Командир пулеметного вагона качает головой.
— Нет, ребята, хорошо прогоревшие угли, угли в кострище! Чтобы жир не капал зря.
Матуш слушает молча.
— И я, может, приехал бы, — отзывается он через минуту. — С такой черешневой водкой, какой вы еще никогда не пили.
Огоньки, вылетающие из раскаленных стволов горных орудий.
Ветки с яркой осенней листвой, маскирующие танки, падают; группа танков идет в атаку.
За ними, согнувшись, бегут альпийские стрелки.
На горизонте появляются темные точки немецких истребителей.
Яростная атака в полном разгаре: совместные действия танков, горной артиллерии, авиации сосредоточены для фронтального прорыва на этом участке.
Среди его защитников — словацкие и советские партизаны капитана Федорова.
Отец Матуша лежит в неглубокой яме, вжимаясь в глину. Снаряды рвутся вокруг, прижимая повстанческую пехоту к земле.
Над линией фронта промелькнули тени немецких истребителей: летя на бреющем полете, они стреляют, сея смерть.
Бойцы еще не опомнились от налета, а на них уже ринулись танки.
Группа «тигров» атакует правый фланг, который защищен лишь тяжелыми пулеметами.
Один из танков мчится прямо на две березки и, выворотив с корнем, утюжит их.
Золотисто-желтые листья рассыпаются по полю боя.
С позиций повстанцев навстречу танкам летят гранаты.
Но танки неудержимо приближаются.
Правый фланг оборонительной линии прорван. Ситуация угрожающая: повстанцам грозит обхват.
Капитан Федоров что-то кричит в полевой телефон, но тщетно: связь уже прервана.
Из-за поворота показывается бронепоезд.
И сразу открывает яростный огонь по флангу атакующих танков.
— Бейте их, ребята, — вздыхает с облегчением отец Матуша. — Помогите, ради бога…
Бронепоезд бьет из всех видов оружия.
Один из «тигров» уже горит.
Второй закружился на месте с разбитой гусеницей.
Танки словно в нерешительности.
Но тут же они перестраиваются для атаки — и направляются прямо к железной дороге.
Немецкая пехота стреляет по бронепоезду из фаустпатронов.
С другой стороны приближаются тапки.
Поезд под перекрестным огнем.
Вдруг — сильный взрыв, поезд окутывают облака пара: прямое попадание в один из вагонов.
Битва продолжается.
Капитан Подгорец звонит в пулеметный вагон.
— Связь с паровозом прервана. Немедленно доставьте на паровоз приказ: полный вперед!
Сержант Балог старается перекричать треск пулеметов.
— Понимаю… вперед! — повторяет он приказ.
Повесив трубку, он что-то кричит Пиршу и открывает аварийный выход — крышку люка в полу пулеметного вагона.
Пирш выскальзывает в отверстие и исчезает под поездом.
Балог бросается к его пулемету.
Пирш ползет меж недвижными колесами — туда, к паровозу.
Поезд застыл, словно мишень для прицельного огня…
Еще несколько метров — и солдат понимает, что поезд уже не двинется с места: там лежит мертвый машинист, его ошпарило и выбросило наружу взрывом котла. А из будки паровоза свисает неподвижная черная рука кочегара.
Свистит пар, окутывая все вокруг едким туманом…
Пирш ползет назад, по поезду бьют снаряды, свистят пули, звеня о рельсы.
Одна из них находит солдата между колесами — в тот момент, когда он уже подтягивался в люк пулеметного вагона.
— Поезд не пойдет, — говорит он из последних сил. — Разбит котел… машинист и кочегар убиты…
Балог подскакивает к телефону.
Рука Пирша разжимается, тело его падает между колесами.
Капитан Подгорец выслушивает роковое известие.
— Оставить поезд! — решает он. — Я приказываю оставить поезд, пробиться к нашим и вместе с ними…
Он не успевает договорить: прямое попадание в штабной вагон… Капитан опускается на пол.
В руке он еще держит трубку с оборванным шнуром.
Бронепоезд отвоевался: с выведенным из строя паровозом он стал мишенью для огня противника.
Команды всех вагонов выполняют приказ: покидают поезд через двери и аварийные выходы.
Матуш и Вендель вытаскивают Пирша из-под колес.
Танки, потеряв интерес к бронепоезду, перегруппировываются и возобновляют атаку на передовую линию обороны повстанцев.
Но железнодорожное полотно обстреливается альпийскими стрелками. Команда бронепоезда под этим обстрелом стремится пробиться к ближайшим позициям повстанцев, к флангу капитана Федорова.
Балог и Чилик стреляют из автоматов, прикрывая отход товарищей, несущих Пирша.
Там, в ложбине под явором, приходит конец его страданиям.
— Воды… — просит умирающий.
Вендель бросается к ручью.
Пробежав несколько метров, он раскинул руки и как подкошенный упал на землю.
Вокруг него рассыпалось несколько визитных карточек фирмы — белые бумажки падают на пеструю осеннюю листву…
Матуш видит, что произошло.
