Нельзя верить в неизбежность! Ведь развитие техники и транспорта, способствовавшее физическому и духовному сближению народов, опыт истории человечества за последние сорок с лишним лет настоятельно требуют избежать войны, если мы усматриваем хоть малейший смысл в сохранении жизни человечеству. Необходимо сделать все, чтобы не допустить войны… Ведь дьявол не дремлет и пытается убедить нас, будто война неизбежна. А стоит нам только уверовать в эту неизбежность, и мы отдадим себя во власть дьяволу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вы тоже борец за мир? Вот видите — здесь и кроется решение вопроса. Нельзя полагаться на истину: что неразумно, то и невозможно априори. Необходимо пролагать путь разуму!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что касается передач «Свободной Европы», то тут у меня только одно желание. Пусть как можно скорее жизнь у нас наладится так, чтобы любой из нас мог бы тотчас возразить по поводу этих передач: «Клевета!» А вся наша страна сейчас стремится к этому.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, к этому стремится и правительство. И если передачи «Свободной Европы» «глушат», то происходит это по очень простой причине: как я уже говорил, яд клеветы действует быстрее, чем лечебная сыворотка опровержения. К сожалению, это так. Поэтому не совсем прав один из наших поэтов, когда говорит, обращаясь к лжецу:
Твои слова —
Лишь тени тень.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, имени автора я не помню… Всего несколько строк и остались в памяти. Вот какими словами клеймит он ложь и лжецов:
Пусть хлябь тебя зальет,
И твердь стенами замурует.
И небеса, сожженные дотла,
На голову лжеца падут,
Во прах испепеляя.
Бесплодьем проклятого лона
Порожденье —
И ты, и лживые слова твои.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне тоже нравится это стихотворение… Да только, к сожалению, ложь не бывает так сразу наказуема… Одно ясно: провозглашать лозунги свободы и мира может лишь тот, кому действительно мир и свобода дороже всех благ. Если же трепать эти лозунги в провокационных целях, то «небеса, сожженные дотла», будут достойной карой обманщику; ведь люди воспринимают эти слова как символ веры, и горе тому, кто вздумает помешать их доброй воле. Разве это не прекрасно? Добытая с бою победа сил разума, победа здравого человеческого рассудка — вот во что можно и должно верить.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Видите ли, историческая необходимость не имеет ничего общего с механическим процессом. Если с этой точки зрения оценивать конкретный факт — строительство Цепного моста, то следует признать: мост действительно мог бы быть построен и без участия Сечени, и без Терни, и без Адама Кларка. Но это несомненно произошло бы позже. И думается, не преувеличивая, можно сказать: тот гипотетический мост был бы построен хуже. Получился бы не столь прекрасным. Роль инициативы, таланта, личности, пожалуй, нагляднее всего проявляется в таком вот сложном политико-техническом деянии, увековеченном в камне творческим слиянием исторической необходимости и человеческой воли. Ни одно произведение не рождается без необходимости, но у каждого великого творения есть свой один-единственный совершенный вариант, превосходящий все прочие возможные варианты. Возвышенная геометрическая поэзия каменных опор и чугунных конструкций. Оптимум, достигнутый посредством стратегических расчетов. Оптимум — это ритм, обретший голос, именно на этой высшей ступени соразмерности. Кому, как не вам, почувствовать, насколько сродни музыкальному произведению согласованные линии моста!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не взглянуть ли нам еще раз на него? Ведь много легче воспринимать мост в целостности, когда он у нас перед глазами. Терни Кларку он впервые открылся также как единое целое; я не усомнился бы в этой истине, даже если бы не знал, что работу он начинает с эскиза, изображая мост в общем виде, и лишь впоследствии, гораздо позднее, принимается за разработку деталей. Увиденное словно въявь, это целостное творение требует самых тщательных расчетов… Стройность и легкость должны сохраниться непременно. Изгибы арок пусть будут смелыми, но не настолько, чтобы вызывать у зрителя сомнение в надежности конструкции, поскольку глаз человеческий веками приучен к массивной приземистости старинных каменных мостов. Глазу необходимо заново привыкнуть к пропорциям, подсказанным новым материалом, и будущее сооружение своей стройностью и дерзновенностью окажется сродни благоговейно устремленным к небесам готическим соборам. Его не сравнить с имитирующим греческую монументальность зданием, украшенным колоннадой в стиле классического ампира, которое строит в те же самые годы другой англичанин — Михай Поллак. Я имею в виду здание Национального музея, которое мы с вами тоже видели…
