Ближе к скульптуре рельеф выпуклый, «высокий» (го-рельеф), который выдерживает масштаб во всех трех измерениях, но прикрепляет изваяние к тому или иному определенному фону, так что зритель, чтобы осмотреть изваяние, не может обойти его кругом, а может описать лишь полукруг. Ближе к живописи «низкий» рельеф (ба-рельеф), в котором фигуры как бы сплюснуты, т. е. в вышину и в ширину выдержан иной масштаб, нежели в толщину; наиболее общеизвестный пример ба-рельефа – царский портрет на старом русском серебряном рубле. Но переверните этот самый рубль, и Вы увидите третий род рельефа – плоский: двуглавый орел исполнен совершенно иначе, чем портрет, ибо тут вообще нет телесности, нет третьего измерения, а есть линейный рисунок, в котором только наведенные какою-либо краскою линии заменены линиями теней.
Скульптура, искусство делать статуи никогда не процветало ни у одного славянского племени. Славяне имели великих людей на всех поприщах человеческого творчества, только не в скульптуре. Правда, мы видели выше, что при Владимире начинают на Руси ставить изваянные человекоподобные истуканы, но это, несомненно, или была варяжская (германская) затея, или это было навеяно чьим-нибудь иным примером. Во всяком случае, скульптурные поползновения очень быстро прекратились, отчасти под влиянием Церкви, которая к ваянию относилась (а на Руси и по сей час относится) весьма несочувственно прежде всего, разумеется, потому, что скульптура внутренне чужда славянской душе. Явно, скульптура слишком материальна и своею логичностью слишком связывает причудливую и своенравную славянскую мечту – скучно всегда возиться с определением центра тяжести, да с расчетом веса и прочности материала…
Из всех видов скульптуры для славянской души наиболее приемлем плоский рельеф, именно потому, что он – наименее похож на скульптуру: линейный рисунок, только исполненный резцом. В точности таков характер рельефов Св. Софии, в точности таков, позднее, характер владимирско-суздальских рельефов, всей северной деревянной резьбы московской, всего украинского резьбарского искусства. Киевляне XI века сразу сумели выбрать как раз то, что русским по душе!
Плоский рельеф почти вовсе не пригоден для целей изобразительного искусства и потому в Западной Европе, если в Средние века временно и появлялся под влиянием Востока, то удержаться там надолго не мог – Запад тяготеет именно к изобразительному искусству. А Восток – и вместе с ним Русь – может вполне высказаться только в узоре и потому удовлетворяется плоским рельефом. И те киевские шиферные плиты, по виду которых мы завели речь об основных свойствах скульптуры, такие же плоские и узорные.
Но узоры бывают разные. Как в музыке есть мажорные и минорные тональности, так и узор может быть прямолинейным и криволинейным; и как в музыке есть простые, прозрачные ритмы («счеты» 3 и 4) и есть ритмы очень сложные и даже, с непривычки, трудноуловимые («счеты» русские, по преимуществу, 7, 11,13), так и в узоре возможны логически ясные и простые линейные построения, и возможны построения замысловатые, прихотливые, запутанные. После всего того, что мы уже сказали о древнерусском искусстве, легко догадаться, каковы были те узоры, которые особенно понравились киевлянам XI века.
Если вся плита имеет форму прямоугольного параллелограмма, греку кажется естественным вписать в него ромб, своими углами касающийся середины четырех сторон обрамления, а внутри поместить еще круг; круг можно, чтобы не было пустоты, заполнить розеткою, в углах параллелограмма, пожалуй, можно начертить еще четыре маленьких круга. Получается очень простой, очень ясный и очень гармоничный узор. Резчику киевских плит все это вовсе не по душе. Ему нравится восточная (идущая из доисторической Месопотамии) бесконечная плетушка, ленточный узор. И он превращает в плетушку геометрические построения грека, он причудливо фантазирует на греческую математическую тему! И параллелограмм обрамления, и ромб, и круги – ему представляются случайностями изгибов запутанной ленты. С грехом пополам он выдерживает все-таки прямые линии, но не признается в них, отвлекает от неприятной ему прямизны внимание зрителя, прерывает прямые линии узлами и т. д.
Таким образом, выяснение вопроса, откуда в Киев пришло то искусство, которое представлено рельефами Св. Софии, для наших целей сейчас не необходимо; оно могло – это надо признать – в Киев явиться и из Константинополя (ибо и Константинополь в XI веке увлекался восточным узором), могло явиться и с Кавказа. Рельефы эти так красноречиво говорят нам о том, кто были по своему душевному складу киевляне времен Ярослава, что даже не так и интересно, кто в данном случае был учителем киевлян – Константинополь ли, или Кавказ.
XIII. Древнейшие русские мастера
Константинополь ли, Кавказ ли – достоверно то, что в XI веке русских кто-то учил и что Св. Софию, например, создавали не русские мастера, хоть и создавали именно так, как требовалось русскому заказчику. И Софию строили и украшали иноземцы, и, уже во второй половине XI века, собор Киево-Печерской Лавры построили и украсили иноземные мастера, как повествует Киево-Печерский патерик. Но продолжаться бесконечно такое господство заморских художников не могло: и потому, что сами русские со временем научились обходиться без иностранцев, и потому, что в степи становилось все более и более беспокойно, что сношения Киева и с Кавказом, и с Константинополем делались почти невозможными.
