е коллекции должны быть всеобщим, всенародным достоянием и должны находиться в распоряжении всех тех, кому они нужны. Были и до сих пор есть отклонения от этой линии: слишком ретивые музейщики хотят сохранить в неприкосновенности все то старинное, что только дошло до нас, независимо от того, нужно ли такое сохранение кому-нибудь; слишком ретивые общественники хотят сохранить только то, что очевидно нужно «всем, всем, всем»; слишком ретивые хозяйственники хотят обратить в валюту все, за что дают деньги. Неразумное усердие и тех, и других, и третьих многое погубило: нельзя, чтобы мертвый хватал живого и чтобы старина душила новую жизнь, – охране подлежит только то, что нужно в просветительных целях, а вовсе не все! и нельзя критерием в деле охраны делать уровень развития масс в настоящий момент – массы растут с каждым годом (для этого-то и совершена Революция!), и то, что сегодня доступно и нужно только немногим, то в скором будущем будет доступно и нужно «всем, всем, всем»; и если нельзя иммобилизовать в годы голода и разрухи громадные ценности, на которые можно накормить и одеть умирающих, то так же нельзя легкомысленно распродать все то, без чего массовое просвещение потерпит ущерб! Но в каком деле обходятся без увлечений и перегибов? и как было уберечься от увлечений и перегибов в деле новом, где теория разработана крайне слабо и где нет бесспорных положений? Суть не в увлечениях и ошибках, которые были и которые подчас совершаются и в настоящее время, а в том, чтобы добыть тот компас, который позволил бы во всех случаях находить хоть в дальнейшем правильное решение всех тех вопросов, которые возникают в деле охраны и музейного показа вещей, и такой компас мы, как будто, теперь уже имеем: вещи существуют не ради себя самих, а ради людей, и не ради владельцев, а ради общественности. Следовательно, музеи суть не хранилища вещей, а учреждения, где показываются те или другие вещи, имеющие просветительное значение.
Мы дали этот обзор зарождения и развития музейного дела вовсе не потому, что так уж повелось начинать с такого рода обзоров, а потому, что из всех вкратце намеченных фактов можно и нужно сделать некоторые выводы. Дважды на памяти истории совершился один и тот же процесс развития – на разных уровнях экономического и общественного роста, разумеется, но одинаково закономерно: начиналось дело со случайного и бессистемного скопления вещей, часто не имевших ничего общего между собой, а только почему-либо любопытных, продолжалось собиранием курьезов и тем или иным использованием их, приводило к разрастанию научной пытливости и кончалось просветительным показом, когда государственная организация объявляла все то, что было частным имуществом, всенародным достоянием и пользовалась вещами для того, чтобы воздействовать на воображение масс и распространять определенные идеи. Из всего этого позволительно сделать вывод, что тут нельзя говорить о случайности и временности тех явлений, с которыми мы имеем дело сейчас. А это значит, что направление нами взято в общем исторически верное, и что мы последовательно и твердо должны идти дальше по тому пути, по которому стихийно пошли с самого момента Революции. Нужны не самодовлеющие вещи, а нужен показ вещей в массово-просветительных целях.
Под этим углом зрения мы в предлагаемой книжке рассмотрим все наиболее острые вопросы музейного строительства.
§ 2. Типология музеев
Раз музейные вещи собираются, сохраняются и показываются не ради них самих, а ради тех людей, которые из их рассмотрения могут почерпнуть нечто для себя ценное, то при устройстве музеев мы, ясно, должны исходить не от вещей, а от тех людей, для которых музеи существуют. Совершенно безразлично, с этой точки зрения, какого сорта вещи хранятся и показываются в каждом данном музее, – произведения ли искусства, или минералы, или образцы растительных и животных пород, или что угодно иное; совершенно безразлично, хранятся ли в закрытых помещениях мелкие отдельные предметы или ансамбли предметов, или государство использует в показательных целях целые здания или местности-заповедники. В том, что хранится для показа, хозяином является человек, которому музейные экспонаты показываются; и от человека мы должны исходить, устанавливая типологию музеев. Люди по уровню своего развития и по своим потребностям различны, а потому различны должны быть и музеи.
Существует очень точная аналогия между музеем и книгой: и музей должен быть книгой, в которой – только не словами, а вещами – излагаются мысли, которые интересны и нужны посетителю, и книга (а особенно, иллюстрированная книга) стремится быть музеем, в котором только не сами вещи показываются, а словами и рисунками дается представление о вещах. Книга тем лучше, чем она нагляднее; музей тем лучше, чем он больше будит мысль. Печатная книга есть суррогат музея или путеводитель по музею – часто: по несуществующему или неосуществимому в подлинной действительности музею.
Типология музеев та же, что и типология книг: книги бывают научные, излагающие результаты специальной исследовательской работы одного ученого для других ученых; учебные, предназначенные для учащихся; популярные, рассчитанные на широкие круги читателей. В пределах каждой из этих групп можно различить множество подгрупп в зависимости от той или иной специфической категории просвещаемых: вузовцы, рабфаковцы, школьники 2-ой и 1-ой ступени, фабзайчики – для всех них учебники пишутся (и должны писаться!) совершенно разные, и популяризаторы должны учитывать различия между сельским читателем и городским, между более квалифицированным и менее квалифицированным. С такими же различиями и в музейном строительстве придется считаться: нельзя Эрмитажи устраивать в глухой деревне, нельзя школьный музей помещать в университете! Но основных типов музеев, требующих совершенно разных методов подбора и показа материала, мы различаем, все-таки именно три – музеи научные для специалистов, музеи учебные для учащихся всех категорий, музеи публичные для массового посетителя.
