Вот потому мы и переносимся сразу в Хэммерсмит, где 10 сентября 1832 года четверка людей обсуждает строительство моста. Два венгра и два англичанина.
Это событие было увековечено для потомков в документе под названием: «The Questions as proposed by the Count Georg Andrássy and the Count Stephan Széchenyi to W. T. Clark C. E. together with the answers, 15 September 1832»[51].
Переговоры длились до 20 октября, и лишь 10 ноября Уильям Терни Кларк подписывает протокол вопросов и ответов, а Сечени и Андраши увозят на родину и передают этот документ Обществу строительства моста, созданному в феврале того же года.
Момент возникновения этого документа и есть начало создания моста: Сечени, который хотел строить мост (я не случайно употребляю прошедшее время), встречается с человеком, который мог — и смог — осуществить инженерно-архитектурный проект этого моста. Сечени и Терни Кларк… Два других участника переговоров, о которых из-за сжатости повествования в дальнейшем будет сказано не много, также персоны весьма значительные.
Значительное лицо — Йейтс, глава фирмы «Уолкер энд Йейтс», владелец гигантского металлургического комбината, насчитывающего две тысячи рабочих. Он сводит Кларка с двумя венгерскими магнатами. Возможно, ему хочется принять участие в поставке материалов для строительства моста, а возможно, тому причиной Натан Майер, крупный банкир, глава лондонской ветви династии Ротшильдов, просивший Йейтса поспособствовать венгерским графам.
Дёрдь Андраши — магнат-либерал. Серьезный, вдумчивый и, хотя он моложе нервного, вспыльчивого Сечени, с точки зрения капиталиста, он, судя по всему, вызывает больше доверия. Возможно, потому, что в Лондоне его считают родственником Меттерниха… Во всяком случае, Ротшильд приглашает его к себе на прием, а Сечени обходит своим вниманием. А к Ротшильду попасть труднее, чем к какому-либо знатному лорду.
Ясно, что сам Йейтс неподходящая фигура для переговоров, зато он сводит обоих чужестранцев с человеком, поистине наиболее подходящим. Мосты Терни Кларка уже украшают Темзу: Хэммерсмитский, Шоурхэмский и мост Марлоу. Лишь старик Телфорд — более опытный, чем он, инженер в Англии, а значит, по тем понятиям — и во всем мире. Но Телфорду в ту пору уже семьдесят шесть лет, а стало быть, лучшего человека для дела, чем Терни Кларк, не найти.
Среди этой четверки предусмотрительных и серьезных людей двое вне всякого сомнения обладают тем свойством, которое за неимением лучшего выражения принято называть даром гениального провидения. Как жаль, что у меня нет возможности дать развернутый живописно-патетический портрет их обоих: Сечени, этого влиятельного господина с экзотической внешностью — с его оливково-смуглой кожей лица и странной манерой морщить лоб, и Терни Кларка, чье бледное, обрюзгшее лицо мгновенно вспыхивает, стоит задеть инженера за живое, и приобретает зеленовато-желтый оттенок, едва Кларк хлебнет портвейна или мадеры в лондонских погребках (вина он любит, однако не разбирается в них). А теперь эти два человека видят друг друга воочию, угадывают один в другом личность незаурядную, и знакомство скреплено не только крепким рукопожатием, но даже и объятием…
Однако эта встреча проходила не столь живописно, сколь — я бы сказал — по-деловому буднично. В надежде заключить сделку повыгоднее обе стороны опасаются выдать, до какой степени — каждой нервной клеточкой — чувствуют они, как необходимы друг другу. По чисто внешнему проявлению это вполне напоминает ощущение двух влюбленных. Но это встреча не Тристана и Изольды, а дирижера и партитуры, инициатора и творца. Чувства здесь вращаются в иной, не в любовной сфере. Мысль стремится найти свое воплощение, и происходит это в более глубоком слое сознания — там, где чувство соприкасается с логикой. Соприкасается или же сливается воедино…
А пока что оба они присматриваются, примериваются друг к другу.
Терни Кларк говорит:
— Я бы охотно взялся за это дело. Мост между Пештом и Будой был бы не первой моей постройкой. Мне и сейчас представляется немало случаев заняться строительством такого рода.
Сечени отвечает:
— Я был бы рад, если бы наш мост строили именно вы; ваши творения, простершиеся над Темзой, — великолепны. Хотя следует заметить, что строительство моста на Дунае — задача куда более сложная. Во-первых, потому, что Дунай шире. Мост должен выстоять противу паводков и ледяных заторов. Однако же в Англии нет недостатка в превосходных знатоках своего дела. Я не сомневаюсь, что им под силу справиться с такой задачей. — Сечени словно читает упражнение по риторике.
— Несомненно, если заранее учесть все трудности, то можно рассчитать силу, необходимую для их преодоления.
Затем Сечени достает лист бумаги, на котором записан перечень вопросов, и теперь уже говорит быстро, без пауз.
— Во сколько обойдется железный мост? Во что станет мост цепной? Подвесной, на цепях, мост — дешевле, но разумно ли это? Ведь подвесные мосты качаются. Есть ли смысл строить цепной мост там, где предполагается самое оживленное движение? Ведь пешеходами, всадниками, повозками, военным людом да и цивильной публикой особо не покомандуешь. Повозки мчатся сломя голову, может скопиться толпа. Во что обойдется центнер железа на месте? Сколько будет стоить перевозка его до Фиуме, при условии, если доставлять придется до Фиуме? Хотя, конечно, это еще следует продумать… Нельзя ли будет изготавливать металлические детали в Венгрии? Или, может быть, в Австрии?