Трудно было обходиться без привозных материалов. Нет в горах Украины тех разноцветных каменных пород, которые давали такие великолепные красочные эффекты в великокняжеских храмах. Отказаться от красочности, столь любезной сердцу киевлян… – да, в случае крайней необходимости! Но нельзя ли чем-нибудь заменить каменные облицовки и каменные штучные полы?
Оказалось: можно! Можно создать такую имитацию камня, которая будет чуть ли не еще богаче и роскошнее камня.
Летом 1908 г. В. В. Хвойка открыл возле Десятинной церкви относящуюся еще к середине XI века большую мастерскую, в которой выделывались поливные плитки. Тут нашлись в большом количестве и недоделанные, и испорченные, и только что приготовленные к обливке плитки, нашлись и куски той стеклянной массы, которою покрывалась поверхность плиток, нашлись и тигли, в которых полива плавилась. Иногда тигли бывали, оказывается, двойные, так что можно было их наполнять одновременно поливою двух разных тонов и, попеременно выливая на раскаленный кирпич расплавленную стеклянную массу то через один, то через другой носик, смешивать краски в разных пропорциях и достигать чудесной игры и переливчатости изразца.
В Киевском городском музее имеется богатейшая коллекция поливных кирпичей и из Киева, и из Белгородски под Киевом. В этой коллекции есть плитки, в точности имитирующие самые редкие и даже небывалые разноцветные каменные породы, есть плитки с металлическими золотистыми и серебристыми рефлексами, есть плитки, где на фоне одного цвета выделяется нарочитый узор другого цвета и т. д. Конечно, не константинопольские мастера, которые сами ничего подобного не умели делать, научили киевлян такому изумительному мастерству, а могли научить только керамисты Персии или Месопотамии: там, в Рее (близ Тегерана), в Раке (на Евфрате, приблизительно на 36 параллели северной широты) и в других культурных центрах именно в XI и XII веках процветало высокое поливное искусство.
Многоцветные блестящие и переливающие поливные плитки прекрасно могли заменять в настилах полов и в облицовках стен привозные мраморы и порфиры. Со строительным материалом русские рабочие тоже великолепно освоились: они скоро перестали тщательно выделывать те квадратные, тонкие, хорошо обожженные кирпичи, из которых возведены постройки Владимира Святого и Ярослава Мудрого, а начали делать кирпичи очень большие, продолговатые, толстые, хуже обожженные, с большою примесью мелких камешков в глине; да и «цемянка», смесь извести с толченым кирпичом, стала не та… В итоге, из многочисленных монументальных построек XII века сравнительно мало что уцелело до наших дней. Но об этом горюем мы, а мастерам XII века до этого никакого, конечно, нет дела.
Впрочем, и мы, по совести говоря, горюем мало: ни один народ в мире не забыл так основательно своего прошлого, не порвал с прошлым так решительно все свои связи, не проявляет к памятникам своей родной старины такого полного равнодушия, как мы, все, снизу доверху. Остатки великокняжеской поры имеются вовсе не только в Киеве, в Белгородке, в Чернигове, но еще и в Остре, и в Овруче, в Переяславе, в Каневе, во Владимире Волынском, в Новгороде Северском, в Галиче и в иных местах. В каком виде все это сохранилось, Боже милосердный! И даже то, что сохранилось, нам по-настоящему, надо признаться, просто неизвестно: «литература» о памятниках искусства великокняжеской эпохи почти вся состоит из заметок, статей, рапортов, напечатанных в разных местных епархиальных и губернских изданиях, которых не сыскать нигде, или даже рукописных, затерянных Бог знает в каких архивах; и написаны все эти статьи, заметки, рапорты, доклады в большинстве случаев не специалистами-исследователями, а малокомпетентными местными любителями старины или ко всему равнодушными чиновниками.
Предстоит огромная и невероятно сложная работа, если будет решено хоть теперь, наконец, сделать все то, что давно должно было бы быть сделано. Для этой работы потребуются большие деньги, ибо без денег не будет ни необходимых достаточно подготовленных работников, ни столь же необходимого и очень дорого стоящего технического оборудования. Задача тем более трудна, что, в условиях нашей страны и нашего времени, она исполнима только в государственном масштабе, по инициативе и на средства какого-нибудь центрального ведомства, а между тем в этом деле без частной инициативы и без частных пожертвований, по-видимому, трудно сделать что-нибудь путное: в Западной Европе и в Америке это давно поняли, и там люди знают, что сохранение, исследование и издание памятников старины отнюдь не есть прихоть немногих, а есть патриотический долг каждого сознательного гражданина. Что в этом направлении сделано за границею, то в значительной мере сделано не на государственный счет, а иждивением частных людей. У нас же всюду и везде отдуваться должна все та же «казна», а у «казны» и без археологии больше расходов, хлопот и забот, чем надо…