Зачерпнув две пригоршни, он поднес их к лицу, глубоко вдохнул их запах, поднял глаза к небу и вдруг издал вопль, от которого кровь стыла в жилах. Санитары на миг оцепенели, но через секунду они уже стояли по обе стороны больного. Он не смотрел на них, он их не замечал, он смотрел на опилки, оставленные циркулярной пилой, а те, что держал в горстях, высыпал себе за пазуху и крепко прижал халат на груди. Санитары подхватили его и не повели, а, скорее, понесли назад. Больной прижимал к груди халат и сиял так, будто хранил за пазухой бесценное сокровище.
Быстро набежало довольно много зевак, но железные ворота психоневрологического диспансера со скрежетом закрылись, и народ стал расходиться. В сущности, ничего особенно любопытного и не было — душевнобольной человек сыплет себе за пазуху опилки!
Позже я увидел в окно, как налетели воробьи, порылись лапками в опилках на тротуаре, перемешали клювами и улетели. После них появился черный дрозд, походил вокруг опилок, постучал клювом, постоял, поразмышлял и упорхнул в просвет между домами, низко петляя между деревьями. Один двор, второй — и дрозд исчез из виду.
По тротуару шли люди, одни поддевали опилки ногой, другие обходили сторонкой. Ближе к вечеру я заметил на улице таинственную собаку, ту самую! Она постояла под окнами диспансера, но за железными решетками никого не было, никто ее не окликнул. Если бы человек, доставленный сегодня каретой «скорой помощи», был загадочно исчезнувшим в прошлом году больным, который кричал детям «Кукареку!», на что те, покатываясь со смеху, отвечали «Куд-куда!», он, вероятно, сейчас тоже крикнул бы собаке «Кукареку!». Собака постояла, обвела взглядом все окна, пошевелила ушами, надеясь что-то услышать, но никто не подал голоса. Психоневрологический диспансер был погружен в тишину.
Похоже, что больной, который насыпал себе за пазуху опилки, оставленные циркулярной пилой, не имел к собаке никакого отношения. Я несколько дней потом специально проходил мимо диспансера, задерживался под его окнами, но кукареканья не услыхал.
Не будем, однако, забегать вперед, последуем лучше за собакой.
Она подошла к горке опилок, нагнулась, понюхала, обошла вокруг, разрыла передней лапой, опять понюхала, опять обошла кругом, время от времени задирая голову и окидывая улицу взглядом. Потом разровняла опилки, разостлала на плитах тротуара и легла сверху.
Пришли из школы дети. — «Видал?» — спросили они меня. — «Что видал?» — в свою очередь спросил я. — «Прошлогоднюю собаку», — ответили они и прильнули носами к оконному стеклу. Я встал у них за спиной, собака по-прежнему лежала на опилках, мимо проходили люди, но она не удостаивала их внимания. Длинная свалявшаяся шерсть цветом сливалась с опилками, на морде было почти человеческое выражение. А может, мне это только мерещилось. Чуть не каждый прохожий оборачивался на растянувшуюся на опилках собаку. Видно, все улавливали в этом животном что-то необычное, иначе с чего бы по нескольку раз оборачиваться, чтобы взглянуть еще и еще…
Возможно, она тут бы и заночевала, поджидая кого-то. Возможно, она надеялась, что пильщики с циркуляркой опять покажутся тут? Или что-то произойдет в психоневрологическом диспансере? Все это были лишь мои домыслы, и, как читатель видит сам, домыслы весьма произвольные.
На улице появились уборщики из отдела благоустройства. Не могу здесь не упомянуть, что стараниями горсовета наш проспект регулярно моют. Мойщики были в тяжелых резиновых сапогах, на широких кожаных поясах укреплены стеклянные отражатели, чтобы было заметнее преходящему транспорту. Работа у мойщиков спорилась, один катил двухколесную тележку, разматывая шланг, второй направлял шланг, сильная струя воды смывала мусор и грязь с тротуаров и мостовой. Струя была такой сильной, что над ней взметались вихри и мусор полегче кружил в воздухе, пока, намокнув, не уносился в мутном потоке вниз. У человека со шлангом кепка была сдвинута на затылок, в уголке рта торчала дымящаяся сигаретка.
Вода, клокоча, быстро стекала по улице, потому что улица здесь идет под уклон. Когда водяная струя подобралась к собаке, собака не сдвинулась, лишь повернула голову и уставилась на человека со шлангом бесконечно печальным взглядом. «Пошла, пошла отсюда!» — прикрикнул мойщик, направив струю на тротуар. Вода подхватила древесные опилки, струей воздуха часть их приподняло над землей, но водяная пыль настигла, увлекла, и все они, кружась и клокоча, понеслись по мостовой. Собака затрусила вдогонку, била по воде лапой, быть может, надеялась, что сумеет отгрести опилки в сторону. Она не обращала ни малейшего внимания на шланг, который тянулся сзади. Ее обдавало холодной водой, а она продолжала бежать за мутным потоком, била по нему лапой и только на углу Искырской улицы внезапно остановилась. Оглянулась на мойщиков. Те перебрасывали шланг на другую сторону, готовясь приняться за второй тротуар. Вода постепенно стекала и, пенясь, исчезала в сточном канале. Широкое его горло было прикрыто чугунной решеткой. Собака встала на решетку всеми четырьмя лапами, потом передвинула задние лапы на асфальт, ткнулась мордой в решетку, будто вынюхивала там что-то. Опять подняла голову, огляделась, вновь наклонилась, попыталась просунуть морду в отверстия чугунной решетки, но они были слишком малы. Тогда собака принялась скрести решетку передними лапами.
