Мне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст. Он действительно стареет и теряет уверенность в своих силах, а Конвей, очевидно, устроил ему разгром, о котором я ничего не знаю.
— Боб, у тебя возникли какие-то проблемы в больнице? — спросил я.
— Да, — поколебавшись, ответил он. — Проблемы возникли. — Он встал и налил в свой стакан виски. Потом подошел к окну и встал спиной ко мне. — Она умерла, Лу. — Он принялся покачиваться с пятки на носок и обратно. — Она так и не вернулась оттуда.
— Так мы же знали, что у нее нет шансов, — сказал я. — Все, кроме Конвея, а он слишком упрям, чтобы здраво смотреть на вещи.
Боб промолчал. Я подошел к окну, встал рядом с ним и положил руку ему на плечо.
— Послушай, Боб, — проговорил я, — не знаю, что тебе сказал Конвей, но нельзя, чтобы его слова так действовали на тебя. Ты посмотри, что он вытворяет! Ведь он даже не собирался брать нас в это путешествие — мы сами навязались. А теперь он требует, чтобы мы прыгали по первому его «кваку», и закатывает страшный скандал, когда что-то его не устраивает.
Мне показалось, что Боб слегка пожал плечами, а может, он просто глубоко вздохнул. Я убрал руку с его плеча, секунду прикидывал, стоит ли еще что-то сказать, а потом ушел в ванную и закрыл за собой дверь. Когда человеку плохо, иногда лучше оставить его одного.
Я сел на край ванны и закурил. Я сидел и думал — как бы со стороны — о себе и Бобе Мейплзе. Боб всегда был очень добр ко мне, и он мне нравился. Но не более, чем другие. Когда дело доходило до расследований, он становился одним из сотен, с кем я встречался и был любезен. Однако почему-то сейчас меня волнуют его проблемы, а не мои собственные.
Возможно, это отчасти объясняется тем, что мои проблемы главным образом решены. Я знал, что Джойс не выживет и, следовательно, не заговорит. Я не исключал, что она на время придет в сознание, но был убежден, что говорить она не сможет, — это нереально после того, что случилось с ее лицом… Однако уверенность в собственной безопасности не объясняла мое беспокойство за Боба. После убийства меня здорово напугали, поэтому до сих пор у меня не было возможности порассуждать спокойно и принять тот факт, что я в безопасности. Однако, несмотря на это, я попытался помочь сыну того грека, Джонни Папасу.
Дверь распахнулась, и я поднял голову. Мне широко улыбался Боб. Он раскраснелся, виски выплескивалось на пол из полного стакана.
— Эй, — спросил он, — ты меня бросил, Лу? Иди сюда, составь мне компанию.
— Конечно, Боб, — сказал я, — с удовольствием. — Я вместе с ним вернулся в гостиную. Он плюхнулся в кресло и залпом опорожнил свой стакан.
— Лу, давай чем-нибудь займемся. Давай выйдем в этот чертов коровий город и загуляем. Вдвоем, только ты и я, а?
— А как же Конвей?
— К черту его. У него здесь какие-то дела, планирует задержаться на несколько дней. Бросим свои вещи в какой-нибудь гостинице, чтобы больше не встречаться с ним, и устроим себе праздник.
Он потянулся за бутылкой, но ухватить ее ему удалось только со второй попытки. Я забрал у него бутылку и сам наполнил стакан.
— Звучит соблазнительно, Боб, — сказал я. — Я бы с удовольствием. А разве нам не надо возвращаться в Сентрал-сити? Я имею в виду, Конвей в таком состоянии, и с нашей стороны было бы…
— Я сказал: к черту его. Я сказал именно то, что хотел сказать.
— Да, конечно, но…
— Я сделал для Конвея достаточно. Я сделал слишком много. Я сделал даже больше, чем следовало. Итак, запрыгивай в свои ботинки, и пошли.
Я сказал, что да, конечно, с удовольствием, сию минуту, но у меня болит мозоль, и мне нужно срезать ее, и пока я буду заниматься мозолью, Бобу было бы неплохо немного поспать.
Боб так и сделал, предварительно поворчав и посопротивлявшись. Я позвонил на железнодорожный вокзал и забронировал купе в спальном вагоне на восьмичасовой поезд в Сентрал-сити. Это обойдется нам в кругленькую сумму, так как округ не будет оплачивать проезд в первом классе, однако я решил, что нам никто не должен мешать.
Я оказался прав. Я разбудил его в шесть тридцать, чтобы у него было достаточно времени прийти в себя. Он выглядел хуже, чем до сна. Я попытался уговорить его принять душ, но он отказался наотрез. Отказался он и от кофе и еды. Вместо этого он опять присосался к виски и перед уходом прихватил с собой полную бутылку. Когда я усадил его в поезд, я был измочален, как коровья шкура в дубильном чане, и спрашивал себя, что, ради всего святого, сказал Бобу Конвей.
Я спрашивал себя, хотя уже давно должен был понять. Потому что Боб почти сказал мне. Все было ясно как день, просто я слишком глубоко ушел в себя, чтобы разглядеть это.
Возможно, хорошо, что я ничего не понял. Ведь уже нельзя было что-либо изменить. А я бы обливался кровавым потом.
Вот таким было мое путешествие в большой город. Первое путешествие за пределы округа. Из самолета — в гостиницу. Из гостиницы — в поезд. А потом долгий ночной переезд, когда за окном ничего не увидишь, в тесном купе в обществе рыдающего пьяницы.
