Пильщики уписывали кукурузу, одновременно обводя улицу из конца в конец взглядом, будто поджидали кого-то. Вдали показалась стайка девушек, человек пять-шесть, в мини-юбках, шеи обвязаны длинными шарфами, на ногах молочно-белые колготки и сапоги. Хотя сапоги на всех были высокие, все равно от голенища до подола юбки оставался еще целый метр ноги, прикрытой только колготками. Пильщики спрятали недоеденные початки за спину, наспех проглотили недожеванные зерна и уставились на девушек. Девушки почти не говорили между собой, но зато звонко смеялись, двигались вразвалочку, небрежно, при этом носки сапог у них сближались, а пятки оставались расставленными. В народе такую походку называют косолапой, но это не совсем справедливо. Она схожа с походкой тех, кто страдает плоскостопием, но есть в ней что-то плавное, танцующее, потому что девушка старается не наступить себе на кончик сапога или туфли. Повернутые внутрь ступни при каждом шаге описывают полукруг, догоняют и перегоняют друг дружку, не зацепляя, и когда владеешь такой походкой в совершенстве, создается впечатление, будто ты не идешь, а плавно катишься. Не знаю, легко ли так ходить, но думаю, что все равно легче прежней моды, когда пятки по-кавалерийски сомкнуты, а носки врозь… Итак, наспех проглотив недожеванные кукурузные зерна, пильщики оглядели девушек с ног до головы, переглянулись между собой и покачали головами.
Низенький пильщик первым доел свою кукурузу и прошел по тротуару метров двадцать, чтобы бросить обглоданный початок в бачок для мусора. Он шел, подражая походке девушек, причем довольно удачно, тем более что у него было плоскостопие. Выбросив початок, он оглянулся на своего напарника. Тот уже успел доесть свой початок и тоже плавно покатился к бачку для мусора. Вслед за тем они вместе повернули к своей мерно пыхающей машине, шли оба медленно, вразвалку, даже не шли, а катились, но на полдороге были вынуждены остановиться, потому что навстречу им двигался человек, обхвативший двумя руками палку. Двигался он с невиданной скоростью.
Это был брат Георгия Владимирова. Брат Георгия Владимирова тоже живет на Волгоградском проспекте, напротив нас. Он всегда ходит стремительно; одна штанина короче другой, не достает до лодыжки, в руках всегда палка, хотя я ни разу не видел, чтобы он на нее опирался. Верней будет сказать, что он не ходит, а летает, обхватив палку так, будто это не палка, а ракета, и, подхваченный ее реактивной силой, он лишь изредка касается подошвами земли. Даже когда надо задержаться на перекрестке, пропуская троллейбус или автомобиль, брат Георгия Владимирова впадает в такое нервное беспокойство, что кажется — вот-вот взмоет над тротуаром и, крепко обхватив руками палку, перелетит на ту сторону…
Так вот, увидав человека, который с палкой в обнимку мчится по тротуару, и одна штанина у него от скорости укорачивается, пильщики остановились на полдороге, обернулись ему вслед и молча пошли дальше к своей циркулярке, уже и не пытаясь подражать модной девичьей походке. Наоборот, они попробовали воспроизвести стремительную походку брата Георгия Владимирова, но должен сказать, что у них только туловища были устремлены вперед, ноги же отставали. Вернувшись к циркулярке, они посидели немного на металлическом дышле, потом тот пильщик, что пониже, встал и направился к табачному ларьку за сигаретами. Я видел, как он возвращается, курит, кашляет, сплевывает на тротуар и снова принимается дымить. Он подсел на дышло к напарнику, тот тоже закурил, оба закашлялись и, не докурив, бросили сигареты на мостовую. Проезжавшие мимо машины сплющили окурки.
Пильщики еще раз окинули улицу взглядом из конца в конец — похоже, что того, кого они поджидали, не было, — и собрались уходить. Низенький собрал деревянные чурки и спрятал в ящик, высокий принялся манипулировать железным рычагом. Циркулярка запыхала, мимо прошествовал в развевающейся рясе отец Гаврила. Отец Гаврила нес под мышкой буханку хлеба и бутылку растительного масла «Нива». Он кивнул пильщикам, что-то проговорил (должно быть, «Бог в помощь!»), те, не отрываясь от дела, ответили. Низенький взялся за дышло, потянул к себе, циркулярка повернулась кругом, высокий запустил мотор посильнее, приводной ремень завертел ось, и циркулярка покатилась по тротуару.
