого Переселения народов, останется от всего Европейского мира живой осколок – Америка, которая еще долго будет пережевывать старые европейские идеалы, сохранит сокровища европейской мысли, чтобы передать их новому человечеству, когда оно до них дорастет; а затем, как некогда Византия, и этот последний свидетель романо-германского величия умрет, предоставив владеть миром новой монгольско-славянской расе.