На поставленный нами вопрос о культурной родословной России недвусмысленно отвечает прежде всего география. Россия – огромная равнина, широко открытая с восточной стороны, равнина, не представляющая никаких естественных серьезных препятствий для передвижения как отдельных людей и караванов, так и полчищ и даже целых народов. При продвижении с востока из Азии на запад помехами могут являться только большие реки, которые текут с севера на юг, Волга, Дон, Днепр, Днестр, реки широкие и глубокие, но спокойные, легкие, следовательно, для переправы; эти же реки служат великолепными дорогами с севера на юг и обратно. Россия, таким образом, открыта для воздействия монгольской и тюркской культур, идущих из Азии; по Волге и Дону (ведь Волжско-Донской волок был давно известен) на север должна была проникать культура закаспийская (кавказская); по Дону, Днепру и Днестру путь был открыт для черноморской (кавказской, малоазийской и придунайской) и забосфорской (греческой и египетской в древности, позднее – византийской и, за нею, итальянской в Средние века); с севера должна была идти волна скандинавская вниз по тем же рекам; слабее всего, в силу чисто географических причин, должно было быть культурное влияние Западной Европы.
Этот теоретический ответ на вопрос об учителях подтверждается в точности фактами: археология, на основании многочисленных найденных кладов, погребений, городищ и т. д., в состоянии проследить и пути, по которым шли неоднократные «переселения народов», создавшие сначала «древнюю», а потом и «средневековую» Европу, а также торговые пути, по которым возили свои товары на север и получали товары с севера уже за 1000 лет до Р. X. ассирийские, а затем персидские, греческие, арабские, византийские и иные купцы.
В нашу задачу сейчас не может, конечно, входить исследование всех этих путей вообще: нас интересует ведь не территория сама по себе, независимо от того, кем она населена, а нас интересует данный народ – старая Русь. Нам, следовательно, нужно сдвинуть хронологические рамки. Данные археологических раскопок городищ, курганов, стоянок и пр. – тема чрезвычайно увлекательная, и изучение ее открывает весьма заманчивые перспективы; но, вместе с тем, изучение доисторического периода России слишком ответственное и важное предприятие, чтобы вскользь и мимоходом касаться всех этих вопросов, – им нужно посвятить особую книжку. Мы тут будем говорить только о Руси исторической и потому начнем с середины IX века, с того времени, с которого и Киевская летопись начинает свое повествование.
В середине IX века русские племена широко расселились по всей Восточной Европе: летописец, под 6367 г.5, говорит, что «имаху дань варязи, приходящее из замория, на Чюди и на Словенех и на Мери и Вьси и на Кривичих; а Козаре имаху на Полях и на Севере и на Вятичих»; в то же самое время еще какая-то Русь, черноморская, в 6360 г., ходила походом на Константинополь; четвертая часть народа сидела на Оке, покоряя себе понемногу и ассимилируя приволжские финские племена.
Эти известия дают нам вполне определенную картину культурных воздействий: мы имеем четыре комплекса племен, находящихся в разных условиях, – приазовский (тмутараканский), приднепровский (киевский), северо-западный (новгородский), северо-восточный (приокский и приволжский).
Первый находится под непосредственным влиянием хазарским, кавказским, византийским. Второй имеет, с древнейших времен, постоянные сношения: 1) с западными славянами и, через них, с германцами; 2) с придунайскими славянами и, через них, с византийцами (недаром в «Повести временных лет» обращено особое внимание на просветительную деятельность свв. Кирилла и Мефодия и на крещение болгар; 3) с северо-западными славянами и, через них, с варягами-скандинавами; 4) со степным Востоком, которому платит дань. Третий комплекс, северо-западный, естественно тяготеет к варягам и, позднее, к Византии, так как живет на торговом пути «из варяг в греки». Наконец, четвертый комплекс племен, живя на великом каспийско-волжско-балтийском торговом пути, приходил в соприкосновение с поволжскими болгарами и, через них, с переднеазиатским Востоком. Между Новгородской и Киевской Русью вклинились польские племена радимичей и вятичей, Северо-Восточную Русь от Киевской отделяли леса дремучие, между Киевской землей и Тмутараканской пролегали степи, в которых хозяевами являлись кочевники разного наименования. Отсюда понятно, что настоящего единства не только государственного, в духе тенденций киевского летописца, но и религиозного и вообще культурного, между русскими областями не было и быть не могло. Единство это создавалось понемногу, исторически, под влиянием разных факторов, главным образом – христианства и варягов.
Летопись всячески подчеркивает, что и варяги, и христианство появились на Руси не случайно и не потому, что так сложились обстоятельства, а потому, что так захотели сами русские славяне. Про варягов, под 6370 годом, определенно записано: «Изгнаша Варягы за море, и не Даша им дани, и почаша сами соб владети. И не б в них правьды, и вста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в собе: “Пошцим собе князя, иже бы владел нами и рядил по праву”. И идоша за море к Варягом и реша: “Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нету; да пойдете княжить и владеть нами”. И избрашася трие братия с роды своими», и т. д. Рассказ же о том, как и почему Владимир избрал из всех предложенных ему исповеданий именно восточное православие, общеизвестен; он записан в летописи под 6494 и 6495 годами.
