Вот бы мне пчел так приручить, чтоб не жалили!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Совсем ручной стал, Киро! А ведь как дело было: повадился он черешню клевать, жена и пристала — пальни по нему из ружья да пальни. Я и пальнул. Он с дерева свалился и прямо на нас пошел. Идет, хромает и на одно крыло опирается — его в крыло ранило, — идет и нас не видит, выстрел его оглоушил. Петух и кошка кинулись на него, а он как даст им клювом — они и попрятались. Мы привязали его во дворе, жена вынесла ему воды и хлеба, сынишка обрадовался, тут же его Пацаном прозвал, он помаленьку и пообвык, крыло у него зажило. Теперь гуляет по дому и по двору, совсем ручной стал.
В это время Матей Пустяк начинает прыгать на одной ноге, хлопая себя ладонью по уху. Он прыгает вокруг беседующих, не обращая на них внимания. Те начинают вертеться, следя за ним глазами. Его поведение озадачивает их.
Что с Матеем стряслось — то ли умом тронулся, то ли еще что…
И л и й к о. Что с тобой, Матей? Верно, вода в ухо попала, что же еще… А ты, дядя Аврам, с этим грачом можешь по ярмаркам разъезжать. Будешь как знаменитый укротитель выступать, денег кучу загребешь! Все ярмарки будут твоего грача зазывать. Только и разговору будет что о Хаджи Авраме Укротителе!
Прыгая на одной ноге, словно он вытряхивает из уха воду, Матей Пустяк задирает голову и так, стоя на одной ноге, вдруг застывает. Открывает рот, пытается что-то крикнуть, но крик застревает у него в горле. Раздается некий небесный звук. Мужики окружают Матея, рассматривают его, будто видят впервые.
П е т у ш о к. Что это с ним?
И л и й к о (трогает его пальцем). Он окаменел!
У ч и т е л ь К и р о. Мате-ей! (Приподнимает его подбородок.) Ты что застыл?
А в р а м У к р о т и т е л ь. Может, его пчела за язык укусила? Илийко, вытащи ему язык, погляди! Если пчела укусила, он и задохнуться может!
И л и й к о (несмотря на отчаянное сопротивление Матея, вытаскивает у него язык). Не кусала его пчела! (Громко кричит ему прямо в ухо.) Скажи что-нибудь, идиот, чего глаза вылупил!
П е т у ш о к. Он, наверно, оглох, не слышит ничего. (Громко кричит ему прямо в ухо.) Ку-ка-ре-ку!.. Не слышит… Давайте ему кровь пустим!
Матей делает отчаянные жесты, показывая, что он не хочет, чтоб ему пускали кровь.
У ч и т е л ь К и р о. Только б он дышать не перестал!.. Дыши глубже!
И л и й к о (достает перочинный ножик, открывает лезвие). Кровь, надо ему кровь пустить! Человек у нас на глазах может концы отдать, а мы валандаемся!
Все бросаются к Матею и пытаются его повалить, он отчаянно сопротивляется, отбиваясь руками и ногами, наконец сбрасывает с себя своих мучителей. Рукав его рубахи остается в руках у Илийко. Матей Пустяк вырывает у него рукав.
М а т е й П у с т я к. Отстань, идиот!.. Поглядите-ка на небо, и я тогда посмотрю, как вы все окаменеете, и онемеете, и дышать позабудете!
Все смотрят вверх и застывают на месте.
С неба падают небесные звуки, капают, сыплются дождем, охватывая людей со всех сторон. Мужики, двигаясь медленно, на цыпочках, разворачиваются полукругом и начинают пятиться в глубину сцены. Поскольку они при этом смотрят вверх, они наталкиваются друг на друга и крепко друг в друга вцепляются.
А в р а м У к р о т и т е л ь. Что это — второе пришествие?
П е т у ш о к. А желток-то один!
У ч и т е л ь К и р о. Где?!
П е т у ш о к. Да в яйце! Я его уронил, и оно разбилось. А может, это лунатик какой?!
И л и й к о. Только б он бомбу на нас не сбросил!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Послушайте… дышит, как человек!
М а т е й П у с т я к. Смотрит, как бы нас не смахнуть!
П е т у ш о к. Вот прохвост!
М а т е й П у с т я к. Идиот!
У ч и т е л ь К и р о. Аэростат воздушного заграждения. Такие аэростаты охраняют военные объекты, самолеты к ним не подпускают. А до чего красив!
И л и й к о. Громадный какой! Больше сеновала!
А в р а м У к р о т и т е л ь. И как только такая громадина летает? Без крыльев!
П е т у ш о к. Его, наверно, веревками привязывают, чтоб не улетел. Глядите, веревок-то сколько, глядите! Все Аврамовы Хутора перевязать можно!
М а т е й П у с т я к. И чего он к нам явился? Неспроста ведь — верно, задание у него есть.
У ч и т е л ь К и р о. Ни за чем он не явился, просто реет в пространстве, и все. Сорвался с фронтов второй мировой войны и пошел блуждать. Самый обыкновенный блуждающий аэростат.
П е т у ш о к. Коли он упадет, в него все Аврамовы Хутора одеть можно.
М а т е й П у с т я к. Не падает!
И л и й к о. Поворачивает!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Глядите, глядите! У него в брюхе пробоины, он ранен!
У ч и т е л ь К и р о. Да, ранен, и воздух из него выходит. Если он не упадет над Аврамовыми Хуторами, то упадет на тот вон холм. Балканы ему не перевалить — сил не хватит.
