Фишл явится точно в назначенный час! Что мы ему скажем?
Б р о д я г а (задумчиво, про себя). Против насилия у человека есть только одно средство…
Т о м к о (в ожидании). Какое же?
Б р о д я г а (с минуту помолчав, просто). Парень его назвал… Остаться человеком, не превратиться в тряпку, сохранить свое достоинство… свое человеческое лицо…
У г р и к. Позвольте спросить… чем мне это поможет? Я сохраню свое достоинство, свое лицо, но лишусь головы? (Бродяге, ядовито.) Без достоинства можно прожить, а без головы — вряд ли. Ясно, дурак?
Ш у с т е к (Бродяге). Нет! Против насилия у человека нет никаких средств!
Т о м к о. Никакое насилие не бывает длительным. В конце концов оно поглотит само себя. Так учит история!
У г р и к. Не поучайте вы, христа ради, вы не в школе! (Кричит.) У нас нет времени. Через три часа начнет светать.
А п т е к а р ш а. Еще три часа… может быть, еще…
У г р и к. До утра уже ничего не изменится! Пора готовиться… к самому худшему!
Ш у с т е к. По крайней мере один из нас…
Т о м к о. А кто?.. Вы, пан доктор?..
С т а р и к. В Евангелии от святого Матфея сказано: «И, когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст меня». (Глубоким, полным скорби голосом.) Так не будем ждать… пусть слово станет делом… Предадим одного из нас… Пусть девять фарисеев выдадут невинного…
Ш у с т е к. Святой Матфей! Евангелие! (Старику.) Вы что, забыли, что идет война?
Т о м к о (резко). Вы ведете эту войну, пан доктор!
Ш у с т е к. Я ничего не веду. Я только обыкновенный поручик в отставке. Но я хорошо знаю, что войну не ведут в перчатках, пан учитель!
Б р о д я г а. Это вы-то поручик? (Сверлит его взглядом.) В таком случае держитесь, как офицер! Чтобы мне за вас не было стыдно.
Ш у с т е к. Вам за меня?! (Ошарашенный.) А вы… вы…
Б р о д я г а. Да, я — солдат! (Саркастически.) Если мы переживем все это, так я вас представлю к медали… за мужество… в отставке.
Ш у с т е к. Значит, солдат… (Строго.) А где же ваша форма, дружище? Что с ней случилось?
Б р о д я г а. Какое вам дело?
Ш у с т е к (мстительно). Если будем живы, то лучше нам не встречаться в военно-полевом суде. (Злорадно.) Я чувствовал, что тут что-то неладно… Обыкновенный дезертир…
П о в и т у х а. Дезертир? Бедняга, а я-то думала, он коммунист!
Ш у с т е к. Может быть, и это.
Б р о д я г а. Я не дезертир… и не коммунист. Я был участником восстания, попал в плен, потом бежал, когда нас везли в концлагерь… Вот так, если хотите знать все. (Шустеку.) Убивать на фронте — это одно дело… А здесь, в этом подвале, нам никто не приказывает убивать. Никто! Если мы сами не прикажем…
Ш у с т е к. Но ведь один из нас… это условие майора! Собственно говоря, это его приказ!
Б р о д я г а. Этот немецкий майор для меня не начальник. И для вас тоже, пан поручик!
У г р и к. Заткнитесь же! Уже без четверти три! (Зло, старику.) Скоро этот ваш петух начнет петь! Через минуту явится Фишл. Мы его попросим одолжить нам свою шляпу, и пусть он сам соизволит вытащить из нее одно имя…
Б р о д я г а. Что тебе далась эта шляпа? Боишься? А может быть, там будет мое имя…
Ш у с т е к. Или мое…
М а р и к а. Может быть, это будет… женское имя!
У г р и к. Они сделают это за нас, если мы не договоримся! (Бродяге.) И какая нам от этого польза?
Б р о д я г а. Наши руки останутся чистыми. А убийцами будут они.
У г р и к. Я не мученик… У меня фигура не та! (В отчаянии.) Я обыкновенный парикмахер. Я хочу жить… работать… брить и стричь… приводить в порядок вшивые людские головы!
Б р о д я г а. Но больше всего ты заботишься о своей.
Ш у с т е к. Если мы откажемся, майор потеряет терпение, рассердится… и прикажет ликвидировать всех!
У г р и к. Погибнут десять человек вместо одного!
Б р о д я г а. Зато им не удастся превратить людей в тряпки.
Ш у с т е к. Они превратят их не в тряпки, а в трупы.
У г р и к (кричит, указывая на Бродягу). Это он… он зовет беду!.. Он хочет нашей смерти…
Т о м к о. Нет, он просто не хочет, чтобы все мы стали… соучастниками…
Ш у с т е к. Мы должны решить сами! Другого выбора у нас нет.
Б р о д я г а. У человека никогда не бывает большого выбора… (Смиренно.) Но всегда есть по крайней мере одна возможность. (Пауза.) Остаться человеком.
Ш у с т е к. Как… человеком? Любой ценой?
Б р о д я г а. Да. Любой ценой.
У г р и к. Вы слышите? Любой ценой! (Его терзает страх и ненависть.) А знаете, почему он так говорит? Потому что его жизнь уже не имеет никакой цены, она ничего не стоит — вот почему! Он конченый человек, и он это знает… знает! Он беглец… загнанный зверь… Как только его поймают — ему конец! Вот почему он не дорожит жизнью… ему уже все равно… ему уже нечего терять!