Кларк рассудительно отвечает:
— Прежде всего необходимо знать, на какой почве будет строиться мост: на каменистой, песчаной, глинистой? На камнях строить легче…
— Почва песчаная. А не вызовут ли мощные опоры моста наводнения?
— Нет. Подвесной или металлический мост целесообразен и из этих соображений. Небольшое число опор не препятствует свободному течению вод.
— Но ведь следует учитывать не только течение воды, но и ледяные заторы.
— В Англии больших скоплений льда не бывает. Но если заранее учесть ледоход и силу ледяного напора, то это не послужит препятствием строительству.
Тут Йейтс приходит на помощь Кларку. — Мы поговорим с Колгехоуном. Он строил мосты на Неве, в Санкт-Петербурге. Там толщина льда достигает двадцати шести — тридцати, а то и тридцати четырех дюймов.
— Не станет ли притягивать электричество такое множество металлических деталей? Не грозит ли опасность, что мост может быть уничтожен ударом молнии?
— В Англии мы не сталкивались с такими грозами, но исследуем и этот вопрос.
Вот так начались переговоры. Из этих вопросов и продуманных ответов Кларка и сложился упомянутый мною документ. Так и следовало быть. Противоестественно да и опасно было бы, если бы дело началось иначе, если бы Сечени вдруг, ни с того ни с сего возлюбил и бросился обнимать этого английского буржуа.
Скорую, мимолетную дружбу Сечени завязывал лишь с себе подобными, скажем, с Денешем Эстерхази, с которым в первые три дня знакомства в Дебрецене они были закадычными приятелями. Но на четвертый день, как я уже рассказывал, Сечени с трудом сдерживает свою антипатию.
Не мог он завязать с Кларком и такую «идеальную» дружбу, какая связывала его в течение нескольких дней с Вешелени, — дружбу, оставившую в обоих до конца жизни лишь затаенную горечь… Кларка попросту отпугнуло бы столь бурное проявление чувств.
Кларк держался довольно холодно, а Сечени не скрывал своего недоверия. Но оба они хотели, чтобы мост был построен. Сечени — а, пожалуй, Кларк еще в большей степени — чувствовал, что представился случай осуществить самое большое, главное дело жизни и случай этот упустить никак нельзя. А поэтому нельзя упустить им друг друга.
Сечени пока еще не принял окончательного решения, однако Кларка не оставляет в покое: он не раз наведывается к инженеру в период между двумя официальными переговорами. 3 октября он появляется в Хэммерсмите. Но и Кларк не способен пребывать в бездействии — он показывает Сечени чертеж задуманного им моста.
Накануне отъезда из Лондона Сечени садится в лодку у Хэммерсмитского моста и велит плыть по Темзе под всеми лондонскими мостами.
Он внимательно осматривает деревянные мосты Патни и Беттерси: ведь не исключено, что Общество строительства моста выскажется за постройку деревянного моста. Затем наступает черед железного моста Воксхолл, каменных мостов — Вестминстерского и Блэкфрайерс, чугунного моста Саутуорк, и Сечени соглашается с общим мнением, что Саутуоркский мост и есть самый красивый мост на свете. И под конец велит направить лодку к Лондонскому мосту — старому замшелому каменному сооружению. Таким образом, он совершает лодочное путешествие вдоль всего огромного города, раскинувшегося по берегам Темзы. Девять английских миль — девять мостов! И три из них построены по проекту Кларка…
Чего только не увидишь на протяжении этих девяти миль в промежутках между девятью мостами! Тут и пятимачтовые океанские суда, прибывшие из Австралии с шерстью и зерном, и тысячи прочих парусников. Несметное количество пароходов, правда, снабженных еще и парусными мачтами. Вдоль набережных доки и складские помещения: поистине эта река — средоточие всех богатств мира и отражение жизни огромного города. В нижнем своем течении, там, где копятся богатства, тухлая вода полна нечистот — ведь золото и грязь всегда неотделимы. А выше по течению, где выросли жилища сытых и богатых, река обрамлена тенистыми берегами, а чистые воды так и манят покататься на лодке. И всюду люди, люди, люди. Негры и исландцы, итальянцы и русские; скрип подъемных блоков и тросов смешивается с перебранкой и пьяными матросскими песнями.
Сечени уже в четвертый раз видит эту реку да и мосты тоже. Десять лет назад, когда он побывал тут с Вешелени, спутник его с рассвета занимался верховой ездой, а сам Сечени вплавь проделывал путь от моста Воксхолл до Вестминстерского — расстояние в полторы мили. Но в ту пору его внимание привлекали в первую очередь спортивные лодки. Теперь же, когда он видит город в четвертый раз, все помыслы его прикованы к будущему мосту и дунайским судам; он по-настоящему ощущает значимость этой судоходной, глубокой реки, которая своим течением уносит всю грязь и нечистоты в море и доставляет городу его богатства. Эта встреча Сечени с Лондоном пополняет его впечатления. Лорды, скакуны, дворцы, лондонские пролетарии. Мебель красного дерева, золотистые южные фрукты и детишки с бледными, испитыми лицами и кривыми ногами. Не зря рахит называют «английской болезнью». Огромные склады для зерна. Скопища крыс… Впрочем, оставим это, описывать Лондон тех времен не входит в мою задачу. Если же вы желаете насладиться подлинной картиной мирового города, прочтите «Иосиф и его братья» Томаса Манна — то место романа, когда Иосиф прибывает в египетские Фивы с их ста вратами. Умножьте все описанное во сто крат, и вы получите облик Лондона 1832 года. Но возможно, даже стократное увеличение окажется недостаточным…