Архитектоника моста ближе к мелодиям новой музыки, к гармонии и пропорциям, отраженным в нотных знаках, нежели любое другое произведение искусства, воплощенное в материи. О да, современные ритмы наверняка пришлись бы по душе инженеру! Музыку человек вроде Терни Кларка слушает, наверное, лишь во время церковной службы — церемонии, от которой при его общественном положении уклониться нельзя. Под музыку Генделя и Баха он, если, конечно, не погружается в дрему, должно быть, думает о ритме мостовых арок и пилонов, величественно возносящих его дух…
Можно предположить также, что инженер читает стихи. Конечно, не вслух. И вряд ли сознает при этом, какую мощь придают сонету мерные чередования звуков, каким скрупулезно рассчитанным мостом является созвучие слогов и ритм, и установленное заранее число строк, — весь этот эмоциональный мост, связующий смысл слов и понятий и разрывающий лишенное мысли одиночество микрокосмоса. Не следует забывать, что инженер — а в нашем случае оба инженера — исходят из понятия «мост» — реального способа соединения двух берегов. Для них не важно, что мост этот будет перекинут через Дунай — реку, которая в давние времена служила рубежом Римской империи. А если и важно, то лишь в том аспекте, что климат на Дунае иной, нежели на Темзе. Для них важен лишь факт соединения. Но вместе с тем соединение закономерно предполагает гармонию. Архитектура есть лирика целомудренной души, и поэтому она ближе к музыке, чем остальные виды искусства.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не правда ли, как приятно вновь увидеть воочию то, о чем так много говорено словами? Как четко прослеживается тут гениальная самобытность обоих созидателей, которая согласуется с исторической необходимостью, что ничуть не умаляет их личных заслуг.
Если объяснять суть всех явлений одною лишь исторической необходимостью и ничем иным, то мы тем самым лишь дадим правильное научное название фатуму и не продвинемся вперед ни на шаг. И если на все случаи жизни иметь одно объяснение: великие задачи порождают и великих людей, способных справиться с этими задачами, — то мы создадим очень стройную теорию, однако практической пользы от нее не будет никакой, это все равно что приписывать естественный отбор божественному промыслу…
А между тем оба «божественных» Кларка — самые обычные смертные. Они сооружают подвесной мост, задавшись целью, чтобы тот был надежным и при этом не грубо-массивным. Туго натянутым и чуть подрагивающим — как струна поверх корпуса скрипки. Но в денежных делах созидатели шутить не любят. Я уже рассказывал вам историю двух юнцов, посланных на выучку по протекции. Сечени поначалу негодует. В письме, датированном летом 1843 года, он пишет своему секретарю: «С Терни необходимо расплатиться». И далее:
«Беда с этим Терни Кларком. Geduld[76]. Он всегда и во всем очень талантлив… Однако же видеть его скупость и невообразимую жадность к деньгам — поистине печально и, даже более того, смешно. Такие черты в характере человека неженатого, довольно состоятельного и к тому же живущего на одних ртутных пилюлях… Что ни говори, а человек есть жалкий червь!»
Я вновь беру сторону Терни. Какой резон, спрашивается, натаскивать ему или Адаму Кларку двух олухов, присланных по протекции? Он, видите ли, не женат! Сечени — тот мог себе позволить жениться на женщине, которая привела с собой в дом графа более полудюжины детей. Холостяцкая жизнь Терни — это его личное дело. Да не будь он холостяком, разве смог бы он чуть что срываться с места и ехать в Пешт? Вот Сечени, например, с тех пор как женился, за границу ни ногой. Ну а ртутные пилюли!.. Сечени, право же, грех жаловаться: он и сам частенько просит Терни привезти ему или прислать из Англии всевозможные лекарства…
Впрочем, к чему эта защитительная речь? Сечени сам признал правоту Терни и уладил дело у «главного канцлера».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я не вижу ничего дурного в этом правиле: не жалеть денег за хорошую работу. Куда прискорбнее соперничество между Терни и Адамом Кларком на почве денежных дел или из зависти.
Адам Кларк к тому времени не только руководит строительством Цепного моста: Сечени поручает ему и другие работы. 1 декабря 1845 года создается комитет по строительству будапештского тоннеля. В тот же день на квартире у Сечени до рассвета трудятся вместе трое: Кларк, Сечени и Ташнер.
Но тут, судя по всему, случается нечто непредвиденное. 6 декабря Адам Кларк заявляет, что намерен съездить на родину, в Англию. А 8 декабря некий английский инженер по фамилии Бэрри и