Возможно, она надеялась сдвинуть ее или перепилить когтями, чтобы соскочить в шахту и догнать унесенные водой опилки. Мне случалось видеть собак, которые именно так мышкуют или разрывают сусличьи норы. Но эта собака мышей не ловила, не искала сусликов. Она ожесточенно работала лапами, мне у окна было слышно, как скребут по чугуну ее когти. Она трудилась с таким остервенением, будто в шахту водосточного канала уплыло что-то необычайно для нее ценное.
К вечеру собака выбилась из сил, перестала драть решетку когтями и, свернувшись клубком, легла на нее. В вечерних сумерках казалось, что на решетке валяется ворох тряпья. Такой увидели мы ее, когда часу в десятом вечера пошли с женой в гости к артисту Ивану Анастасову. Он жил по соседству: пройти немного по Искырской и за пожарным депо свернуть в первый же переулок.
Мы шли к Ивану Анастасову впервые, но не стану занимать читателя пересказом того, как прошел ужин, остановлюсь лишь на том, что меня поразило. Приглашены мы были на фаршированную телячью селезенку, и, когда внесли блюдо, я чуть не подскочил: каждый кусок, нафаршированный рубленным выменем, был перевязан ниткой и формой напоминал дыню. Гости жевали, ахая от восторга, запивали еду домашним вином, а я вытащил нитку и возился с нею чуть не весь вечер. Дело в том, что едва я вытащил нитку, как одна из ламп в комнате погасла. Над столом висели две лампы, формой напоминающие глобусы, — их сделал частник, который живет возле Чавдарского моста, — и вот один из этих глобусов погас. Я посмотрел наверх, глобус моргнул и зажегся. Я опустил глаза в тарелку, но только прикоснулся к нитке, как глобус опять погас.
Так продолжалось весь вечер. Стоило мне наклониться к тарелке и перевернуть фаршированную селезенку, как глобус гаснул (второй продолжал гореть), а когда я поднимал на него глаза, он снова зажигался. Признаюсь, это ужасно меня раздражало. Иван Анастасов, по-видимому, заметил, что я то и дело поглядываю на его глобусы, потому что он сказал: «Нравится? Хочешь, свезу тебя к этому мастеру, он и тебе тоже такие сделает». — «Нравятся», — сказал я и наклонился над тарелкой. Глобус тут же погас.
«Знаете, — обратился хозяин к гостям, — сегодня я впервые установил контакт с собственным сыном. А то вечером прихожу — малыш уже спит, утром ухожу — еще спит, а сегодня пришел — он, на счастье, не успел заснуть, мы с ним поиграли, я кукарекнул, он засмеялся, встал в кроватке, пальчиком в угол показывает. Смотрю — в углу метелка стоит, жена ею пыль обметает — пучок разноцветных куриных перьев насажен на палку, очень похоже на петушиный хвост. Ого, думаю, малыш-то соображает, стоило мне кукарекнуть, он на петушиный хвост показывал. Пять раз кукарекнул, и каждый раз он пальчиком в угол показывает. Правда, странно? — обратился ко мне Иван Анастасов. — У такой крохи уже в мозгу связь устанавливается: раз кукарекает, значит, петух, а?»
Еще бы не странно… Я взглянул на лампу над столом, она мигнула и зажглась. У меня было чувство, что второй глобус следит за мной сверху и, когда я поднимаю глаза, мигом загорается, будто вовсе и не думал гаснуть. Еще бы не странно!.. Я сразу связал кукареканье Ивана Анастасова с прошлогодним «Кукареку!», которое раздавалось, когда школьники толпились под окном психоневрологического диспансера, человек с серым лицом кукарекал из-за решетки, а ребятня внизу отвечала «Куд-куда!»
Очень даже странно!
«Скажу вам еще кое-что… — продолжал Иван Анастасов. — Это уж и вовсе не укладывается у меня в голове. После того как мы благодаря «Кукареку!» наладили с моим малышом человеческий контакт, ему, видите ли, электрический контакт понадобился: пополз на четвереньках вдоль стены к розетке. Розеток у нас несколько, но ему самую большую надо, куда мы электронагреватель включаем. Оторвать не могу, сует туда пальцы, а у меня от ужаса волосы дыбом! Шутка сказать, двести двадцать вольт, ударит током и все, конец! «Нельзя!» — кричу, а он смотрит на меня, пальцы в розетку сунул и улыбается. Я чуть сознания не лишился. Представляете? Двести двадцать вольт — и ничего. Мальчишка смотрит и улыбается. Кинулся к нему, подхватил на руки, я тебе покажу «Кукареку!» — наорал на него, шлепнул как следует. А он только смеется и одной ручонкой на розетку показывает, другой — на перья куриные. Говорю вам, просто уму непостижимо, как это у нас с ним сразу установился контакт! Пошли, взглянете на него, он, правда, спит, но это ничего».
Все отправились смотреть на малыша, ступая на цыпочках и довольно громким шепотом предупреждая друг друга: «Тс-с-с-с, тише!» Погасший глобус зажегся снова. Пока остальная компания не вернулась, я не спускал с глобуса глаз, и он не погас ни разу. Позже, по дороге домой я пытался понять, отчего же глобус гаснул, едва я наклонялся к тарелке, и загорался, стоило мне на него взглянуть. Отчего именно сегодня Иван Анастасов пригласил нас на фаршированную телячью селезенку — редкостное блюдо, которое я в жизни не пробовал? И отчего именно сегодня установился у него контакт с малышом, да еще благодаря кукареканью?