бонарием.
— К сожалению! — воинственно-сердито отвечает дама.
— По мнению Наполеона, — спешит на выручку супруге лорд, — «французы любят равноправие и не слишком заботятся о свободе», — он медленно выговаривает слова. — Еще во время первой ссылки на остров Эльба он сказал это лорду Элвингтону… Подлинность этих слов не подлежит сомнению.
— А к гибели его привело то, что он не был карбонарием, — с раскрасневшимся лицом вмешалась леди. — Граф Моль пересказал нам один свой разговор с Наполеоном за несколько дней до Ватерлоо. Он не желал принимать помощь от демократов, якобинцев, хотя и видел, что без них ему не поднять Францию к сопротивлению. Вот почему и победили Блюхер и Веллингтон.
«Я колеблюсь, как тростник, не знаю, что мне делать», — заносит Сечени в свой дневник. Он все еще в капитанском чине, но теперь желает подать в отставку. Посещать дом Холландов было интересно, но он знакомится и с сэром Гудзоном Лоувом — губернатором острова Святой Елены, тюремщиком Наполеона, и Веллингтоном — победителем Наполеона. Герцогу Веллингтону он даже наносит визит. Часто обедает Сечени у посла Пала Эстерхази. Лица юных лондонских леди тешат его глаз. С видимым интересом отмечает он в своем дневнике сумбур любовных интриг в кругу английской аристократии. Лишь с Вешелени он встречается редко.
Сразу же по прибытии в Лондон Сечени отвез его в Нью-маркет на конскую ярмарку. Иногда он и сам выезжает смотреть лошадей, но не скрывает своего недовольства, грубости, скупости; Вешелени уже не раз пожалел, что воспользовался его приглашением; ведь он видит, что Сечени не из тех друзей, от которых следует принимать денежную поддержку… Присмотрел он лошадь — хорошую и задешево, так что мог бы позволить себе покупку даже при его скромных средствах. Однако пока стесненный в средствах Вешелени колебался: покупать — не покупать, — Сечени и эту лошадь приобрел для себя.
Правда, разок-другой он выводит Вешелени на приемы к Эстерхази. Вешелени чувствует, что своей неотесанностью вгоняет Сечени в краску, и от этого делается еще более неловок. Как-то раз, когда они поднимались по лестнице роскошного посольского особняка, этот здоровяк — медведь, трансильванский зубр — во весь рост растянулся на навощенных ступеньках. Он теряет уверенность в себе, впадает в хандру.
Правда, когда Вешелени садится верхом — испытать лошадь, то даже нью-маркетские тренеры и жокеи, брезгливо-высокомерные знатоки лошадей, и те диву даются.
Но как только дело доходит до торгов, Вешелени опять делает промашку за промашкой. Не зная всех хитросплетений английских законов, он чуть не попадает в долговую тюрьму… Уэтерли, конский барышник, продает ему лошадь, а на следующий день запрашивает за нее более высокую цену, чем та, на которой они сошлись накануне. Вешелени приходит в ярость: не нужна ему лошадь, ни эта, ни другая — ни за какие деньги! И тут вдруг его хватают, ставят перед лицом закона — еще немного, и он бы познакомился с долговой ямой.
По счастью, об этом немедленно узнает Тэйтерсол, торговец крупного масштаба. Ему известно, что этот Вешелени — друг графа Сечени, а Сечени — один из лучших его покупателей. Тэйтерсол дает поручительство за Вешелени, после чего тот с такой же естественностью получает возможность удалиться из суда, с какой был туда доставлен.
Сечени весело смеется над этой историей. Вешелени она кажется куда менее забавной. Однако больше всего возмущают этого кроткого и необузданного великана себялюбие Сечени, его несносные манеры, его поведение во время купли, когда он беспардонно заставляет прислуживать себе.
В то время как Сечени с язвительным выражением лица и вздернутыми густыми бровями носится из одного светского салона в другой, Вешелени занимается плаванием, гимнастикой и учится боксу. Его тренирует Джексон, старик-англичанин, единственный человек во всем Лондоне, который комплекцией превосходит даже самого Вешелени. Однако не это привлекает в нем Вешелени, а его открытое, лишенное всяческого раболепия поведение. После того как состоялся их последний боксерский поединок и они простились крепким рукопожатием, Вешелени 10 августа делает в своем путевом дневнике следующую запись:
«Не много найдется людей, кто был бы моему сердцу ближе, чем он».
Вешелени, да и Сечени тоже, основательно изучили английские методы коневодства. В конце концов Вешелени удалось дешево купить лучшего жеребца — по кличке Катон. Сечени же спустя некоторое время напишет труд под заглавием «О лошадях».
Под конец путешествия в дневник Сечени попадает следующая запись:
«Я осмотрел Хемсли Кастл и дом мистера Дункана. Побывал в Брэнхем-Лодже у мистера Фокса Лэйва и у мистера Гасконе в Хаулдфорд энд Ламли. В домах чистота и комфорт, счастье — лишь до известной степени. Англия сейчас переживает кульминацию своего развития».
Последняя дневниковая заметка Вешелени, пожалуй, наивнее, зато интереснее.
«Думается, сия поездка не принесла мне более полезного опыта и неоценимого преимущества, нежели то, что я почти семь месяцев живу, никем не повелевая и не распоряжаясь… Магнат, дворянин становится человеком, и это единственное, что следует нам свершить, дабы не остаться животным».
