Зов быка, трубный голод гона,
по дорогам всплывают деревья, как мертвые птицы,
снова грязь и тоска, и апрельская прель по газонам,
снова запах травы и сверкание серой столицы.
Каждый хочет дожить до весны, до любви, до рассвета,
каждый хочет дожить до раскрывшихся почек и веток.
Вот приходит весна, одиноко стуча каблуками,
и плывут по реке в облаках прошлогодние листья,
полстолицы в тени, полстолицы холодного камня,
и висит, как в петле, тишина полутемной больницы.
Вот плывут по реке,
вот текут по реке, исчезая,
мимо длинных дворцов, под мосты, никуда, ниоткуда,
так зачем я смотрю и теряю и вновь провожаю,
словно что-то найду и уже никогда не забуду.
Возвратись, моя осень, моя золотая корона,
мой пустынный полет и надорванный край небосклона.
Вот приходит весна, и качается сумрачный воздух,
я сейчас провожаю уже умиравшие листья,
а осенняя прель окунается в новую воду,
и глядят на меня из воды отраженные лица.
1962
" Се аз на Зеях стог времен "
Се аз на Зеях стог времен
где мозг изрыт ходами мысли
в урусах каменных умрем —
портрет непоправимой мысли
пейзаж где времени нескор
и тело лодкою звучит
в урусах каменных озер
красива бденья ночь свечи
и там, где в погребке лесном
бродили молодые вина
в краю лосей и мешковины
подставив Ладоге лицо
стоял в лесничестве один я
(Весна 1963)
" Не пустой, не совсем пустой магазин цветов "
Не пустой, не совсем пустой магазин цветов, стены которого длинные зеркала. Одинокая пара, одинокая пара, одинокая пара выбирает цветы: цикламены, гвоздики (я не помню, какие вы любите, но и те) — где розы мои? где фиалки мои? где светлоокий месяц мой? — вот розы твои. Фиалки твои. Вот светлоокий месяц твой… где розы мои? где фиалки мои? где светлоокий месяц мой? — вот розы твои. Вот фиалки твои. Вот светлоокий месяц твой.
Из дверей магазина цветов выходят люди с гвоздиками, цикламенами (я не помню, какие вы любите, но и с теми). (Можно для верности заглянуть через стекло витрины вглубь помещения, где всё еще бродит одна-единственная пара, выбирая цветы). Люди выходят из дверей магазина и смешиваются с общей толпой: где розы мои? где фиалки мои? где светлоокий месяц мой? — вот розы твои. Фиалки твои. Вот светлоокий месяц твой.
Идут люди. Приближаются, размываются внефокусом, проходят. Идут люди. Приближаются, размываются внефокусом, проходят. Стоп. Один из них. Улица снялась со стоп-кадра, но внимание не на всей толпе, а только на том человеке, который был замечен. Следим, следим и… отпускаем. Новый заход с прежней точки — провожается другой человек. Затем еще один. Еще один. Звуковой фон — гомон многолюдного места: шарканье, шуршанье, обрывки речи. (Можно быстро приблизиться к какой-либо беседующей паре или группе, услышать, о чем они говорят, и — забыть о них. Можно услышать диалог в том виде, в каком он происходит, а можно и пустить его на большой скорости, чтобы люди заговорили по-птичьи. Можно всем говорящим вместо их внешнего диалога подложить истинный: где розы мои? где фиалки мои? где светлоокий месяц мой? — вот розы твои. Фиалки твои. Вот светлоокий месяц твой, — так что все будут произносить только эти стихи.)
Жуткий звук. Он — и всё замерло. Медленно, рывками (через частые стоп-кадры) поворачиваются лица: на тротуаре человек лежит. (Это может быть истинный случай, но и не исключена провокация.) Суета вокруг лежащего, данная синхронно, как и всё, что будет происходить в фильме.
(Лето 1969)
Прямая речь
«На острие копья замешан мой хлеб», — сказал Архилох.
«Скучно на этом свете, господа», — сказал Гоголь.
«Дико хочу что-нибудь в желудок», — сказал Мельц.
«Я жить хочу», — сказал Пушкин.
«Со мной случился «Бобок», — сказал Михнов-Войтенко.
«Творчество или торчество», — сказал Галецкий.
«Хорошо, что мы видимся только для любви», — сказал дядя.
«Блаженны нищие духом», — сказал Иисус Христос.
«Видишь, каким стилистическим оборотам научила меня жизнь моя», — сказал Швейгольц.
«Бог весь во всём», — сказал П. Тейяр де Шарден.
