Все это и сегодня остается для меня загадкой.
Что касается исчезновения собаки, то это объяснить нетрудно. Молодые люди, вызволившие из психоневрологического диспансера человека с серым лицом и серыми глазами, прилетели затем на звездолете сюда, забрали собаку и полетели по своему маршруту дальше, выполняя свою программу. А что они действительно побывали у нас в деревне, тому есть еще одно доказательство, и я прошу у читателя позволения немного задержаться на этом.
На исходе того самого дня, когда Сусо поймал в поле собаку, в одном из деревенских домов девушки собрались на посиделки. Была среди девушек некая Софрона, соседка той, в чьем доме устроили посиделки. Кто вышивал, кто вязал, а Софрона пришла с шерстью и ручной прялкой — спешила наготовить пряжи, чтобы на следующей неделе отослать в покраску.
Вскоре после того, как все собрались, в дверь постучали, хозяйка отворила, в дверях стояли двое парней в спортивных куртках. По словам девушек, парни были молоденькие, но бывалые. «Можно?» — спросили гости, на что хозяйка ответила: «Милости прошу!» Она протянула им веник стряхнуть снег, парни старательно обмели ноги и вошли в горницу. Один из них был голубоглазый и разговорчивый, второй, смуглый, прижимал локтем кожаную сумку. Голубоглазый подсел к Софроне и показал ей плюшевого крота, лапки в стороны раскинуты, будто улететь собирается, мягкая шерстка при свете лампы поблескивает, то черным, то синим отливает. Девушки полюбовались кротом, потом смуглый убрал его в сумку и спросил, не найдется ли у хозяйки винца. Хозяйка вместе со смуглым полезла в подвал (смуглый нес фонарь, посветить), нацедили вина, все — и девушки и парни — выпили, в особенности парни, очень уж им вино пришлось по вкусу. Парни были бывалые, бойкие, девушкам приглянулись, каждой хотелось их приворожить. Каждая норовила смеяться погромче, чтобы привлечь к себе внимание, парни тоже смеялись, и тут Софрона случайно обернулась, да так и обмерла…
Обернулась она к голубоглазому, что сидел с ней рядом, он смеялся, и она заметила у него на зубе красную ниточку. «О господи! — чуть было не закричала Софрона. — Мертвяки с того света!»
Согласно преданиям, которые бытуют у нас в деревне, если дух усопшего возвратится на землю и несколько месяцев побродит по ней, он снова обретает плоть, становится в точности как все люди, но только питается кровью. Древнее это поверье, настойчиво внушавшееся нашими дедами и прадедами, видимо, пустило корни в душе Софроны, и она твердо знала, как распознавать духов, которые оборотились людьми. То же предание гласит, что у таких людей кончик зуба обвязан красной ниткой, и если вам удастся их рассмешить — что очень трудно, — то вы эту красную нитку заметите. Опять же по преданию, духи, вернувшиеся с того света, очень любят рыбу, предпочитают ее всему другому, поэтому Софрона, прекрасно про это помнившая, сказала: «Чего вы тут сидите, шли бы лучше в Живовцы, к Мустакере, он прорву рыбы наловил, изжарил и велел вам приходить, угостить вас хочет». — «А как к нему идти, к Мустакере?» — спросил голубоглазый. «А вот так, — Софрона показала, — через Петлев утес перевалите и прямиком к Мустакере спуститесь». — «Холодно сейчас через Петуший взгорок топать», — сказал паренек и отхлебнул еще винца.
Опять же по преданию, таких людей следует спроваживать в соседнюю деревню. Но чтобы попасть к Мустакере, надо пройти волчьей глухоманью, где волки мигом любого разорвут в клочья. Парни на приманку не клюнули, остались на посиделках, и тогда Софрона придумала другую хитрость.
Она стала исподтишка рвать пригоршнями кудель и запихивать себе за пазуху. Быстро всю запихала и поднялась уходить. «Ты куда?» — спросил голубоглазый, дивясь тому, как набухла у нее грудь. «Да вот, всю кудель выпряла, схожу домой, еще принесу». — «Никуда ты не пойдешь, — говорит голубоглазый и улыбается. — А то уйдешь и не вернешься». — «Вернусь», — обещает Софрона, а парни ей не верят, смуглый дверь загородил. «Уйдешь — посиделки испортишь!» Софрона ничего сперва не придумала, только знай твердит: «Вернусь». Но под конец пришла ей в голову хорошая мысль, и предлагает она парням: «Если не верите, что вернусь, возьмите веревку, обвяжите меня вокруг пояса, с другого конца помаленьку отпускайте, если замешкаюсь или вовсе не приду, вы меня за веревку вытянете».
«И то правда!» — сказали парни, взяли у хозяйки веревку, накинули Софроне петлю вокруг пояса, другой конец в руках держат. Софрона выходит на улицу с пустой прялкой, дверь оставляют слегка приотворенной, чтоб веревка не перетерлась, парни крепко держат за конец, а Софрона постепенно разматывает и разматывает, пока веревка вовсе не ослабла. Остальные девушки звонко хохочут, стараются привлечь к себе внимание парней, парни тоже хохочут, но на дверь поглядывают — когда там покажется Софрона с новой куделью.
