Намечаемая тема не принадлежит к наиболее элементарно-простым темам, и над соответствующей экспозицией придется поработать. Но о ней в настоящее время уже можно говорить: за истекшие годы дворцы-музеи проделали громадную просветительную и воспитательную работу, и музейный посетитель 1929 г. будет уже, в среднем, совсем иным, нежели музейный посетитель первых пореволюционных годов, – его дворцовые вещи вовсе не ослепляют своим блеском, он уже привык разбираться в стилях; а кроме того, именно те вопросы, которые предполагается обсуждать при показе Николаевских дворцов-капризов, очень понятны рабочему человеку, который в своей профессиональной работе постоянно сталкивается с вопросами и материала, и техники, и стиля (только он думает, что это – просто «мода» и сначала пугается незнакомого слова). Собственную дачу и Царицыну виллу надо трактовать как художественно-промышленные музеи для середины XIX в., но только такие, в которых продукты производства выставлены не отвлеченно (как это, к сожалению, слишком часто делается в наших художественно-промышленных музеях), а в их бытовом сопоставлении и в их диалектической соотносительности. Таков именно проект экспозиции, который в настоящее время разрабатывается сотрудницей Петергофских дворцов-музеев К. А. Болыпевой72.
Остается сказать еще несколько слов об экспозиции Коттеджа Николая I и Фермерского дворца Александра II. При показе Большого дворца в комнатах Петра I нужно сделать ссылку на Монплезир, на Летний дворец; в залах Елисаветы надо сослаться на Детское Село; Екатерининские залы требуют указания на Ораниенбаумский Китайский дворец, на Детское Село, на Английский дворец; для Павла I необходимо сослаться на Гатчину и Павловск; для Александра I столь же необходимо назвать опять Александровский кабинет в Большом Детскосельском дворце и Александровский дворец там же; когда же зайдет речь о Николае I, то придется сказать, что исчерпывающе этого многоликого человека и эту многоликую эпоху в одном месте показать нельзя, и придется предупредить экскурсанта, чтобы он не верил ни «Историческим покоям» Большого Петергофского дворца, ни дворцам-капризам, ни даже Коттеджу, а непременно побывал предварительно в Гатчине и уж потом только судил, сочетав воедино все виденное.
Коттеджу верить можно только в определенных рамках: от Петра I до Екатерины II императоры и императрицы были сами собою; Екатерина II стала играть роль государственного мужа, – но она, по своему времени, и была им; Павел играл, – но роль, которую он играл, была его навязчивой идеей; лишь Александр I был первым холодно-расчетливым актером на русском престоле – но его игра сводилась больше к тому, чтобы скрываться, чем к активному актерскому творчеству; Николай I был вдохновенным актером-творцом, который сам придумывал разные роли для себя и с увлечением, сам любуясь собою, их разыгрывал. Когда посетитель обозревает Коттедж, он должен почувствовать Николаевскую «игру в рыцарей», в которую он и жену свою втягивал, и детей, и двор, и, в конце концов, государство – ведь именно в Коттедже хранится султанская «тугра»73, снятая с городских ворот Варны и долженствовавшая представить Николая I в качестве чуть ли не рыцаря-кресто-носца! Коттедж – маскарад, но маскарад, продолжавшийся много лет и, именно в силу этого, ставший подлинною жизнью.
От этого, по-видимому, надо исходить при экспозиции Коттеджа. Всякая попытка сделать Коттедж исчерпывающим памятником Николаевской эпохи обречена на неудачу. Но если в дополнительной экспозиции руководствоваться принципом противопоставления, если в каждой комнате, в намеках хотя бы, показывать все то, что скрывалось за театральной декорацией, то между рыцарем без страха и упрека и жандармом Европы получится такой чудовищный контраст, который сделает Коттедж неизмеримо более поучительным, чем все Петергофские павильоны и чем все Гатчинские залы.
Фермерский дворец Александра II… Альбомы и альбомы, заполненные собственноручными изображениями офицерских и солдатских обмундирований, стены, увешанные военными картинками из истории обоих Наполеонов и – только в другой комнате – из Франко-прусской войны, соблазнительные женские телеса в уборной, художественно-убогая мебель, холодная пустота… Это ли легендарный «освободитель крестьян», «реформатор Российской империи», «человек на престоле»? Тут нет никаких «шестидесятых годов», как их нет в Детском селе, как их нет в Гатчине. Царь перестал быть вождем. Еще Николай I мог претендовать на то, чтобы быть цензором Пушкина; Александр II – не стал бы! Общество ушло вперед, без царя, вопреки царю. Петр I, по образному выражению Посошкова, тянул в гору; Екатерина II шествовала во главе; Александр I и Николай I хотят возглавлять, но это им не всегда и не слишком блестяще удается; Александр II тащится в хвосте и, наконец, безнадежно отстает; Александр III тормозит изо всех сил; Николай II вылетает из седла. Вот, может быть, и тема для Фермерского дворца: экспозиция должна показать, чего тут нет, и так как верхний этаж, некогда занятый Александром III, пустует, места хватит. Тогда Фермерский дворец станет предисловием к Нижней даче, настолько ярким, что отсутствие Александра III (ведь его комнаты в Фермерском дворце разрушены, а его изумительная церковь у Ленинградского шоссе на берегу Царицына озера, к сожалению, не признана как музейная единица) станет почти что незаметным. Впрочем, о Фермерском дворце мне предстоит еще сказать несколько слов в заключительной части настоящей главы.
