. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Именно с этим романом Томаса Манна у меня получилось так, что я читаю его уже год, а добрался пока еще только до середины.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скучная книга? Я, заурядный экскурсовод, не решился бы сказать так. Каждое слово там исполнено значения, каждая мысль всесторонне продумана. Просто роман этот утомителен, он требует от читателя полного внимания и не дает передышки ни на минуту. Да бодрствует читатель, не смыкая глаз!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Томас Манн с большим почтением относился к Ницше. А Ницше — если я не ошибаюсь, именно он — где-то писал: если книга и голова сшибутся и раздастся звук, как от удара в пустую бочку, то это еще не значит, что именно книга пуста. «Доктора Фаустуса» и «Рассказ о Моисее» я считаю захватывающе интересными. Пора, однако, продолжить наше повествование.
Сечени вновь посещает Кларка 6 октября и 12-го, когда он получает от инженера конкретные данные о цементе и его изготовлении. На следующий день они вместе с Кларком отправляются в Шоурхэм, а два дня спустя, 15 октября, Сечени наносит визит Ротшильду в Сити.
Натан Майер Ротшильд благожелательно относится к замыслу Сечени и дает ему понять, что он и венский Ротшильд охотно примут участие в основании акционерного общества по строительству моста.
Сечени импонирует несметное богатство Ротшильда и его образ жизни. В особенности последнее. По возвращении домой он тотчас заносит в свой дневник:
«Дом Ротшильда снабжен железной трубою и проводом из кожи, благодаря коим можно сверху переговариваться с нижним этажом».
Но Сечени считает Ротшильдов неподходящими союзниками. Конечно, банкиры они крупные, зато финансовые и даже политические информаторы Меттерниха; венский Ротшильд является устроителем денежных дел Мелани Зичи-Феррарис — третьей жены Меттерниха. И Сечени чувствует: эти банкиры не для него.
Натан Майер Ротшильд, «мрачная тень» лондонской биржи, чересчур хитер и слишком осторожен. Разумеется, он охотно вложил бы средства в строительство моста теперь, после того, как благодаря своей чрезмерной осторожности и полному отсутствию фантазии упустил возможность использовать железнодорожную строительную лихорадку. К тому времени как Натан Майер Ротшильд углядел эту великолепную возможность, по всей Англии уже началось железнодорожное строительство, и он, по сути дела, остался за бортом. Его промах теперь желает исправить венский Ротшильд — Соломон. Присланные им специалисты уже находятся здесь, в Англии: Соломон выхлопотал им у Меттерниха разрешение на поездку. С помощью Меттерниха Соломон Ротшильд приобретает и концессию на постройку первой в Австрии северной железной дороги. Но если он, Сечени, вздумает строить железную дорогу, то лучше вступить в контакт с бароном Дёрдем Синой: тот тоже банкир не из последних. Ротшильды опираются на своего благодетеля Меттерниха и нажили богатства, используя возможности отжившего строя — феодализма. Сечени, автору экономического труда «Кредит», не составляет труда подметить это. Ему кажется более подходящим банкир-грек с его современной капиталистической ориентацией; когда придет черед строить железные дороги и в Венгрии, он станет придерживаться Сины. А сейчас он рассчитывает, что Сина финансирует постройку моста…
Впрочем, все не так просто… С Ротшильдами поддерживает связь Йейтс — тот самый Йейтс, кто рекомендовал ему Кларка, Это обстоятельство тоже вызывает у Сечени недоверие. И на следующий день он встречается с американским инженером.
Американец Райт — противник подвесных мостов. У них в Америке, рассказывает он, возводят деревянные мосты.
Нет, для венгерских условий это вряд ли подойдет! Сколь ни велики симпатии Сечени к американцам, американским свободам и Джорджу Вашингтону, в Венгрии нельзя, попросту невозможно строить мост из дерева. Ведь неизвестно, сумеют ли даже каменные опоры противостоять чудовищной силе дунайских ледоходов. Для будапештского моста надобно железо, и только железо. Хотя и тут требуется все обмозговать хорошенько. К примеру, не ударит ли молния в мост? Рассуждения Кларка на этот счет весьма туманны… Правда, Бенджамин Франклин, автор излюбленных Сечени трудов, изобрел громоотвод, но тем не менее… И каким должен быть этот железный мост? Кларку так и не удалось развеять его опасения: цепные мосты сильно раскачиваются. Мост, качающийся из стороны в сторону, — только этого не хватало! Да тут против него ополчатся все члены апелляционного суда Венгрии, все недруги зашевелятся… Не так давно в Кёльне духовенство воспротивилось введению газового освещения, провозгласив, что «прегрешением противу господа было бы делать светлой ночь, коль скоро господу угодно было сотворить ее темной». О, сколько вопросов еще предстоит разрешить, прежде чем удастся приступить к строительству!
7 октября Сечени осматривает предприятия Йейтса.