Может ли один и тот же музей одновременно удовлетворять потребностям и специалистов, и учащихся, и широкой публики? Ясно, что не может. В музее научном будет очень многое такое, прежде всего, что совершенно не нужно, не понятно, скучно и учащимся, и рядовой публике. Ученый, работая над тем или другим вопросом, нуждается не в кое-каких случайных и неполных обрывках подлежащего изучению материала, а в полных и всесторонних сериях предметов данного рода и вида. Только после того, как он установит совершенно точно пределы возможного разнообразия, ему удастся установить то однообразие, в котором сказывается закон и существо изучаемых явлений, и только когда определена норма, музейщик подберет те наиболее типичные предметы, которые нужно показывать учащемуся или массовому посетителю, чтобы он их запечатлел в своей памяти. Если ввести неподготовленного человека в специально-научный музей, он, как говорится, за деревьями не увидит леса и среди множества козявок, мушек, таракашек не приметит слона. Поэтому естественно, что собрания, которые представляют самый животрепещущий интерес для специалистов, нагоняют тоску на публику, зачастую не подозревающую, что существуют те проблемы, над разрешением которых трудят-с я ученые, и публика складывает разные смешные анекдоты про чудаков-специалистов, занятых непонятным крохоборством. И даже учащийся, которому только еще предстоит проникнуть в понимание вот этих самых проблем, потеряет всякую путеводную нить и всякую надежду разобраться в чем-либо, если сразу увидит все факты во всей их труднообозримой сложности. Устраивать специальный исследовательский музей для публичного показа – опасная организационная ошибка!
Такой же опасной организационной ошибкой было бы и устройство учебного музея в качестве публичного: музеи требуют затрат, затраты эти можно считать производительными только в том случае, если просветительная цель будет достигнута, т. е. если народ будет ходить в музей, – а массовый посетитель не станет ходить в учебный музей, потому что ему там будет скучно: в музей не ходят, чтобы учиться азбуке или чтобы систематически прорабатывать тот или иной вопрос! Методы школьного обучения не совпадают с методами внешкольного просвещения. В музей широкие массы ходят в нерабочее время, в дни отдыха, для – пусть культурного! – развлечения. С этим надо считаться.
Но, может быть, публичные музеи могут заменить научные и учебные? Ни в какой мере! И научный работник, и учащийся могут и должны ходить в публичные музеи – но на правах рядовой публики, а не для своей специальной работы; как специалистам им там делать нечего.
Научный музей должен быть одновременно и лабораторией производимых исследовательских работ, и архивом уже произведенных исследований. В качестве лаборатории он необходим при любом значительном публичном музее, и при всех больших публичных музеях научные коллекции, не предназначенные вовсе для широкого показа, фактически и существуют под названием «запасов», «вспомогательных коллекций», Studien-sammlungen. Почему это так, нетрудно показать на примерах.
В Эрмитаже, положим, выставлены знаменитые картины Рембрандта. Массовый посетитель смотрит на них сначала как на произведения чуждого ему и не совсем понятного искусства; непосредственно они на него не действуют, как ни велик художник, просто потому, что всякие художественные ценности относительны и субъективны, и всякое художественное произведение воспринимается каждым и всяким лишь постольку, поскольку он к их восприятию внутренне подготовлен, поскольку они ему созвучны. На помощь посетителю музея приходит руководитель (такие руководители настолько необходимы, что там, где никакой политпросветской организации еще нет, безработные добровольцы – в том числе и пресловутые итальянские «чичероне» – берутся провожать путешественников по картинным галереям и всяким иным достопримечательностям, истолковывать своими словами все то, что путешественники и сами, как будто, видят, и своею болтовней помогать пониманию, т. е. усвоению видимого). Что должен делать добросовестный руководитель? Прежде всего он должен сам добиться понимания того, что он показывает. В применении к Рембрандту, он должен знать его учителей, его современников, его учеников, чтобы хорошо чувствовать, что у Рембрандта существенно и что несущественно; он должен знать альбомные наброски Рембрандта и его эскизы, для того чтобы уяснить себе, как работал Рембрандт, как зарождались живописные его идеи; он должен знать всего Рембрандта, для того чтобы определить место каждой данной картины в его творчестве. Массовому посетителю Эрмитажа вовсе не интересно, чтобы ему были показаны, кроме Рембрандта, еще и все те материалы, на основании которых ему преподносится то или другое толкование; но где-то эти материалы должны быть доступны руководителю, чтобы он не фантазировал о Рембрандте и не нес всякую чепуху, а имел право думать, что делает доброкачественную просветительную работу. И, конечно же, Эрмитаж счастлив, если ему удается приобрести ту или иную картину из окружения Рембрандта, которую он никогда в своей картинной галерее не выставит, потому что она только бы засорила эту картинную галерею, – счастли