Они так и не смогли никогда сделаться настоящими друзьями. Исключительно из-за Сечени. Художник Эндер, кстати сказать, после их путешествия по Ближнему Востоку возненавидел Сечени. А Вешелени… впрочем, оставим это. Вешелени интересует только нас: таких, как Вешелени, на Западе обычно не замечают.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не могу с вами согласиться: кое-кого все же замечают — к примеру, обладательницу сверкающих глаз. Эти глаза, воспетые Теккереем, в ту же самую пору, когда и Вешелени находился в Лондоне, наблюдают там за прототипами венгерских набобов.
Действие романа «Ярмарка тщеславия» начинается на Чизикской аллее, в пансионе для молодых девиц под началом мисс Пинкертон, которую автор называет «хэммерсмитской Семирамидой». Именно отсюда начинает мисс Бекки Шарп свой блистательный путь, в середине которого попадает на раут к лорду Стайну.
Привожу цитату:
«Там был его светлость князь Петроварадинский с супругой — туго перетянутый вельможа с широкой солдатской грудью, на которой великолепно сверкала звезда его ордена, и с красной лентой Золотого руна на шее. Князь был владельцем бесчисленных стад баранов. «Взгляните на его лицо. Можно подумать, что он сам ведет свой род от барана», — шепнула Бекки лорду Стайну. И в самом деле: лицо у его светлости было длинное, важное, белое, и лента на шее еще усиливала его сходство с мордой почтенного барана, ведущего за собою стадо».
«Когда появилась владетельная особа с берегов Дуная, разговор перешел на французский язык, и тут леди Бейракрс и младшие дамы, к своему великому огорчению, убедились, что миссис Кроули не только гораздо лучше их владеет этим языком, но что и выговор у нее гораздо правильнее. Бекки в бытность свою во Франции в 1816—1817 годах встречалась с другими венгерскими магнатами. Она с большим интересом стала расспрашивать о своих друзьях. Знатные иностранцы решили, что она какая-нибудь видная аристократка, и князь и княгиня с живейшим интересом осведомились у лорда Стайна и у маркизы, когда шествовали с ними к столу, кто эта petite dame[49], которая так прекрасно говорит по-французски».
«Следствием приглашения Ребекки к лорду Стайну было то, что его высочество князь Петроварадинский воспользовался случаем возобновить свое знакомство с полковником Кроули, когда они встретились на следующий день в клубе, и приветствовал миссис Кроули в Хайд-парке, почтительно сняв перед нею шляпу. Бекки и ее супруг были немедленно приглашены на один из интимных вечеров князя в Левант-хаус, где проживал тогда его высочество, поскольку благородный владелец дома находился в отлучке за пределами Англии. После обеда Бекки пела самому избранному кругу гостей. Присутствовал и маркиз Стайн, отечески наблюдавший за успехами своей питомицы».
Перед нами предстает словно бы обобщенный портрет. У Сечени с годами в профиле появилось что-то баранье. Эстерхази в 1815 году в лондонском свете сравнивают, правда, с молодой лисой, но это ни о чем еще не говорит. При таком образе жизни, как у этого посла, молодая лиса за несколько лет вполне способна превратиться в барана, вожака стада. Стало быть, это Эстерхази танцевал с героиней «Ярмарки тщеславия», причем с таким жаром, что — цитирую — «терял брильянты с кисточек своих сапог и гусарского ментика, пока совсем не запыхался».[50]
Запыхаться мог лишь Эстерхази, ведь Сечени обладал молодостью и силой, был хорошим пловцом. Порешим на том, что Теккерей увековечил Пала Эстерхази.
Одно ясно: Бекки была куда занимательнее, чем леди Уилтон, которая заявила Сечени: «Мне жаль Сократа за то, что он не мог принадлежать истинной вере».
Эта дама словно сошла со страниц теккереевского романа. Вернее, наоборот: леди Уилтон словно бы послужила прототипом леди Саутдаун, героини книги, вышедшей в 1848 году. В романе эта дама ведет переписку со всеми миссионерами Азии, Африки и Австралии. Если же леди Уилтон вовсе не прообраз леди Саутдаун, это означает лишь, что типы, подобные ей, во множестве встречались Теккерею в тогдашней Англии. «Князья Петроварадинские» попадались несколько реже, и все же Теккерею удалось создать обобщенный образ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О да, я тоже очень люблю Теккерея. Приходя домой с работы, я полчаса читаю обычно «Книгу снобов». И не только для того, чтобы восполнить пробелы в своих знаниях английского.
Хэммерсмит
Наконец-то мы приближаемся к первой встрече Сечени и Терни Кларка 15 сентября 1832 года. Нам пришлось перескочить через десятилетие чрезвычайной важности. Так что время от времени необходимо, видимо, возвращаться назад — и чтобы рассказать кое-что о жизни самого Сечени, который тем часом успевает основать Академию наук, держит речи на венгерском языке перед магнатским собранием и выпускает книги, и чтобы упомянуть некоторые исторические события, так, например: пущена в ход первая железная дорога между Манчестером и Ливерпулем; во Франции свершилась революция 1830 года. Стоило бы еще упомянуть восстание лионских ткачей, но в памяти тотчас всплывают тысячи других деталей и фактов, заставляя меня лишний раз убедиться: жизнь муравья и то невозможно описать короче, чем в сотне томов.