Примерно в полночь, незадолго до того как заснуть, Боб, кажется, начал бредить. Он вдруг сжал кулак и ударил меня в грудь.
— Эй, — воскликнул я, — не зарывайся. Боб!
— Не зары… не зарывайся, — забормотал он. — Люди, улыбайтесь, с-смехом заряжайтесь… о содеянном не сокрушайтесь и т-так далее. Так что не зарывайся.
— Боб, — сказал я, — я просто пошутил.
— Вот что я тебе скажу, — резко проговорил он. — Ты никогда даже не думал об этом.
— Ну?
— С-светлее всего — п-перед темнотой.
Я расхохотался, несмотря на усталость.
— Ты все неправильно понял, Боб, — сказал я. — Ты имеешь в виду…
— Ш-ш-ш, — оборвал он меня. — Это ты неправильно все понял.
10
Мы прибыли в Сентрал-сити около шести утра, и Боб тут же на такси поехал домой. Он плохо себя чувствовал — он действительно заболел, а не мучился с похмелья. Боб был слишком стар, чтобы тянуть свой воз.
Я заехал в офис. Все было спокойно, по словам ночного дежурного. И я тоже отправился домой. Я проводил в офисе гораздо больше времени, чем мне было положено в соответствии с должностью, поэтому никто не осудил бы меня, если бы я взял недельку отпуска. Что я и собирался сделать.
Я переоделся в чистое, сварил себе яйца и кофе. Когда я сел есть, зазвонил телефон.
Я решил, что звонят из офиса или, вероятно, Эми проверяет, вернулся ли я, — она могла либо звонить утром, либо ждать до четырех, когда закончатся уроки. Идя к телефону, я пытался найти какой-нибудь удобоваримый предлог, чтобы не встречаться с нею, поэтому, услышав в трубке голос Джо Ротмана, я немного опешил.
— Знаете, кто звонит, Лу? — спросил он. — Помните наш последний разговор?
— Конечно, — ответил я. — О… э-э… ситуации на стройках.
— Я хотел попросить вас заехать сегодня вечером, но мне нужно уехать в Сан-Анджело. Вы не против, если я заскочу к вам через несколько минут?
— Нет, — сказал я, — не против. Что-то важное?
— Одно маленькое, но важное дельце, Лу. Всего лишь пара слов в подтверждение.
— Да, но, может, я смог бы…
— Не сомневаюсь в этом, однако будет лучше, если мы встретимся лично, — сказал он и положил трубку.
Я тоже положил трубку и вернулся к столу. Время еще раннее. Возможно, никто его и не увидит. Как бы то ни было, он не преступник и даже пользуется уважением в определенных кругах.
Он пришел через пять минут. Не вкладывая особого радушия в свои слова, так как я не хотел, чтобы он надолго задержался у меня, я предложил ему позавтракать. Он отказался, однако сел за стол.
— Итак, Лу, — сказал он, скручивая сигарету. — Я полагаю, вам известно, что именно я хотел бы услышать.
— Думаю, да, — кивнул я. — Считайте, что я это сказал.
— Самые осторожные статьи правы в своих намеках? Он пытался всыпать ей и сам же поплатился за это?
— Все выглядит именно так. Не вижу другого объяснения.
— Не перестаю удивляться, — сказал он, смачивая слюной папиросную бумагу. — Не перестаю удивляться тому, как женщина с разбитым лицом и сломанной шеей могла шесть раз попасть в обидчика, пусть и такого крупного, как наш покойный Элмер Конвей.
Он медленно поднял глаза. Когда наши взгляды встретились, я пожал плечами.
— Вероятно, она сделала все выстрелы не одновременно. Она стреляла в него, пока он бил ее. Черт, вряд ли она стояла и ждала, когда он закончит, прежде чем начать стрелять.
— Такое маловероятно, верно? — согласился Ротман. — И все же из имеющейся информации — не забывайте, я дилетант — можно сделать вывод, что она поступила именно так. Она еще была жива, когда он умер. Одной — ладно, двух выпущенных ею пуль было достаточно, чтобы обезвредить его. Следовательно, она получила повреждения — сломанную шею и прочее — до того, как стреляла.
Я помотал головой — мне нужно было отвести от него взгляд.
— Вы сказали, что вам требуется подтверждение, — сказал я. — Вы… вы…
— Мне нужно подлинное свидетельство, Лу. И никакие суррогаты не принимаются. И я жду его с нетерпением.
— Не понимаю, с чего это вдруг вы пришли ко мне с вопросами, — сказал я. — Шериф и окружной прокурор всем довольны. Это главное, что меня волнует.
— Значит, вы так смотрите на ситуацию, да?
— Именно так.
— Ладно, расскажу, как вижу ее я. Я пришел к вам с вопросами, потому что имею отношение к этому делу. Не прямое, но и…
— Но и не косвенное.
— Точно. Мне известно, что вы имели зуб на Конвеев. Я сделал все возможное, чтобы настроить вас против старика. В нравственном отношении — а может, и в правовом — я разделяю ответственность за любое неблаговидное действие, предпринятое вами. Скажем так: я и профсоюз, который я возглавляю, можем оказаться в очень некрасивом положении.
— Это вы сказали, — проговорил я. — Это ваши слова.
— Вы нос-то не задирайте, Лу. Я убийство так не оставлю. Кстати, каков счет на сегодняшний день? Один или два?