На заводе в Госпел-оуке трудится две тысячи человек, «мрачных циклопов». Сечени в сопровождении владельца ходит среди них. Йейтс не разговаривает со своими рабочими, а те словно и не замечают праздно расхаживающих чужаков. Ни поклона, ни слова приветствия, ни улыбки — приветливой или же угодливой. «Мрачные циклопы» никак не реагируют на их появление. Сечени понимает природу их поведения и объясняет ее следующим образом:
«Вот вам английское равноправие, порожденное давними правами и обычаями».
Ах да, он делает еще одно замечание:
«Неслыханная беспечность! В 1831 году тринадцать человек лишились тут жизни».
Крепостник-помещик, которому известно, что крестьяне его ходят в дырявых портах, все же не даст своим подневольным людям погибнуть или пропасть с голоду. Он бережет их — хотя бы как не очень ценную скотину. Даже ему — человеку, который ни разу в жизни не сделал пожертвования на постройку больницы или иные благотворительные цели, бросается в глаза чудовищное бездушие капиталистических нравов. На железолитейных заводах вроде предприятий Йейтса или на рудниках жизнь «вольного» наемного рабочего ценится не дороже лошади, запряженной в вагонетку. Йейтсу принадлежит не сам человек, а лишь его труд. Он — не хозяин над рабочими, но участь их в его жестоких руках: от него зависит их заработная плата, а стало быть, и сама их жизнь. При таких отношениях уж не до взаимных приветствий…
20 октября завершается обсуждение в форме вопросов и ответов. Но Сечени по-прежнему не избавился от своего недоверия и продолжает изучать английские мосты. 23 октября он осматривает мост через Менийский пролив, великолепное творение старого Телфорда:
«Висит он на четырех цепях, каждая из коих состоит из четырех частей, и всем им по пять стержней придано, так что надобно лопнуть восьмидесяти звеньям для того, чтобы мост обрушился. В тот момент, когда я там находился, по мосту скакали пятеро верховых. Раскачивался мост сей ужасно!» «Мост Конвей, самый прекрасный, каковой мне доводилось зреть».
Произведя рекогносцировку, Сечени наносит визит Телфорду и дотошно выспрашивает румяного, в высшей степени добродушного и тугого на ухо старца. Визит этот он описывает следующим образом:
Он: — Я построил чуть ли не тысячу двести мостов.
Я: — Нам в Венгрии требуется всего лишь один, но зато длиною в тысячу шестьсот футов. У нас полагают, что подобное сооружение неосуществимо. Ледоход снесет опоры, либо дойдет до наводнения. А каково будет ваше мнение?
Он: — Трудно судить, не зная условий. Все зависит от того, насколько велика глубина реки и какова там почва.
Наводнения и ледоходы, по мнению Телфорда, не опасны.
Но Сечени тревожит свойство подвесного моста свободно раскачиваться, чему он сам был свидетелем на Менийском мосту, построенном Телфордом. Поэтому он так и ставит вопрос:
— Вы не находите это опасным? А может быть, другой тип постройки окажется надежнее?
Телфорд:
— Опасности во всяком случае тут нет никакой. Однако знаете, что было бы лучше всего? Построить мост из литого железа и с пролетами через каждые четыреста футов. Такой мост простоял бы до скончания века. И никакого вам скопления льдин, никаких паводков. Вот только хватит ли у вас средств на постройку? Такой мост обойдется чуть ли не в два раза дороже любого подвесного.
Розовощекий седовласый старый господин рассказывает охотно, не утаивая своих секретов:
— Опоры я всегда оставляю полыми, чтобы можно было и изнутри видеть, как ложатся камни.
— А опоры от этого не станут слабее?
— Что вы имеете в виду? — спрашивает Телфорд, поднося к уху большую черную слуховую трубку.
— Если опора не сплошная, а полая изнутри, не станет ли она от этого слабее?
— Разве наша шея слабее оттого, что мы через гортань вдыхаем воздух? А как бы хорошо было заглянуть внутрь с помощью какого-нибудь прибора! Приладить бы к нему зеркальце, и лекарь смог бы разглядеть, что у меня там, в ухе, творится… Тогда, может, и подлечить удалось бы — сменить испорченные детали… Чем плохо, а? — засмеялся старик.
Сечени сдвинул свои широкие брови, подвижные морщины заиграли на лбу, но затем он вынуждает себя улыбнуться.
— Понимаю, — говорит он.
— Вот видите, граф! А я понимаю, что вы все на редкость быстро схватываете, — говорит Телфорд.
И самым любезнейшим образом разъяснив все интересующие Сечени подробности, старик дарит ему чертеж каменного моста Ватерлоо.
— Если возникнет какая нужда, заходите, граф. Обращайтесь прямо ко мне, минуя всяческих посредников.
Сечени интересуется не только постройкой мостов, но и кораблестроением. Пароходы, регулирование Дуная, задача проложить водный путь к самому Черному морю занимают его в такой же степени, как будущий мост, которому надлежит стать завершением всех этих преобразований…