Само собою разумеется, что никто не станет в настоящее время утверждать, что летописные сведения в точности отражают исторические факты. Но нет сомнения, что в них отражается в точности историческая действительность: «άνταρκοι και μισάλληλαιт», не умея создать власть и не умея объединиться, славяне нуждались во внешней военной организации, которая бы на первых порах насильно ввела тот «наряд», которого в стране не было; а восточное православие дало военно-политической организации прочный идейный фундамент, без которого не удержалась бы варяжская власть, не рассыпалась бы, как только прекратился бы приток все новых и новых варягов из Скандинавии. Этот приток, в действительности, прекратился очень скоро, но роковых последствий для нового государства это не имело, потому что успела укрепиться православная идея.
III. Христианство на Руси
Идея православная чрезвычайно многогранна, как всякая великая идея. С какой же стороны к ней подошли русские славяне? Летопись дает нам на этот вопрос очень определенный ответ. Когда посланные Владимиром для сравнительного изучения разных вер мужи вернулись, они дали о своих изысканиях следующий отчет: «Ходихом первое в Българы, и съмотрихом, како ся кланяют в храме, рекъше в ропати, стояще бес пояса, и поклонився сядеть и глядить семо и онамо, акы бешен, и несть веселия в них, не печаль и смрад велик, и несть добр закон их. И придохом в Немьце, и видехом в храме их служьбу творяща, а красоты не видихом никоеяже. Придохом же в Грькы, и ведоша ны, ид еже служать Богу своему; и не съвемы, на небеси ли есмы были или на земли; несть бо на земли такого вида или красоты таком; недоумеем бо сказати; тъкъмо то веемы, яко отъинудь онъде Бог с чловекы пребывает, и есть служьба их паче вьсех стран. Мы убо не можем забыти красоты тоя; вьсяк бо человек, аще въкусить сладка, последи же горести не приметь; тако и мы не имам сьде житии».
Были ли эти слова сказаны послами Владимира, или были позднее сочинены автором летописи – безразлично. Во втором случае они даже еще более показательны и характерны. Ведь тут не говорится ни об истинности, ни о душеспасительности христианства, тут нет никаких политических соображений о необходимости связи с могущественной Византийской империей, о невозможности объединения с восточными или западными соседями; тут говорится об одном: о красоте, о веселии. Подход, следовательно, чисто эстетический. Трудно будет во всей средневековой литературе подыскать другой документ, где бы столь много и определенно говорилось именно о красоте, где бы художественный подход к основным вопросам миросозерцания выявлялся столь откровенно. И если соображения о всепобеждающей красоте именно восточного православия принадлежат не послам Владимира, а благочестивому автору летописи, тем лучше, тем, значит, искреннее были они и общераспространеннее.
Итак, данная славянам еще в VI веке византийскими дипломатами характеристика должна быть дополнена: они не только «άνταρκοι και μισάλληλαι», но у них есть природное устремление к «красоте» и к «веселию». Неумение устроить у себя мир и порядок привело к водворению иноземной по происхождению и по нравам варяжской власти (как именно произошло это водворение – несущественно; важно только то, что неумение самим управляться ясно сознано общественным мнением, представителем которого является летописец), стремление же к «красоте» и «веселию» привело к принятию восточного православия.
Христианство к Руси начало проникать от южных ее соседей с самого начала IX века и, прежде всего, появилось у Руси Тмутараканской. Лишь в самом конце того же века мы замечаем начатки христианства в Киеве при князе Аскольде6. Русь северная, Новгородская, жившая до X века обособленно от жизни русского юга, находившаяся под влиянием язычников-скандинавов, остается до времен св. Владимира строго языческой. Варяги, вообще, в истории начального христианства на Руси должны быть рассматриваемы как сила антихристианская и в Новгороде, и в Киеве, где они появляются в X веке с объединением северной и южной частей речного пути «из варяг в греки».
Не сразу поняли значение христианства для укрепления монархического принципа князья. И когда они его оценили по достоинству, не сразу им удалось насадить христианство. Только Владимиру Святому удалось крестить Русь, потому что он первый мог это сделать без ущерба для политической независимости страны. С тех пор христианство остается неизменно государственно-созидательною силою в истории России, тем дисциплинирующим началом, в котором так нуждаются славяне. И с тех же пор равно неизменно все, сколько их ни было, правители России, опираясь на Церковь, в свою очередь защищали и берегли Церковь, карая преступления против Церкви, как преступления государственные, заботясь о материальном благополучии Церкви, как о благополучии важнейшего государственного установления, ибо с течением времени Церковь и государство на Руси стали синонимами. Киевские князья проявили большую политическую мудрость, обратившись именно к восточному православию, как новому государственному общеобязательному вероисповеданию.