— Умоляю, простите меня! — И он с такой силой грохнулся на колени, что половицы под толстым ковром взвизгнули. — Я оскорбил вас! И все из-за того, что я люблю жену… Люблю, но не умею это выразить… не умею! Я знал, что она не виновата, что она чиста… Знал и сомневался. Потому что у меня самого грязная душа… грязная и подлая. Как я мог ее заподозрить!..
Впервые раскрыв душу перед посторонним, Станиш все больше и больше распалялся, пьянел от своего откровения и, продолжая стоять на коленках, сбивчиво и торопливо рассказывал Маврову о своей любви к жене. А наш директор, только что избежавший смертельной опасности, молча взирал на него, все еще не веря в счастливый исход. Однако ему потребовалось ничтожное количество времени, чтобы понять, что у молодого человека не все дома, и самоуверенность вернулась к нему с той же быстротой, с какой еще совсем недавно его покинула. Теперь ему следовало выставить ревнивого мужа, пока не пришел кто-нибудь из сослуживцев, и Мавров сказал Станишу, чтобы тот уходил. Сказал это добрым, но не терпящим возражения голосом, как исповедник говорит заблудшей овце: «Встань, сын мой, и иди с миром, ибо я отпускаю тебе грехи твои». Станиш молча поднялся с колен и, выйдя из кабинета, шатаясь, побрел искать жену где-нибудь в столовой…
А Дафи лежала мертвая внизу, на тротуаре.
Понимая, что рано или поздно она попадет в такую ситуацию, Дафи тщательно изучила возможность перебраться с балкона на балкон — как мы уже говорили, расстояние между ними было около метра. И, вероятно, она проделала бы это в одну минуту, но… Именно тогда, когда она, стоя на выступе и держась за перила, собиралась ступить на свой балкон, взгляд ее упал вниз, и там, на тротуаре, она увидела троих мужчин. Испугавшись, что они заметят, как она, подобно лунатику, ходит по карнизу третьего этажа, и подымут крик, она поспешила и, оступившись, повисла, держась руками за перила балкона. Мужчины прошли мимо, даже не взглянув наверх. Она попыталась было подтянуться на руках, помогая себе коленкой, но листья железного клевера острыми краями впились в ладони, и по рукам Дафи потекла кровь.
Печальный случай, но, увы, банальный, и ваш покорный слуга не стал бы вам его рассказывать, если бы для всех нас не осталось загадкой, почему Дафи не позвала на помощь. Ведь она минут пять провисела на балконе. Потому ли, что любила Маврова и, увидев в столь решительный для ее любви момент, насколько он труслив и ничтожен, потеряла интерес к жизни, или же у нее не хватило смелости предстать в таком жалком виде перед мужем, который — она это знала — безумно ее любит?
Ну а если уж быть до конца откровенным, для нас, черт побери, остается главной загадкой, как это в наше время все еще существуют такие люди, как Станиш и Дафи!..
Перевод Татьяны Колевой.
Цвет мечты или Премиальные
Их было сто восемьдесят, а точнее — сто восемьдесят два лева премиальных. Один древний мудрец утверждал, что самое ценное качество денег — их количество. Мудрость такая же древняя, как и ее автор, но мы, современные люди, позволим себе с ней не согласиться. Ведь деньги — это средство к существованию, а посему их количество может интересовать нас лишь в той мере, в какой оно удовлетворяет наши насущные потребности. Если же количество презренного металла и оказывает на нас кое-какое влияние, то это влияние не имеет ничего общего с мещанской алчностью, я бы даже сказал, что влияние это поэтическое. Так, во всяком случае, происходит с вашим покорным слугой.
Когда у меня имеется или мне предстоит получить крупную сумму, мое воображение, обычно весьма скромное — если не сказать бедное, — до того разыгрывается, что буквально не знает удержу. Оно вызывает во мне такие сладкие мечты, рисует такие сказочные картины, что тягаться с ним может разве что воображение гениального поэта. То же самое, как я заметил, происходит и с другими людьми.
К примеру, когда Анка и Иван Цветковы узнали, что им предстоит получить премиальные, они до того преобразились, что мы, соседи, просто ахнули.
К сожалению, мечта мужчины никогда не совпадает с мечтой женщины, и поэтому между полами всегда существуют разногласия. Анка была в том возрасте, когда годы самым что ни на есть бессовестным образом дают о себе знать, а женщины, даже не очень суетные, всеми силами стараются их скрыть. По-моему, для этого есть лишь одно средство — полная темень. Но, увы, людям приходится в основном общаться при свете. Женщины же уповают на косметику — недаром же ее выдумали! Косметика создает некоторый зрительный обман, хотя и она не в силах вернуть молодость. Одежда, или, как выражается нынешняя молодежь, «упаковка», служит той же цели и в сочетании с косметикой чудодейственным образом превращает иллюзию в действительность.
Анка выкрасила волосы в золотисто-каштановый цвет и принялась мечтать о замшевом пальто, туфлях и сумке того же цвета. Она искренне верила, что в таком «стильном» наряде она станет лет на десять моложе и, уж конечно, красивее. К тому же все поймут, какой у нее прекрасный вкус.