М а т е й П у с т я к. Давайте его поймаем! Раз он аж со второй мировой войны прилетел, то он ничейный! Поймаем и поделим. Времена карточные, все пообносились — его нам словно господь бог посылает!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Вот вы, неверующие, видите теперь: это бог нам послал его — чтоб одеть Аврамовы Хутора.
П е т у ш о к. Если мы его поймаем, наши бабы разоденутся, разрядятся словно царицы, а мы словно цари. Эта штуковина блестит, будто из самого что ни на есть серебряного шелка сделана. Только как нам этого змея схватить?!
У ч и т е л ь К и р о. Они есть шелковый! Веревки и те шелковые. Из такого аэростата можно сшить рубаху для гор Балканских, и еще шелк останется!
И л и й к о. Как это получилось, что никто его до нас не замечал, а мы первые заметили? Он ведь через Дунай перелетел, и границы пересек, и над сколькими военными объектами проплыл, и нигде его не заметили, а мы заметили!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Раз мы его первые заметили, значит, он наш!
М а т е й П у с т я к. Ишь — вы первые! Это я первый его заметил! Кабы не залезла мне в ухо блоха, я бы тоже его не заметил, и уплыл бы он в другие хутора, а там ищи ветра в поле! Однако тут-то мне блоха в ухо и залезла, а она как начинает там шебаршить, так у меня глаза на лоб лезут, и я начинаю на одной ноге прыгать, чтоб ее, стерву, вытряхнуть. Вот и в этот раз она зашебаршила, я запрыгал, закружился и вдруг, самым то есть внезапным образом, увидал у себя над головой аэростат, и он, верно, тоже меня увидел, потому как на месте застыл. И я от этого застыл, а вовсе не потому, что пчела меня в язык ужалила! А ты давай меня за язык тянуть, чуть с корнем не вырвал, дурак ненормальный! Потом, когда я вам объяснил, что к чему, и вы застыли, однако ведь не стал же я вас за язык тянуть и рукава от рубахи тоже не стал отрывать!
У ч и т е л ь К и р о. Хорошо, что блоха тебе в ухо залезла, Матейчо! А то бы мы этот аэростат упустили и другие хутора в него бы разоделись!
П е т у ш о к. А может, его камнями можно сбить? Он так и так при последнем издыхании!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Не спугнуть бы его камнями. Лучше его чем-нибудь подманить!
И л и й к о. Грачом разве твоим приманивать? Авось летучее к летучему потянется!
М а т е й П у с т я к. Он словно бы заснул там, наверху! А вдруг помер?
У ч и т е л ь К и р о. Нет, не заснул, вон он шевелится, дорогу нащупывает. Он ищет восходящее течение, а как найдет восходящее течение, постарается вместе с ним через горы перевалить. Сил, однако ж, у него не хватит. Самое большее — дотянет до того склона, а если его низовой ветер подхватит, так и в ложбину может рухнуть.
А в р а м У к р о т и т е л ь. Коли он с фронта до самых наших гор добрался, не такой он дурак, чтобы в первую попавшуюся ложбину падать.
П е т у ш о к. Хорошо бы в ложбину упал. Мы его спокойненько там разрежем, никто не увидит, никто не услышит. А то, не ровен час, власти его засекут — могут и реквизировать. Полиция тут неспроста кружит, вынюхивает.
М а т е й П у с т я к. Так давайте сами завернем его к ложбине, подальше от полиции!
И л и й к о. Легко сказать, а как его завернешь? Была б у нас винтовка, мы бы в него выстрелили и завернули бы!
У ч и т е л ь К и р о. При чем здесь винтовка? Мы безоружные, и он безоружный. Спустился б он хоть чуть ниже, мы б за веревки ухватились!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Если он спустится пониже, мы его за веревки ухватим и поведем куда захотим. Как животное прирученное поведем! Словно в поводу!
П е т у ш о к. Никак спускается!
М а т е й П у с т я к. К нам идет!
У ч и т е л ь К и р о. Падает, смотрите, падает!
А в р а м У к р о т и т е л ь. Прямо на нас падает. Берегись, Пацан, прячься!
И л и й к о. Он на нас в атаку пошел!
П е т у ш о к. Он нас всех смахнет! Ишь утроба какая! Кыш, Пацан, кыш!
М а т е й П у с т я к. Он все Аврамовы Хутора с земли сметет!
У ч и т е л ь К и р о. Берегись!
И л и й к о. Учитель, где дымарь, дай скорей дымарь! (Берет из рук учителя Киро дымарь, что есть силы размахивает им.) Дыма надо напустить, дымовую завесу… Берегись, падай ничком!.. Ах, разбойник! Ну, попробуй, попробуй только!
Наши герои исчезают в дымовой завесе. Мелодия аэростата звучит все более громко и мощно, слышен вой, треск ломающихся деревьев, кудахтанье перепуганных кур, звон бьющихся стекол; в дымовой завесе носятся балки, стволы деревьев, вырванных с корнем, часть деревянного забора, листы жести, труба вместе с гнездом аиста, плетеная корзина, топор, вилы, лопата, разные сельскохозяйственные орудия, плуг марки «кабан», веревка с развешанным на ней бельем, колокол, сорванный с деревянных опор часовни. Колокол звонит с равными интервалами.
У ч и т е л ь К и р о. Все смахнул, варвар!
А в р а м У к р о т и т е л ь. И колокол сорвал!
У ч и т е л ь К и р о. Мужички, все тут?