Так прошло немало времени. «Обманула нас девица-то, — говорит смуглый парень. — А раз она нас обманула, то мы сейчас возьмемся тащить и притащим ее сюда в том виде, в каком она спать завалилась, в одной ночной рубахе!» — «Что ж, тащите, мы на нее поглядим», — подзадоривают девушки, и парни, поплевав на руки, принялись тащить. Неожиданно веревка застряла — ни взад, ни вперед. «Софрона, небось, за дерево ухватилась или за камень, не хочет к нам пожаловать». Р-раз, два — дернули они посильнее, и веревка опять пошла, мерно дергаясь и подрагивая, словно идет человек — упирается. Парни тянут, девушки смеются, прикрывая рот ладошками, и вдруг за дверью слышится топот. «Цыц!» — крикнули парни и что было силы дернули за веревку.
И как только они что было силы дернули, дверь затрещала, будто в нее из пушки пальнули, распахнулась настежь, и все увидели, что на пороге не Софрона стоит, а страшенный козел, и глазища у него страшенно сверкают. Длилось это всего мгновение. В следующее мгновение козел, выставив вперед страшенные рога, ринулся в горницу. Все врассыпную, спасаются кто куда. Девушки, которые были тогда на посиделках, мне рассказывали, что парни, увидав, что в дверь им не выскочить, шасть в окно, козел — за ними, налетел ветер, набросал в горницу снега, вымел козлиный дух и сердито хлопнул за собой дверью. Девушки все как одна принялись плевать за пазуху, в ужасе от того, что каким-то колдовством их подружка Софрона обратилась в козла.
Из соседних домов высыпал народ, засветили керосиновые фонари, несколько мужиков с фонарями в руках двинулись по следам парней и козла, и следы привели их к Петушьему взгорку. Там мужики увидали, что козел подпрыгивает и снизу вверх бодается, словно пытаясь проткнуть кого-то в воздухе. Снег на гребне Петушьего взгорка был весь утоптан, а больше нигде никаких следов, снежный покров лежал девственный, нетронутый под ночным звездным небом.
На другой день обнаружилось, что парни, удирая, прихватили с собой свиную шкуру, распяленную у одного из мужиков под стрехой, а у Сусо пропала собака, которую он накануне поймал в капкан.
Эти факты окончательно убедили меня в том, что оба юноши, забрав с собой человека из диспансера, завернули потом в нашу деревню, чтобы прихватить и собаку, и полетели по своему маршруту дальше. Ничто не может убедить меня в обратном, и при всем моем неверии во всякие там внеземные цивилизации я теперь готов допустить, что наша планета вызывает их любопытство. Появление собаки возле нашей деревни определенно связано с каким-то заданием, о чем свидетельствуют также распластанные на снегу кроты. Допускаю, что юноши не знали, где именно находится собака, а человек с серым лицом и серыми глазами знал, собака, должно быть, выполняла его приказы. Из палаты психоневрологического диспансера он не сумел предугадать волчий капкан, отчего и был так сердит, что не крикнул детям «Кукареку!», а сердито запустил в них тапочками. Первое, о чем человек из диспансера позаботился, выйдя из диспансера, было вызволить собаку. Для инопланетян это, наверно, проще простого, хотя цепь у Сусо толстенная. Хрясь! — и пополам. Но бодливый, свирепый козел это уж вам не проще простого. Вероятно, юноши были бесконечно изумлены, когда вместо Софроны в ночной рубахе увидали в дверях выставленные вперед рога разъяренной скотины. Страх — явление всемирное.
Необъяснимым остается похищение свиной шкуры. Чем дальше, тем эта шкура представляется мне загадочней.
Что касается Софроны, она и по сей день жива-здорова, и ни во что и ни в кого не перевоплощалась. Она рассказала, что, как увидала у голубоглазого на кончике зуба красную нитку, спрятала оставшуюся кудель за пазуху и, обвязанная веревкой, пошла на свой двор, а во дворе свернула в хлев, где у них на привязи бодливый козел. Она скинула с себя веревку, привязала к козлу. Потом пошла в дом, заперлась на все засовы, но лечь не легла, а надышала в окне дырочку и стала вести наблюдение. Она видела, как парни тянули веревку, как козел, упираясь, все же пересек двор. Как, дойдя до ворот, уперся рогами в калитку и — ни с места. Парни, видать, тянули изо всех сил, потому что ворота сорвались с петель и взлетели аж на крышу хлева, а козел, покоряясь туго натянутой веревке, рванул вперед. А потом так пырнул дверь рогами, что все деревья вокруг поскидали с себя снежную кладь. Тут поднялся крик, шум, высыпал народ с фонарями, и фонари двинулись по следу.
А Софрона все смотрела в размороженную дырочку на окне и видела, как по воздуху несется распяленная свиная шкура, которую те парни на лету сорвали у кого-то под стрехой. Так эта шкура и летела по воздуху, поднялась на Петуший взгорок, а потом метель скрыла ее из виду, а когда угомонилась метель и снег опять лег на землю и затих, не было уже на взгорке ни парней, ни свиной шкуры. Только козел прыгал, бодался, мужики подбирались к нему через сугробы, а фонари светили и покачивались. Тогда Софрона взяла сито и повесила на двери, а потом легла спать, и до утра никаких происшествий больше не было.
По мнению Софроны, мертвяки эти, с того света, не большого ума: завидев на двери сито, нипочем в дом не войдут, покуда все до одной дырочки не пересчитают. А в сите дырочек пропасть, до середины не сосчитаешь — собьешься и начинай сначала. А как несколько раз собьешься и сначала начнешь, тут и ночь на исходе. Утром они в лесной чаще хоронятся, а к вечеру приходят опять. Поэтому всегда держи сито на входной двери, обязательно.