Но вот период блестящего расцвета греческих городов миновал, промчался бурею по всему Востоку Александр Македонский, и настало время образования многочисленных более или менее устойчивых и более или менее могущественных эллинистических монархий. Каждый новый владыка строит себе по возможности роскошную столицу и по возможности роскошный дворец или дворцы. Возникают великолепные Александрия, Антиохия и много других новых городов. Само собою, разумеется, что эти города и эти дворцы не должны быть хуже и беднее старых прославленных демократий – Коринфа, Афин и т. д. Требуются роскошные постройки, требуются в огромных количествах статуи, картины. Начинается скупка знаменитых произведений искусства по бешеным ценам, начинается систематическое разграбление в исторически прославленных центрах накопившихся там художественных памятников.
В наших исторических источниках обо всем этом нигде, конечно, связно и подробно не говорится, но для общей картины достаточны и те случайные черты, которые мы находим то тут, то там: например, что такой-то дипломат пользовался особым расположением царей Египта потому, что помог купить для александрийского дворца знаменитые картины сикионских живописцев Памфила и Меланфа; или что Амбракия, захолустный городок Эпира, оказалась чрезвычайно богатой бронзовыми и мраморными статуями и картинами после того, как побывала столицей воинственного Пирра; или что Филипп II Македонский вывез из взятого им города Фермона до 2000 статуй; или что Птолемей II Филадельф, строя свою парадную «палатку», украсил ее сплошь редкостными статуями и картинами…
Самыми рьяными собирателями произведений искусства становятся римляне, как только они начинают покорять греческие города. В 272 г. был взят и разграблен богатый Тарент, и когда победитель Л. Папирий Курсор во время своего триумфального въезда в Рим показывал своим согражданам захваченную добычу, эти последние – впервые, по словам историков – увидали не скот и отобранное оружие, а статуи, картины, дорогие ткани и т. и. В 265 г. из Вольсиниев, столицы Этрурии, в Рим было вывезено огромное количество статуй, и были люди, которые утверждали, что ради этих-то статуй и была затеяна вся осада города. После взятия Сиракуз в 212 г. Маркелл украсил ряд римских общественных зданий статуями и картинами, отнятыми у сиракузян, причем он вовсе не постеснялся грабить и храмы, – по словам Плутарха, он «влачил за своею триумфальною колесницею пленных богов».
Было бы слишком утомительно, если бы я вздумал, хотя бы вкратце, перечислить наиболее усердных грабителей-полководцев, которые все возили и возили в Рим художественную добычу, чтобы украшать ею храмы, площади, улицы, частные дома и помещичьи усадьбы. Я ограничусь несколькими наиболее яркими фактами: разгромом Коринфа консулом Л. Муммием и процессом Верреса.
У Л. Муммия очень дурная репутация: ему было приказано уничтожить Коринф, и он это приказание исполнил с образцовою беспощадностью, а потому он представлялся уже своим современникам каким-то диким вандалом – немудрено, ибо пострадал греческий город, а вся «пресса», т. е. вся публицистика и вся вообще литератур того времени, была в руках греков. Про Л. Муммия рассказывали, что он о ценности накопившихся в Коринфе художественных произведений не имел никакого понятия, и что он, например, на картину Аристида обратил внимание лишь потому, что царь Аттал Пергамский за нее давал огромные деньги. Рассказывали про него еще и такой анекдот: подрядчикам, которые взялись перевозить в Рим захваченные статуи и картины, он поставил условием, что они заменят новыми все те памятники искусства, которые окажутся утраченными или попорченными. Дион Хрисостом называет Муммия человеком необразованным и совершенно в искусстве ничего не понимающим… Может быть, Муммий столь сурового приговора и не заслуживал. Но пусть: тем более замечательно, что даже такой дикий человек счел уместным и необходимым вывезти из Коринфа именно статуи, картины и т. и. добро.
Потрясающую картину разграбления художественных сокровищ Греции римлянами рисует М. Туллий Цицерон в своих речах против Берреса. Беррес был губернатором Сицилии и так злоупотреблял своей властью, что даже забитые и ко всему привычные римские провинциалы не стерпели и пожаловались на него римскому сенату. Поверенным жалобщиков выступил Цицерон и на местах проверил факты и собрал документы. Для характеристики обвиняемого Цицерон дает краткий обзор всей вообще административной карьеры его. И мы с изумлением узнаем, что, будучи еще в малых чинах, Беррес в Греции систематически грабил города, храмы, частные дома, увозя сколько-нибудь ценные статуи, картины, художественную утварь. Дерзость его дошла до того, что он не пощадил даже знаменитой святыни Аполлона на Делосе, не остановился перед храмом Геры на Самосее! Цицерон обвиняет Берреса не в том, что он из города Аспенда в Памфилии похитил ту или другую статую, а в том, что он вывез из этого города на телегах все вообще статуи, которые стоили того. Конечно, не следует слишком буквально понимать обвинительное красноречие Цицерона: вполне возможно, что он преувеличивает и сгущает краски; но он подкрепляет свои утверждения таким количеством свидетельских показаний и официальных документов, что его слова должны содержать значительную долю истины.
