У н т е р. А звезды ты наверху видел?
И г о. Никак нет, господин унтер.
У н т е р. Зато сейчас они у тебя среди дня из глаз посыплются… Возьмите-ка его — покажите ему звезды.
Полицейский выводит Иго из аэростата.
П е т у ш о к. Мишо вроде меня зовут, господин унтер. От слова «медведь»!
У н т е р. Кто следующий? Ты следующий?
А в р а м Ч е л н о к. Я-то последующий, но лучше я сейчас скажу, как дело было, чтоб полиция все в точности знала. Насчет ополоумения Иго не совсем прав. Перво-наперво, не ополоумели мы, а оторопели. Иго человек необразованный, не может он отличить, где ополоумели, а где оторопели. Оторопели мы, вот что! Он как небесная коза по небу брел, мы от самых загонов увидели, как он бредет бесцельно, а отовсюду веревки и канаты свисают. Когда оторопь у нас прошла, опамятовались мы, стали друг друга спрашивать: «Чего этот аэростат там наверху делает и зачем он на нас смотрит?» Чего ему на нас смотреть, господин унтер? На бедность нашу смотреть? Небось мы не ученые медведи, чтоб над нами висеть да сверху смотреть на нас. Тут ему не цирк, чего он прилетел на нас смотреть! Такое возмутительное чувство нас охватило, что мы как вскочили и как начали улюлюкать, да камнями в него швырять, да герлыгами, а после окружили со всех сторон и разом на него навалились.
А в р а м ч о. По центру атаковали и по флангам и «ура» кричали! Точь-в-точь как в военном уставе сказано!
А в р а м Ч е л н о к. Атаковали и в плен взяли, так его прищучили, что дальше некуда! А взяли в плен — стали думать, как его удержать и к чему привязать! Он тяжелораненый был, и мотало его туда-сюда, а вокруг ни деревца. Тогда учитель Киро и догадался, чтоб каждый его к себе привязал. Ладно, но только мы его привязали, как он, разбойник, взвился и нас всех за собой утянул. Тогда мы все впали в полную оторопь, и изумление, и ополоумение. Но про оторопь, изумление и ополоумение Иго еще до меня показания дал, потому я только два слова хочу добавить, чтоб полиции все ясно было.
Петушок падает в обморок, унтер приказывает: «Воды, плесните на него воды!» Илийко и Аврамчо кидаются а льют на Петушка воду из бочонка. Тот высоко подпрыгивает и кричит.
П е т у ш о к. Цанка меня зовут, господин унтер!.. Нет, нет, не Цанка, Цанкой свояченицу назвали. Я совсем на солнце одурел, господин унтер, потому и спутал, солнечный удар меня хватил, вот я и вспомнил свояченицыно имя вместо своего. Но я сейчас вспомню, господин унтер! А как же!
А в р а м Ч е л н о к. Я только хочу еще добавить!
У н т е р. Добавляй, добавляй!
А в р а м Ч е л н о к. Хочу добавить, что мы вовсе и не хотели с ним якшаться, и, когда он нас подхватил и понес, я сказал нашим: «Глядите каждый в свою сторону, авось углядим кого-нибудь, кто придет нам на помощь!» Первым я углядел свата — он рубил тяпкой тыкву, кабанчика откармливать. Я стал его звать, другие тоже пособляли, кричали: «Сват, эй, сват!» А он ноль внимания, уткнул нос в свою дурацкую тыкву, и ни до чего ему больше дела нет. У нас тут каждый в свое уткнулся, никто и не смотрит, что ты летишь, к примеру, или что ты на помощь зовешь. Зато нас углядела зенитная батарея, которую государство на то и поставило, чтоб она глядела, и стала она обстреливать аэростат, а заодно и нас обстреливать. По этой причине нам пришлось еще выше подняться, некоторое время мы в туче прятались, потом снова в чистом небе оказались, там нас ветры подхватили, стали мы вместе с аэростатом сновать словно челнок туда-сюда и всё надеялись, что рано или поздно наш аэростат прищучат. Так оно и случилось, однако когда вы его прищучили, так вы и нас вместе с ним прищучили!
У н т е р. Это ты и хотел добавить?
А в р а м Ч е л н о к. Это и хотел.
У н т е р. Добавьте ему к этому добавлению еще десять плетей.
Полицейский выводит Челнока.
Следующий!
А в р а м ч о. Я, рядовой Аврамчо Вылков, седьмого пехотного его величества полка, находясь в трехдневном отпуску за отличное несение службы, могу рапортовать о следующем. Около одиннадцати часов я сгребал сено на лугу, находящемся в угодьях Аврамовых Хуторов, когда заметил в небе летящий военный аэростат. Когда объект приблизился, я установил, что это аэростат воздушного заграждения, дезертировавший с фронтов второй мировой войны. Под прикрытием ночи дезертир и искал место в горах, чтобы укрыться. Я тут же приостановил косьбу, господин унтер, потому что я помню солдатскую присягу, согласно которой долг превыше всего, а косьба уж потом! И я тут же включился в преследование дезертира. Так как мы не располагали никаким огнестрельным оружием, нам пришлось вступить в рукопашный бой. Бой начался на земле и продолжался в воздухе, и, пока мы неслись по воздуху, вцепившись в летящий военный объект, появились лазутчики и наблюдатели из соседних балканских стран. Это еще больше повысило наш боевой дух, и мы полетели над Балканами в самых героических позах. Тут появился ангел-регулировщик с рупором и предупредил нас, чтобы мы не пересекали небесное пространство, за ним появился второй ангел, он нес под мышкой душу умершего жителя Земли, за ним третий ангел замыкал процессию, но мы не испугались, наоборот, ответили на предупреждение головного ангела громоподобным «ура!». Как только ангелы почувствовали, что с нами шутки плохи, они отступили вслед за головным ангелом.