Гатчина. В нашу задачу, конечно, никак не входит дать здесь обзор всех существующих дворцов и намечать для них все возможные темы экспозиции. Мы хотим только указать на огромное возможное разнообразие тем и на ту изобретательность, которую должны проявить музейщики и, под их руководством, экскурсоводы, чтобы дворцы стали подлинными музеями и дали все то, что они могут дать массовому посетителю. Именно поэтому мы остановимся, после Петергофа, еще на обзоре Гатчинского дворца, представляющего, именно с точки зрения изложенных выше и показанных на Петергофской практике экспозиционных принципов, совсем особенные затруднения.
В Гатчине не множество дворцов, как в Петергофе, а только один громадный дворец. Представлены там Павел I, Николай I, Александр II и Александр III. Александр I, естественно, не чувствовал никакой симпатии к любимой резиденции, созданию Павла I, и Александра I поэтому в Гатчине вовсе нет и не было. Николай I приезжал в Гатчину на время Красносельских маневров. Александр II приезжал сюда охотиться. Александр III, так же, как и Павел I, не только подолгу живал в Гатчине, но предпочитал Гатчину всем прочим местам жительства. Николая II в Гатчине опять нет. Значит – хронологический охват Гатчинского дворца ограничивается столетием с небольшим; за это столетие есть пустые и полупустые промежутки времени; от тех эпох, когда Гатчина была в фаворе, там сохранилось множество интереснейшего показательного материала, который стоит того, чтобы его изучать и показывать во всех подробностях. Ясно, что в Гатчине нужно применить какие-то совсем другие экспозиционные методы, нежели в Петергофе.
Прежде всего, тут нельзя вести одну сквозную экскурсию, как в Большом Петергофском дворце: и потому, что тут будут хронологические скачки, которые для экскурсантов-неисториков очень опасны, и потому, что при сквозной экскурсии, которая сколько-нибудь использует наличный исторический материал, на осмотр дворца потребуется столько времени, сколько ни один человек не в состоянии напрягать свое внимание, – не менее 3 или даже 4 часов. Но дворец-то один! Значит, надо его искусственно разбить на несколько дворцов, показ разделить на несколько совсем отдельных экскурсий, для того, чтобы Гатчинский дворец стало возможным использовать в качестве музея. Иначе он всегда останется реликвиею.
При определении тем нужно считаться еще с одним обстоятельством: Гатчина отстоит сравнительно далеко от Ленинграда (45–46 км) и имеет с ним очень дурную железнодорожную связь (70–80 минут езды по Варшавской или 80–85 минут по Балтийской жел. дороге), а потому экскурсанты не в большом количестве ездят в Гатчину – все предпочитают более близкое к городу Детское Село (23 км в 28–30 минут). Привлечь посетителей Гатчина может только при условии, что экспозиция представит совсем особый интерес и для самих экскурсантов, и для Политпросвета.
Гатчинский дворец состоит из трехэтажного главного корпуса и двух «каррэ» (Кухонного и Арсенального), которые с трех сторон обрамляют обширную прямоугольную площадь. Главный корпус содержит в нижнем этаже личные покои Павла I, в среднем парадные его залы; Кухонное каррэ ничем не замечательно, кроме только церкви в северо-восточном углу; в нижнем этаже Арсенального каррэ жили Николай I и Александр II, на антресолях помещались личные квартиры Александра III и его детей, в верхнем этаже сохранились парадные комнаты Александра III; весь третий этаж Главного корпуса и коридоры и галереи Арсенального каррэ увешаны бесчисленными портретами русских и иностранных деятелей XVIII и XIX веков. Ко всему этому надо добавить, что Главный корпус выстроен Екатериной для графа Орлова, а потом переустроен ею же для Павла I, и что оба каррэ целиком принадлежат Николаю I. Вот и все, что есть в Гатчинском дворце, если не считать чудесный, обширный парк с его огромными Серебряным и Белым прудами (во времена Павла I на них маневрировал особый флот!) также за объект музейной экспозиции, представляющий особую показательную ценность.
Сохранность разных частей Гатчинского дворца разная. Безупречно сохранились Павловские комнаты и залы: после Павла осталась вдова, которая приняла все меры к тому, чтобы все в мелочах оставалось таким, каким было в момент убийства императора, Александр I не имел ни малейшего желания прикасаться к тому, что принадлежало Павлу I, а для Николая I Павловское убранство было уже реликвией, которую надо было беречь именно как память, как экспонат. Чрезвычайно сильно пострадал Николай I: часть его квартиры в нижнем этаже была превращена в приемные залы Марии Федоровны, супруги Александра III, и теперь опустошена, так как мебель Марии Федоровны, как «не стильная», пошла в продажу; в комнатах детей Николая I Александр III устроил свои парадные покои; в прочих комнатах Николая I, не вовсе уничтожая их убранства, устроился Александр II («Арсенальная зала»); так что, собственно говоря, в подлинном виде от Николая I сохранились только его три «военных кабинета». Квартира Александра II в нижнем этаже, примыкающая к квартире Николая I, стоит не тронутая, но она, как и все оставшееся от этого императора, лишена значительности. Великолепно сохранились, со всеми мельчайшими предметами убранства, на антресолях – личные комнаты Александра III, а в верхнем этаже – его же приемные официальные залы. Наконец, парк запущен, но не составит большого труда восстановить и «собственный сад», непосредственно примыкающий к личным комнатам Павла I, и «голландские» верхний и нижние сады, разбитые перед окнами Николая I, и привести в порядок большой английский парк и его продолжения – Сильвию и Зверинец.