Но и он без колебаний бежит к ручью.
Пробежав мимо мертвого Венделя, он выбегает на берег.
Опустившись на колено, снимает пилотку, быстро зачерпывает воду.
Что-то резко свистнуло. Лицо Матуша искривилось, он хватается за плечо.
Вода ручья окрасилась кровью, пилотка выпала из рук солдата.
Ее уносит быстрым точением по ручью, полному золотисто-желтых листьев.
Пилотку подбросило, она закружилась в водовороте и снова плывет дальше вместе с листьями.
Эта солдатская пилотка словно хочет спастись, исчезнуть — исчезнуть из долины, в которую вступила смерть.
Бой продолжается. Стрельба, взрывы, канонада.
На фоне нацистских и гардистских флагов или большого неподвижного, треснувшего колокола появляется надпись:
Картину постепенно застилает густой черный дым.
Большая комната, разделенная колоннами, полна картин, статуэток и других антикварных вещей. Шкафы раскрыты, ящики выдвинуты, в комнате царит атмосфера отъезда: оберштурмбанфюрер Штумпф и его ординарец укладывают вещи.
— В который раз мы так переезжаем, Франц?
— Кажется, это восемьдесят четвертый, герр оберштурмбанфюрер, — отвечает ординарец.
Заднюю стену комнаты занимает большая картина, на которой изображены обнаженные мужчина и женщина почти в натуральную величину; они стоят на одинокой скале, окруженной бушующим морем.
Штумпф задумчиво смотрит на картину.
— А как ты думаешь, Франц, сколько раз мы еще будем переезжать?
— До окончательной победы, герр оберштурмбанфюрер! — выдохнул слуга, стараясь закрыть набитый доверху огромный чемодан.
На боковых стенах комнаты уже недостает нескольких картин меньшего формата.
— И еще эту… и эту… — показывает Штумпф. — А ту не надо — всего лишь копия.
Господин и его слуга проворно, с профессиональной ловкостью вынимают картины из рам и бросают свернутые рулонами полотна в чемоданы: видно, что у них большая практика в этом роде деятельности.
— Герр оберштурмбанфюрер, — напоминает Франц, — герр оберштурмфюрер Риттер ожидает довольно долго.
Штумпф в ответ пожимает плечами.
— Я дожидался его почти два месяца. Что ж, пускай войдет.
Достав из ниши продолговатую бронзовую статуэтку, он заворачивает ее в газету, как кусок колбасы, и бросает в чемодан.
— Heil Hitler! — говорит вошедший.
— Я рад, что снова вижу вас — спустя такое время, — говорит Штумпф с застывшим, бесстрастным лицом, выражение которого противоречит его словам. — Ходили слухи, что вас уже нет в живых.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, герр оберштурмбанфюрер… Меня взяли в плен солдаты, а не партизаны, — докладывает Риттер. — Однако я полностью сознаю, что своим спасением я обязан лишь нашей победе. И моя благодарность…
— Благодарность вы докажете делом, — перебил его Штумпф. — Здесь это еще не кончилось: нам предстоит ликвидация бандитов в горах.
Оберштурмбанфюрер подходит к карте, подзывая жестом и Риттера.
— Вы займетесь умиротворением вот этой области. И деревень в предгорье.
— Я знаю эти места, герр оберштурмбанфюрер.
— Именно потому я вас туда и посылаю. Для боевых действий вы получите под свое командование отряд лыжников.
— Отряд лыжников?
— Небольшой, но оперативный, — звучит нетерпеливый ответ. — Вы не должны недооценивать свою задачу, Риттер. Партизанские группы здесь обычно возглавляют русские командиры, опытные офицеры.
Смятение Риттера возрастает.
— Герр оберштурмбанфюрер, — осмеливается он напомнить, — но ведь я командир моторизованного…
Взгляд, который устремляет на него оберштурмбанфюрер, заставляет его замолчать.
— Командиром вы б ы л и, Риттер. Вашего отряда здесь уже нет. Теперь им командует способный офицер.
Риттер стоит словно ошпаренный, он не способен произнести ни слова.
А Франц вежливо открывает ему дверь.
Риттер, откозыряв, молча выходит.
Штумпф снова смотрит на большую картину, висящую на задней стене.
— Прекрасный был бы сувенир на память о нашем пребывании в этом городе, — говорит он ординарцу. — Ты знаешь, кто здесь изображен?
С видом знатока Франц разглядывает изображенных на картине мужчину и женщину.
— Не знаю. Но это — не чистая раса…
Пальцы Штумпфа ощупывают раму, и он понимает: картину невозможно вынуть: она написана не на полотне, а на твердом основании.
— Это Адам и Ева. Судьба человека — бороться и надеяться… Это великая мысль, Франц.
Ординарец пожимает плечами.
— Возможно. Но такого большого чемодана у нас нет.
Детали большой картины: лицо Адама, которого Люцифер провел через историю человечества; узнав, на что способен человек, Адам отказался заселить землю.