Б р о д я г а (вскипает). Почему ты думаешь, что мне не хочется жить?.. Я просто не хочу жить… на коленях… на четвереньках, как собака!
У г р и к. Да, да, ты не хочешь! Ты уже ничего не хочешь! (Кажется, что он потерял рассудок.) С самого начала ты стал все портить. Ты не верил, что Фишл нам поможет! А он помог! Девять из нас могут спастись! А ты не хочешь… Ты словно тот изувер, который завлекал людей на гибель… Ты уже стал черным, как земля, от тебя смердит могилой! Ты — сама смерть!
Ф а н к а (в отчаянии). Пан учитель! Через пять минут — три!
У г р и к. Без пяти три! (Вдруг заливается безумным смехом. Он весь трясется. Выкрикивает.) Благодарите меня… благодарите! Я знаю, что нам нужно делать! Само Угрик нашел путь из этого подвала! Для всех… для всех десятерых!
А п т е к а р ш а (задыхаясь). Говорите! Говорите!
У г р и к. Достаточно назвать… одно имя! И все!
С т а р и к. Одно имя?
Т о м к о. Какое имя?
У г р и к. Какое угодно! Разве вы не видите? (Делает какие-то странные жесты.) Весь город против них… Люди плюют, когда их видят… и не каждый, не каждый способен держать язык за зубами! (Он уже не сознает, что делает.) Нам нужно лишь договориться. Только одно имя… Какое — майору безразлично… ему нужен только один человек… одна голова… (Торжествующе.) И это не должна быть голова одного из нас!
Т о м к о. И это все? (Брезгливо.) Я учитель… а не доносчик и не шпик, Угрик!
Тишина. Все осуждающе молчат.
У г р и к. Почему вы молчите? (Кричит.) Вы не хотите жить?! Спастись?
Ш у с т е к. Таким образом? (Разочарованно.) Пошли вы к черту!
Б р о д я г а. Вначале выдал меня… (Презрительно.) А теперь кого еще собираешься выдать, мерзавец?
О н д р е й. Кого угодно! Лишь бы спастись самому!
У г р и к. Я хочу спасти всех! (Бродяге.) В том числе и тебя! (Взволнованно бегает, прихрамывая. Умоляюще.) Одно только имя… ничего плохого тут нет… это более разумно, чем назвать одного из нас! Сколько таких, которые бунтуют… протестуют и не умеют молчать… которые говорят то, что запрещено… поют запрещенные песни… пишут на стенах запрещенные слова! О-о, я знаю таких, которые способны на все! (Тяжело дышит.) А мы… невинные… должны за них мучиться?
О н д р е й. Эти люди борются за наше общее дело! (Злобно.) А вы… с кем вы? С нами… или против нас?..
У г р и к. Я — один… я сам по себе! (Отчаянно защищаясь.) Человек имеет право не быть ни с кем! Только сам с собой!
Б р о д я г а (тихо, хрипловатым голосом). Да, именно этого они и хотели… Чтобы было так… Это необходимо в условиях насилия… чтобы человек оказался один… сам по себе… Одинокий, слабый, сломленный, отчаявшийся… Чтобы он не стоял прямо, а согнулся… и ползал по земле… как червяк в навозе. (Угрику.) Как ты.
У г р и к (лихорадочно). А ты, пропащий… хочешь, чтоб мы все подохли? И мешаешь… мешаешь всем… Ты нам все дело портишь! И не смей ругаться!
Б р о д я г а. Я не ругаюсь, я… Каждый иуда рано или поздно повесится… если кто-нибудь его не убьет!
У г р и к. Убьет? Кто?..
Б р о д я г а (резко). Может быть, именно те, которым ты хочешь служить… которым ты собираешься… выдавать своих, ты, хорек!
У г р и к (он словно в забытьи). Чтобы ты… чтоб ты… больше не ругался…
Из висящего на гвозде пальто учителя он выхватывает свою бритву и, подбежав к Бродяге сзади, перерезает ему сонную артерию.
П о в и т у х а. Иисус Христос!..
Бродяга, сидевший на ступеньке, медленно падает. В подвале воцаряется панический ужас. Томко, Шустек и Ондрей уносят Бродягу на кровать.
Ф а н к а (оцепенев). Что… что вы сделали?..
У г р и к (заикаясь). Я… я не знаю… Боже мой!.. Ведь я… я ничего… это рука сама… (Бросает бритву на пол.) Боже мой!.. Словно сама по себе…
Т о м к о (стоит возле кровати). Помогите, доктор! Ради бога, сделайте что-нибудь!
Ш у с т е к (склонившись над телом). Я уже бессилен, пан учитель…
П о в и т у х а (в отчаянии). Священника! Ради бога, позовите священника!
Старик закрывает мертвому глаза. Томко набрасывает на него одеяло. Бабьякова крестится. Кто-то всхлипывает. В подвале по-прежнему царит ужас. Томко направляется к Угрику.
Т о м к о (лицом к лицу с Угриком). Вы убили человека!
У г р и к. Я не хотел!.. Я хотел… хотел всех нас…
С т а р и к. Тсс… Послушайте! (Прислушивается, глядя куда-то вдаль.) Слышите?.. Петух поет…
Мертвая тишина. Пение петуха слышал только старик.
Все, как сказано в Евангелии… Он первый отрекся прежде, чем пропел петух… (Угрику.) Он убил в себе человека…
Все отходят от Угрика. Вокруг него — пустота.
У г р и к. Я только хотел спасти…