Это была очень маневренная машина, на квадратном метре площади разворачивалась на триста шестьдесят градусов. Ее железные колеса были обхвачены толстой резиной, так что никакого железного топота, она мягко, неслышно двигалась по бетонным плитам. Пильщик, который шел впереди, направлял ее с помощью дышла, а тот, кто сзади, возле мотора, орудовал рычагом, ускоряя или замедляя ход. На троллейбусной остановке пильщики остановились возле афишной тумбы, мотор теперь лишь изредка подавал голос. На остановке стояла группка мужчин и женщина в красном плаще-болонья с ребенком на руках. Мужчины, судя по одежке, были приезжие из провинции, только один красовался в двубортном пиджаке с оттопыренными лацканами и в шляпе. Он вручил каждому по троллейбусному билетику, объяснил, что движение здесь бескондукторное, велел, когда сядут в троллейбус и доедут до такой-то остановки, слезть, а потом идти по той же стороне и чтобы не вздумали, как слезут, переходить на другую сторону, тогда наверняка заплутают. Приезжие мотали головами, сжимая в руках билетики, а человек в двубортном пиджаке продолжал вдалбливать: «Не вздумайте, как сойдете, переходить на другую сторону, заплутаете! Как сойдете, туда не переходите, а переходите сюда — ясно, нет, куда переходить, потому если надумаете свернуть сюда, ни в жисть на место не попадете и еще больше заплутаете. Поэтому, как сойдете, сразу, значит, на эту сторону! — Он показывал, как они сойдут и как сразу же повернут туда-то и туда-то. — Да нет, не так, как сойдете, сразу, значит, поворачивайте сюда!» И он опять показывал, как они сойдут и куда не надо сворачивать, после чего напомнил, что, когда сядут в троллейбус, надо самим прокомпостировать билетик, в троллейбусе такие специальные дыроколы, так, значит, сами прокомпостируют, а как доедут, то сразу же, значит, свернут сюда, а не туда, а то непременно заплутают. Он проедет с ними всего одну остановку, там пересядет на трамвай, а им ехать еще четыре остановки, на пятой сходить и сразу поворачивать сюда, а не туда. Пока человек в двубортном пиджаке объяснял, а прочие слушали, сжимая в руке билетики и покачивая головой, подошел троллейбус. «Спиридон, ты-то соображаешь, как-никак закупщиком был, — сказал человек в двубортном пиджаке и один из первых поднялся в троллейбус. — Ты-то хоть понял, что, как сойдете, на ту сторону не переходите, а сразу сворачивайте…»
К сожалению, троллейбус быстро тронулся, не дождавшись, пока все сядут, и половина группы вместе с женщиной в красном плаще и с ребенком остались на тротуаре. Женщина расплакалась, ребенок расплакался, а человек в шляпе стоял в дверях, давая последние напутствия. Пневматические двери захлопнулись, так что снаружи осталась только голова в шляпе. «Значит, Спиридон, — что было силы кричала голова, зажатая створками двери, — на ту сторону, значит, не сворачивайте, а на эту, как, значит, слезете, то сразу…»
Пока подошел следующий троллейбус, группа на остановке уже успела поделиться надвое, споря, куда надо сворачивать, как сойдут. Троллейбус увез их, а пильщики продолжали стоять на остановке, прошло еще несколько троллейбусов, но никто оттуда не сошел, все только садились. Остановка на углу Волгоградского и Искырской недалеко от начала маршрута, тут редко кто сходит, больше садятся. Пильщики не отходили от афишной тумбы, возле которой в прошлом году лежала чудна́я собака с печальным выражением на мокрой от дождя морде. Наконец время ожидания, видимо, истекло, потому что, обменявшись с напарником взглядом, высокий прибавил обороты и — один сзади, другой спереди, у дышла, — они перешли на другую сторону, и вскоре пыхтенье мотора затихло где-то в соседних переулках.
От шума мотора и визга вертящегося диска не осталось ничего, кроме горки опилок на тротуаре.
Едва пильщики скрылись из виду, как раздался звонок в дверь. Это был Фантомас.
Он принес пачку облигаций конверсионного займа, хотел узнать, не знаю ли я, когда истекает их срок. Срок еще не истек, но я посоветовал на всякий случай зайти в сберкассу, сберкасса даст ему более точный ответ. «Очень они там нелюбезные, — сказал Фантомас, — но я схожу, все равно делать нечего». Все его облигации были серии В, только одна была серии К. Сообщаю об этом с самого начала, поскольку в дальнейшем речь пойдет именно об облигации серии К.
Фантомас ушел, а мы, все, кто был в квартире, услышали, что внизу, на лестнице, кто-то стрекочет и мяукает. Мама сказала: «Может, привратница опять подобрала где-то зайца и его несут в котельную резать? В прошлом году, когда я услыхала, как его несут резать, я подумала, наверно, кукла с закрывающимися глазами, а оказалось — заяц!» Мама вышла на площадку, окликнула привратницу, но вместо привратницы ответил другой голос. Это была наша соседка Ангелова, она шла с внучкой, а внучка несла куклу с закрывающимися глазами. Они поднимались по лестнице. Мама заговорила с Ангеловой, мне было слышно, как девочка шмыгает носом и укачивает куклу, а кукла с мяуканьем произносит: «Ма-а-а-ма».
Принять участие в разговоре про куклу с закрывающимися глазами я не мог, потому что в эту минуту по улице промчалась с включенной сиреной машина «скорой помощи» и затормозила перед диспансером на углу. Из машины вышел невысокий человек с наголо обритой головой, лицо по диагонали перевязано белым бинтом. За ним вышло двое санитаров в белых халатах. Человек с наголо обритой головой был в сером, длинном до пят больничном халате. Вел он себя смирно, окинул взглядом улицу, диспансер, санитаров, снова улицу. Видимо, горка древесных опилок чем-то привлекла его внимание, потому что он вдруг рванулся к ней. «Стой! Стой!» — закричали санитары. Но человек с наголо обритой головой, в развевающемся больничном халате уже перебежал на другую сторону и приближался к опилкам.