«Как безобразна молодость», — сказал Михнов-Войтенко.
«Что толку в том, что мы любим нас?» — сказал дядя.
«Эфирные насекомые», — сказал Гоголь.
«Пью, опершись на копье», — сказал Архилох.
«Отцы ваши — где они? да и пророки, будут ли они вечно жить?» — сказано в Библии.
«О стыд, ты в тягость мне», — сказал Пастернак.
«Здесь всё меня переживет», — сказала Ахматова.
«Любовь», — сказал Галецкий.
Альтшулер сказал глупость.
«Где хоть что-нибудь?» — сказал дядя.
«Nevermore», — сказал Эдгар По.
«Ничто», — сказал Галецкий.
(Вторая половина 1969)
"Никому не нужно то, что мне нужно "
Никому не нужно то, что мне нужно.
Никому не нужно то, что нам нужно.
Никому не нужно то, что всем нужно.
1970
СТИХИ
" Я, как спора, просплю до весеннего льда, "
Я, как спора, просплю до весеннего льда,
до ментоловой свежести марта,
когда выгонит в степь, чтобы дальше удрать,
время — лист непросохших помарок.
Когда солнца квадраты, ложась на паркет,
пыль поднимут, как стадо по шляху,
я останусь один там, где царственный кедр,
что ни пень — стародавняя плаха.
И, заткнув топорище за красный кушак,
дровосек, в первородности дятел,
я прикинусь собой и с серьгою в ушах
приценюсь к себе: важно ли спятил?
Там купается соболь в полдневном снегу,
вьются лисы, подобные дыму,
ну а если и впредь я уйти не смогу,
на глаза пятаки положи мне.
Декабрь 1963
ОХТА
Заборы захолустья, замки фабрик,
дневной их свет и белые ручьи
сегодня только выпавшего снега
на склоны тихих набережных Охты.
Один я прохожу огромный мост,
всё большее пространство оставляя
там, за собой, где тянутся плоты
запорошённых первым снегом бревен.
Возможно, что когда-нибудь под старость
я поселюсь на правом берегу,
чтоб видеть баржи в утро ледостава,
расплывшийся под солнцем Петербург.
Декабрь 1963
" И скорописью не угнаться "
И скорописью не угнаться
за мертвыми. Свыкаясь, жди.
Виденью лыжника сродни,
петляй по ледяному насту,
где вид застывшего ручья
в себе таит витое имя.
Ночь бденья. Снег идет. Свеча.
И белым воздухом стоим мы
в открытом зеркале, где час
назад юродством сада
являлись: Мысль. Письмо. Свеча.
Потемки перед снегопадом.
Широкой шторою окна
укрывшись, ждало отраженье.
И зимней форточки свежее
была печаль моя слышна.
И силы не было продлить
письма живого начертанья.
Распад. Свеча. Полжизни. Странник.
Окно. И гласная петли.
<1963?>
НОЧЬ В ЮККАХ
Поле и лыжников — снег освещает — виденья,
на вершине холма, на коленях, на что-то надеясь,
может быть, только сном осязая летания слабость,
пока имя твое полупетлями путает слалом,
ты глядишь в зеркала, отделенный пространством их мнимым,
где проносятся лыжники в поле открытое, мимо
одиноких деревьев, мачтОвого бора, как будто
это всё для того, чтоб тебя окружить и опутать
дикой скорописью по луной освещенному насту,
но и так всё равно, всё равно никогда не угнаться
там, в немых зеркалах, одинаковых снежным покоем,
за идущим вперед, повернувшись спиной через поле.
Здесь ты поднят холмом, и снуют, извиваясь, виденья,
то являясь во множестве, то так внезапно редея,
что лесничество всё: и кустарник, и сосны на склоне
одиноких вершин, и печаль их — всё, как на ладони.
1964
" Есть светлый полдень и раздолье льда, "
Есть светлый полдень и раздолье льда,
и плотный снег, не тающий на солнце,
и Петербург хрустальною солонкой
открыт глазам — и тень его светла.
Когда, когтями обнимая шар,
Румянцевский орел всей грудью ослепляет,
я вижу в два окна из царской спальни
и славы блеск, и офицерский шарф.
1964
А.С. ПУШКИН
Поле снега. Солнцеснег.
Бесконечный след телеги.
Пушкин скачет на коне
на пленэр своих элегий.
Яркий снег глубок, и пышен,
и сияет, и волнист.
Конь и Пушкин паром дышат,
только стека слышен свист.
Ветра не было б в помине,
не звенела бы река,