Известно, что женщины в «критическом» или, если хотите, «деликатном» возрасте целиком отдаются своей мечте и мечта эта превращается в страсть, которую нужно удовлетворить во что бы то ни стало — тем более в Международный год женщины, когда и произошла наша история. Я до сих пор удивляюсь, как это Иван, человек политически грамотный, не учел столь важного момента. Допустим, раздражение, накопившееся за двадцать лет мирного семейного сосуществования, превратив их любовь в супружеский долг, уже начало превращать ее в нечто близкое к взаимной ненависти, и все же ему не следовало стремиться к своей мечте с фанатической непреклонностью Сцеволы[18]. Дело в том, что Иван мечтал купить катушку для спиннинга марки «Мичелл», которая стоила семьдесят левов. Может, порядочный муж, глава семьи, и скажет, что отдать семьдесят левов за какую-то там катушку — не просто блажь, а безумие, но это лишь значит, что такой муж никогда не был заядлым рыбаком и не представляет, что за мука удить рыбу с помощью примитивной катушки за пять или пусть даже за десять левов. На реке или на озере это еще куда ни шло, хотя и там приходится возиться с таким допотопным орудием: катушку то и дело заедает, леска путается, блесна или грузило падают чуть ли не в двух метрах от берега; и при этом такой стоит треск, будто ты строчишь из пулемета. Остряки (у всех у них импортные катушки, с помощью которых наживка забрасывается легко и бесшумно на восемьдесят, а то и на сто метров) начинают интересоваться, не сам ли ты изготовил эдакую штуковину и какой использовал материал. Но на море! На море без настоящей катушки хоть ложись да помирай. Особенно когда рыба идет косяками. Ставриду тянет к крючку, как магнитом, только успевай вытаскивать! Однако все это при условии, что ты забросишь подальше, ведь рыба не курортник, чтобы плескаться у самого бережка. Даже местная ребятня доверху наполняет садки, а ты, как доисторический человек, из кожи вон лезешь ради нескольких рыбешек. Нет, на это не хватает никаких нервов!
Мало того, по ночам тебе снится, будто ты пытаешься забросить подальше, а катушку коварно заедает, леска обвивается вокруг шеи, крючки впиваются в уши и плечи, и ты всю ночь их вытаскиваешь, скуля от боли. Днем в довершение всего разыгрывается скандал с женой. В течение всего отпуска она постоянно спрашивает: «Есть у меня муж или я уже вдова?», хотя ни на минуту не остается в одиночестве — ни на пляже, ни в бунгало, — ни на минуту не закрывает рта, разве что когда спит. Ты понимаешь, что тут ничего не попишешь, и превращаешься в подобие каменной стены, о которую разбиваются все ее притязания и упреки. Одна только спортивная страсть изредка еще пробуждает в тебе честолюбие и попранное, навсегда подавленное стремление к самостоятельности. Оставаясь наедине с самим собой, ты, как последний дурак, спрашиваешь себя: «Почему жена с таким упорством требует, чтобы вы непременно лежали рядышком на пляже и молча испытывали глубокое взаимное отвращение к увядающей плоти? Почему она все еще старается сократить между вами расстояние? По инерции прожитых вместе лет? Или инстинктивно мстя самой природе?» И тогда наступает время семейных бунтов. Ты заранее знаешь, что они обречены на провал, но тем не менее не можешь отказать себе в удовольствии.
Весь остаток премии Иван распределил следующим образом: на путевки в дом отдыха (пора кончать с палатками и бунгало!) и дочери на дорогу — та собиралась поехать отдыхать со своей компанией. Жене он не выделил ни лева. Это-то и было его маленьким семейным бунтом.
Говорят, наш чувства отражаются на лице, я же осмеливаюсь утверждать, что лицо способно приобретать цвет нашей мечты. Так, лицо Ивана Цветкова начало постепенно краснеть, приобретая цвет катушки марки «Мичелл» (она была выставлена в витрине магазина, и Иван каждый день ходил на нее смотреть), с тем чтобы непременно перейти в цвет загара, когда он, счастливый, будет сидеть где-нибудь на мостике, волнорезе или одинокой скале и без малейшего усилия забрасывать наживку в прозрачную, цвета резеды, морскую воду — забрасывать эдак метров на сто от берега! Анкино же лицо стало бледным, с бежевым оттенком. А в тот день, когда Иван должен был получить премиальные, оно превратилось в настоящую замшу — даже глаза ее отливали недобрым коричневым блеском. Это был день, когда Анка поняла, что, несмотря на унизительную войну, которую она вела с мужем целых двадцать дней, Иван остался непреклонным. В конце рабочего дня она позвонила ему на службу. Иван поднял трубку, коротко сказал «да, да…», подтверждая, что деньги получены, и прервал разговор, чего с ним никогда не случалось. В этом бесцеремонном «да, да» она уловила что-то от самодовольного нувориша или даже парвеню и поняла, что муж не собирается ей уступать и распорядится деньгами по собственному усмотрению. И тут с ней произошло то, чего она сама не ожидала: Анку перестала мучить мысль, что мечта так и не сбудется, и она почувствовала унижение оттого, что так упорно старалась ее осуществить. (Если бы Анка лучше разбиралась в своих чувствах, она поняла бы, что, в сущности, презирает мужа.)