Два молодых человека обнялись.
— Мы тебя ждали завтра.
— А я пг’иехал днем ганыпе. Погостил в К., и хватит с меня. Ты же знаешь дядю Тасило. Пг’изнаюсь, стг’ашно скучал там. И подумал, у вас здесь лучше.
— Господин Надьреви, граф Правонски, — представил их Андраш друг другу.
Надьреви слегка поклонился, граф Правонски, не глядя на него, протянул ему руку.
— Скажи-ка, Банди, кто-нибудь еще к вам пг’иехал?
— Нет. Ты первый гость.
Учителю показалось, что не ему представил Андраш графа Правонски, а наоборот. Ну, это еще куда ни шло. Но не глядя подать руку! А вот сейчас он спрашивает Андраша: «Куда ты направляешься?» Словно его, Надьреви, и не существует. Словно Андраш один. Китайские усы. Монокль. Картавость. Спортивный костюм в обтяжку и тощие ноги, торчащие из бриджей. Боже, ну и вид! Надьреви отошел в сторону.
— Идем с нами, — пригласил Андраш графа Правонски.
— Ског’о же будет ужин, — сказал тот, невольно бросив взгляд на учителя.
— Да.
— Тогда, пожалуй, я пойду пег’еоденусь.
— Для этого тебе еще хватит времени.
— Нет, я не хочу опаздывать. Зачем заставлять себя ждать? Au vevoir[27]. — И он поспешил в свою комнату, от двери которой они отошли, разговаривая.
Андраш и Надьреви пересекли двор. Миновали вход в господский дом. Учитель вспомнил вчерашний случай со стариком. Его снедало любопытство, — будь что будет, он спросит об этом молодого графа.
— Мне хотелось бы знать, просто так… Скажите, кто тот старик, которого граф Берлогвари так строго отчитал вчера вечером?
— Какой старик? Я ничего не знаю.
— Вы не слышали? Старый оборванец сидел в маленькой комнатке, выходящей в коридор, граф Берлогвари вошел туда и…
— А-а! Ночной сторож. Старый дурак. Нечего ему в доме болтаться. — И Андраш слегка смутился.
Надьреви понял, что сделал глупость, пустившись в расспросы. Учитель угрюмо молчал. Сердился на себя самого. Впрочем, этот вопрос мог явиться поводом для более тесного сближения, которое отклонил молодой граф.
Они подошли к боковому флигелю. Через низенькую дверь попали в прихожую, затем на кухню. Эта кухня совсем не похожа была на кухоньки, которые видел Надьреви в бедных квартирах. Настоящий зал. Большие окна выходят в парк. Помещение светлое, с белыми стенами и белой непонятного назначения мебелью: шкафами, сундучками, столами. На огромной квадратной плите варились, жарились кушанья. Много разных блюд, и для прислуги здесь готовили ужин. Козлобородый повар, которого Надьреви видел раньше в огороде, стоял у плиты. Три его помощницы возились на кухне.
— Это господин Шаута, наш повар, — сказал Андраш.
Шаута с улыбкой ответил на приветствие по-немецки.
— По-моему, самый лучший в стране повар, — похвалил его молодой граф.
В ответ на эту похвалу Шаута скромно покачал головой. Не отрицательно, а, скорей, лишь с сомнением.
— Он не только хорошо готовит, но и знает удивительные фокусы. Вполне мог бы служить у нас придворным шутом. — Повар улыбнулся, одобрительно кивая головой. — Ну, герр[28] Шаута!
Повар не заставил себя просить, тут же продемонстрировал свое искусство. Он подбросил в воздух блинчик, который как раз жарил, так что тот, перевернувшись, шлепнулся обратно на сковородку. Этот трюк он повторил несколько раз. Потом перестал жарить блинчики и, взяв скалку за оба конца и вытянув руки, так подкинул ее, что она, перескочив через его голову, попала ему на спину. Оттуда снова взлетела в воздух. Второй фокус он тоже повторил. Затем раскланялся, как артист в цирке.
Еще несколько блинчиков поджарил Шаута и, отставив сковородку, сказал:
— Alles ist fertig, Herr Schauta kann weggehen[29].
— Aber wohin?[30]
— К юным красоткам, — лукаво засмеялся повар.
— А где они? — словно загоревшись, шутки ради спросил Надьреви.
— Kommen Sie mit mir. Пойдемте со мной.
— Как-нибудь в другой раз. Серьезно, пойду с вами.
— Natürlich[31].
— Ну, пошли, — направился к двери молодой граф.
Они поздоровались со старой ключницей.
— Сейчас Шаута уйдет домой, — сказал Андраш. — Сервировкой не он занимается. Самый большой здесь лодырь. Вечно сидит в своей норе. Живет в маленьком домике на огороде. Утром приходит на кухню; его подручные должны быть уже наготове, он распределяет между, ними работу и удаляется. Появляется за полчаса до обеда; тут уже всё у него под рукой: тесто, мясо, картофель, разные овощи — словом, все, что нужно; потом за полчаса приготовляет обед. Никогда не опаздывает и опаздывать нельзя, иначе его выгонят. Вообще я его очень люблю, он весельчак и прекрасно стряпает. До него у нас часто менялись повара, а Шаута уже шесть лет в усадьбе… Вернемся на кухню, — приостановился вдруг Андраш, — я забыл совсем. Хочу заказать к завтраку немного печеночного паштета.