У н т е р. Все ли, кто участвовал в преследовании, исходили из подобных патриотических побуждений?
А в р а м ч о. Так точно, господин унтер! Мы все, как один, действовали из патриотических побуждений, а лазутчики и наблюдатели стран и народов Балканского полуострова поднимались у своих границ на цыпочки и пялили на нас глаза. Я только наверху понял, господин унтер, нашего ротного, который все твердил нам, что на марше мы должны так печатать шаг, чтоб земля под нами дрожала, потому как, говорил он, когда ты печатаешь шаг, все Балканы на тебя смотрят! У Балкан дух захватило, господин унтер, когда они увидали, как мы с голыми руками вступили в рукопашный бой с военным аэростатом и так стремительно атаковали его, что вместе с ним взлетели в воздух. Только вот батарея плохо прицел взяла, так что вместо аэростата нас обстреляла… Рапорт сдан, господин унтер! Разрешите быть свободным?
У н т е р (медленно слезает с тюков). Армия никогда не может координировать свои действия так, как их полиция координирует. Мало того — армия всегда тащится в хвосте событий, а полиция всегда событиям путь преграждает… Живей, живей поворачивайтесь! (Кричит.) Начинай грузить! Всех лошадей навьючивай! Обратно пешим ходом пойдем! Живей поворачивайся!.. И уведите солдата этого! Накрутите ему холку за то, что позволил какому-то аэростату себя в плен взять. А за то, что аэростат таскал его по небу как чучело на глазах у всего Балканского полуострова, — десять плетей!
Полицейский выводит Аврамчо.
А ты что рожи корчишь? Или ты одноглазый?
И л и й к о. Я не одноглазый, мне кусочек сажи в глаз попал. Когда нас носило по небу, черт меня дернул в паровозную трубу заглянуть. Сидел бы я дома с молодухой своей, мне бы сажа в глаз не попала, но как тут дома усидишь, господин унтер. Я человек слабый, меня каждое событие за собой тащит.
П е т у ш о к. Есть у меня имя, господин унтер, разве может человек без имени жить? Собака на что собака, а ей тоже имя дают. Только вот не могу вспомнить сразу! С груши упадешь, и то надо дух перевести, а я с аэростата свалился! Поперевожу еще дух и вспомню. Спрашивали б меня про мотыгу, или про косу, или про топор — как они называются, я б сразу вспомнил, а про имя — куда трудней!.. Маткина Душка, может, я где-нибудь в дурман-траву ступил, и оттого у меня память отшибло — имени своего вспомнить не могу?!
М а т к и н а Д у ш к а (тычется, как слепой, в глубине сцены, спотыкаясь о тюки). Я вам про то и толкую, что вы по дурман-траве ходите да еще и белены нанюхались — как же вам памяти не лишиться?
И л и й к о. У меня и без дурман-травы и без белены память отшибает, стоит мне какое событие завидеть. Хоть аэростат, хоть бешеная собака — я, господин унтер, тут же вслед бегу. Когда я увидал аэростат в небе, мне это дело сразу подозрительным показалось, я и подумал, не шпиён ли какой, потому что он ну прямо как шпиён по небу крался, все высматривал и подслушивал. Вот я и подумал: тут, Илийко, без тебя дело не обойдется, тут погоня будет, шпиёна небось так просто не поймаешь! К тому ж еще и бабы завопили, что он подсматривает, как они голые в реке купаются. Мы за голыми бабами не подсматриваем, господин унтер, с какой же стати он на них будет смотреть?!
У н т е р. Так вот почему вы за него ухватились и полетели?! Чтоб вместе с ним за нашим государством шпионить?.. Государство и так до ручки дошло, а тут еще вы над ним болтаться будете и шпионить!.. Вам бы не по десять плетей всыпать, а по первое число!.. Марш! А ты что там прыгаешь и кружишься? Ты, может, дервиш?
М а т е й П у с т я к. Да нет, какой я дервиш?
У н т е р. А кто ж ты, если не дервиш? Или ты белены объелся, или тебе гашиш кто дал?
М а т е й П у с т я к. Не ел я белены, и гашиша мне никто не давал — видно, сам я дал маху, господин унтер! Пустяковей меня во всех Аврамовых Хуторах никого не найти, это все знают, потому у меня и прозвище такое. Я Матей Пустяк. (Начинает подпрыгивать на одной ноге и кружиться.)
У н т е р. Ты не разыгрывай психа! Все вы тут психов ненормальных разыгрываете! Один молоко на сыроварню нес, другой дезертира ловил, у третьего коза пропала, тот скот ради грача своего полетел, этот идиот не может вспомнить, как его зовут. Все потерпевшими прикидываетесь, все хотите своими дурацкими показаниями полицию до полного полоумия довести!
М а т е й П у с т я к. Вот именно, господин унтер! Я по самую завязку ополоумел и совсем полоумный летал, так что дошел до самого полного полоумия! А виновата блоха!
У н т е р. Какая еще блоха, пустобрех!