Среди речей Цицерона против Берреса есть одна, которая целиком посвящена художественным произведениям, похищенным в Сицилии. Оказывается, что, во-первых, сицилийские богачи уже успели скупить в обедневшей Греции множество чрезвычайно знаменитых памятников – памятников, связанных с именами Поликлета, Мирона, Праксителя и др. Оказывается, далее, что даже после неоднократного разграбления Сицилии римлянами, после погрома Сиракуз в 212 г., произведений искусства там – в общественных учреждениях, в храмах, в частных домах – было все еще несметное множество: и статуй, и картин, и чеканной посуды из драгоценного металла, и т. д.
Куда девалось в Риме все награбленное добро? Им украшались улицы, площади и храмы города, не одного даже Рима, но и крупных провинциальных центров; часть оставалась в домах и виллах грабителей; часть раздаривалась ими друзьям.
Но героические времена, когда каждый римский чиновник мог вывозить из провинций все, что ему было угодно, в конце концов, должны были миновать: как ни изобиловали греческие и эллинистические города произведениями искусства, настал, наконец, момент, когда вывозить стало положительно нечего, или когда, во всяком случае, уже плохо ничего не лежало. Кроме того, не всякий же римский коллекционер мог получить назначение губернатором или быть близким приятелем губернатора какой-либо восточной провинции. А коллекционеров развелось видимо-невидимо: всякий богач – и особенно богачи новоявленные из вольноотпущенников или «всадников» – непременно должен был иметь собственную коллекцию. А следовательно, расцвела, с одной стороны, торговля художественными произведениями, а с другой – оптовая фабрикация откровенных копий с наиболее прославленных оригиналов и откровенных подделок под прославленные оригиналы.
Что торговля процветала уже во времена Цицерона, мы узнаем из только что приведенных речей против Верреса: оратор говорит о высоких ценах, которые охотно уплачивались любителями даже за сравнительно мелкие вещи, и считает эти цены общеизвестными. Цены все повышались, вследствие азарта, который овладевает посетителями аукционов. А аукционы художественных произведений были делом обычным уже в последнем веке до начала нашей эры и, тем более, в императорскую эпоху. С публичного торга продавались зачастую собрания наиболее удачливых грабителей провинций. Когда Помпей справлял свой триумф над Митридатом и Фарнаком, он поразил даже привыкших уже к подобным зрелищам римлян громадностью и ценностью своей добычи. И что же? После битвы при Фарсале имущество Помпея – и в том числе его художественные собрания, славившиеся на весь Рим, – были проданы с аукциона! Некоторые аукционы, по-видимому, принимали чудовищные размеры: особенно ярко запомнились римлянам аукцион наследства нумидийского царя Юбы при императоре Тиберии, аукцион наследства императора-путешественника и коллекционера Адриана, устроенный Марком Аврелием26, и т. д.
Произведения искусства переходили из рук в руки. У нас есть несколько любопытных фактов, которые позволяют судить о размерах торговли этими произведениями. В Помпеях, в так называемом «доме фавна», 24 октября 1831 г. была открыта огромная мозаика-ковер, изображающая сражение Александра Македонского с персами, – совершенно ясно, что мозаика эта сделана была не для того сравнительно очень скромного дома провинциала, в котором ее нашли археологи, а для какого-то невиданно роскошного и, по всему вероятию, царского дворца, и что сделана она вовсе не в Помпеях, скромном и достаточно захолустном городке, а в одной из столиц – едва ли не в Александрии, на родине мозаичного дела. В помпеянский «дом фавна» мозаика, явно, попала потом, когда обветшала, частями высыпалась и стала уже недостойною того дворца, для украшения которого она была исполнена. Надо себе представить, с какими сложными техническими приемами связана съемка, разборка, упаковка, перевозка и новая сборка крупной половой мозаики, чтобы оценить этот факт по достоинству. – В 1901 г. близ острова Антикиферы в Лаконском заливе водолазы нашли на дне морском художественный груз давно затонувшего корабля: часть этого груза удалось поднять и реставрировать, и одна из восстановленных бронзовых статуй, Антикиферский юноша, стала теперь редким украшением афинского Национального музея. – Подобная же находка была сделана и у берегов Туниса, близ Махдии, в 1908 г. И если относительно антикиферского корабля у нас могут быть сомнения (Лукиан в своем «Зевксиде» как раз упоминает о гибели близ мыса Малей корабля, груженного художественной добычей Л. Корнелия Суллы), действительно ли мы имеем дело с торговым судном, то торговый характер судна, затонувшего у Махдии, не может быть, по-видимому, подвергнут сомнению.