Они вернулись на кухню. Андраш долго шептал повару на ухо, подробно объяснял, каким должен быть паштет. Шаута понимающе кивал. Между тем стоявший в дверях учитель обнаружил возле себя на белом сундучке книжечку с меню, которую вечером после ужина вручил графу Берлогвари лакей. Надьреви стал ее перелистывать. У Шауты, точно у школьника, был каллиграфический почерк, а делавший поправки и дополнения граф писал, как курица лапой. В одном месте предложение Шауты было зачеркнуто и вписано: «Entrecote de beuf avec des petits pois»[32]. Конечно, неправильно, в слове «bœuf» пропущено «o». Положив книжечку на место, Надьреви поспешил отойти от сундучка, чтобы Андраш не заметил его нескромного любопытства.
Затем молодой граф и учитель пошли в курительную, — было уже пора. Граф Правонски сидел там в самом широком кресле и оживленно беседовал с графом и графиней Берлогвари. Вскоре речь зашла о поездке Андраша и Надьреви в Топусту. И о том, что они много повидали.
— Уж не заходили ли вы в дом к батракам? — осведомилась графиня.
— Нет, нет, — поспешил успокоить ее сын.
Потом, отведя отца к окну, молодой граф шепотом рассказал ему, как расправился Крофи с несчастным цыганом, которого он, Андраш, отпустил на свободу. Граф Берлогвари, молча выслушав сына, тоже шепотом задал ему несколько вопросов, бросая изредка взгляд на учителя.
— Все в порядке, — сказал он под конец.
До Надьреви долетело лишь несколько слов и последнее утверждение, что все в порядке.
Трудно было понять, что это значит. То ли граф Берлогвари, узнав о случившемся, намерен принять какие-то меры, то ли дело и так улажено.
К ужину слегка раздвинули стол. Граф Правонски сел справа от хозяйки дома, затем учитель, граф Берлогвари и, наконец, Андраш. Во время затянувшегося надолго ужина граф Правонски болтал непрерывно. Надьреви ел молча. Его не привлекали к разговору, который, впрочем, вертелся вокруг неизвестных ему семейных, родственных дел и светских историй. Всего два раза, как видно, из вежливости, обратился к нему граф Берлогвари:
— Не правда ли, господин Надьреви?
Это «господин Надьреви» прозвучало отчужденно, почти безжалостно. Не соответствовало общему дружескому тону беседы. Насколько искренней было бы назвать его просто «Надьреви». «Не правда ли, Надьреви?» К тому же, когда граф Берлогвари обращался к нему, граф Правонски смотрел на него, на учителя, как на какого-нибудь диковинного зверя: что, мол, ответит этот неприятный субъект, не выпалит ли какую-нибудь неучтивость, не запнется ли, не вызовет ли улыбку. Чувствуя себя неловко, Надьреви постепенно мрачнел. Он надеялся, что Андраш отвлечется хоть немного от общего разговора и поддержит его морально, но тот бросил его на произвол судьбы.
В курительной говорили о том, что С. застрелил огромную дрофу, что Д. провел полмесяца в Вене, что Х. три недели прожил в Пеште, так как принимал ванны в Лукасбаде, и утверждает, что в Пеште сейчас страшно скучно, там нет ни души; у К. вскоре начнется охота; против Я. возбудили судебное дело о возмещении причиненного ущерба, так как весной он выстрелил в своего егеря; семья К. уехала в комитат Ноград, в свое поместье, а тем временем в их замок В. забрались воры и украли много картин и драгоценностей. С., Д., Х. и прочие были, конечно, все без исключения графы и бароны; упомянули даже об одном герцоге. Андраш хвалил повара за искусное приготовление блинчиков. Никто не умеет жарить блинчики, как Шаута. В них надо положить яйца, немного сливок и поджарить так, чтобы они и сырыми не были, и чтобы края и середина у них не подгорели, и они получились румяные с коричневыми пятнышками.
Когда граф Правонски посочувствовал бедному Я., который выстрелил в «этого олуха егевя» и, возможно, вынужден будет уплатить компенсацию, разгорелся небольшой спор. Граф Правонски возмущался судебными порядками, при которых Я., наверно, придется платить. Он назвал их «абсуг’дными». Когда егерь травит дичь, то идет на «г’иск». Если его подстрелят, то сам виноват. Раз он дрожит за свою шкуру, то нечего травить дичь.
— Если такой дуг’ак, квуглый дуг’ак, тог’чит перед моим г’ужьем, то неужели я должен платить?
Граф Правонски словно специально подбирал слова с буквой «р».
— Но ведь Я. мог убить этого беднягу, — покачав сокрушенно головой, заметила графиня.
— Да. Чуть не застг’елил, — засмеялся граф Правонски. — И не случайно. Ведь он г’ассвиг’епел из-за оплошности егевя. Услышав его г’омкий квик, подбежал к нему и напг’авил на него г’ужье. «Не ог’и ты, болван, иначе застг’елю тебя».
— Я. поступил неправильно, несправедливо.
— И я бы пг’иствелил егевя.
— Не говорите так, дорогой Эндре. Вы не правы. Неужели вы способны ни с того ни с сего убить человека?
— Я? Пг’еспокойно. Не мог’нув глазом.
Надьреви сидел потрясенный. Он не высказал своего мнения, да и не мог этого сделать, потому что его не спрашивали. А если бы спросили, то он лишь выразил бы свое негодование. Молча сидел он и думал, как бы ему, не дожидаясь конца разговора, уйти из курительной. Мо