остоянно вспоминает ее.
Затем начался малозначительный разговор о семейных делах. Госпожа Фан расспрашивала об отце Лу Мую, ее интересовало, сколько он теперь выпивает вина, а также — какие стихи написала в последнее время Лу Муюнь.
Ху Гогуан скромно сидел и с почтением слушал, а в душе был очень удивлен: госпожа Фан оказалась полной противоположностью той, которую он нарисовал в своем воображении. Она была мягка и приветлива и не интересовалась политикой.
Следя за беседой, Ху Гогуан осматривал гостиную. Прямо в центре висели портрет Сунь Ятсена и его завещание, и по бокам портрета было написано:
«Революция еще не победила. Мы должны прилагать все усилия».
На левой стене привлекала надпись, состоящая из четырех строк Чжан Чжидуна. И над самой дверью, ведущей во флигель, находился большой, до пояса, портрет мужчины. По его квадратному лицу, густым бровям, прямому носу, выразительным глазам можно было сказать, что у него «внешность незаурядная». Ху Гогуан решил, что это и есть Фан Лолань.
В левом углу комнаты стояли три деревянных стула и два чайных столика. Они были размещены в таком же порядке, как мебель у правой стены. Два плетеных кресла располагались одно против другого на расстоянии более трех чи[17]. Между ними не было чайного столика, а находилась латунная жаровня, в которой плясало синеватое пламя.
В центре гостиной находился небольшой квадратный стол, покрытый белой скатертью. Посреди него возвышалась темно-голубая ваза с веткой чашкоцветника.
В правой части комнаты, у стены, стоял небольшой прямоугольный столик, на котором красовались часы, букет нарциссов да несколько безделушек.
Свешивающийся с потолка квадратный абажур, на котором были наклеены вырезанные из бумаги иероглифы: «Поднебесная[18] должна управляться всеми», — завершал убранство гостиной.
Ху Гогуан подумал, что обстановка в комнате под стать самой госпоже Фан: такая же изысканная, изящная, скромная.
— Летом прошлого года провинциальная женская школа приглашала сестру в качестве преподавательницы, но она не согласилась. А было бы совсем неплохо, если бы она работала. Времена нынче изменились, зачем же прятаться дома! Не правда ли, госпожа Фан?
Эти слова внезапно донеслись до слуха Ху Гогуана, рассматривавшего высказывание Чжан Чжидуна, написанное скорописью. Он поспешно перевел взгляд с надписи на лицо госпожи Фан и увидел, что она слегка улыбается.
— Госпожа Фан, несомненно, выполняет важную работу в партийном комитете? — не удержавшись, спросил Ху Гогуан.
— Я не веду никакой работы. Я не умею заниматься делами.
— К сожалению, госпожа Фан чересчур поглощена домашними обязанностями, — заметил Лу Мую.
— Последнее время даже с домашним хозяйством я справляюсь плохо. — Лицо женщины стало грустным. — Стыдно сказать, но я чувствую, что не поспеваю за изменениями, которые так стремительно происходят вокруг меня.
Лу Мую неопределенно кивал головой. Ху Гогуан напряженно подыскивал подходящий ответ.
Вдруг за дверью кто-то тихо произнес:
— Недавно пришел молодой господин Лу и его друг.
Ху Гогуан и Лу Мую непроизвольно поднялись со своих мест. Госпожа Фан, засмеявшись, пошла к двери. Вошел мужчина, одетый в суньятсеновский френч. Взяв госпожу Фан за руку и проходя в комнату, он сказал ей:
— Ты, оказывается, вместо меня принимаешь гостей.
Фан Лолань был среднего роста, со скромными манерами; он показался Ху Гогуану несколько старше, чем на портрете.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лу Мую рассказал о случившемся на собрании.
— Поэтому Ни Футин затаил злобу и старается отомстить, — добавил Ху Гогуан. — Начальник отдела, конечно, прекрасно понимает, в чем дело. Мои способности весьма слабы, и, хотя меня выставили кандидатом в члены исполкома купеческого союза, я не осмелюсь взять на себя обязанности члена комитета. Но репутация — вторая жизнь, и я не могу согласиться с приписываемым мне ярлыком «лешэнь». Не желая терпеть несправедливость, я и пришел к начальнику отдела, чтобы рассказать ему обо всем и просить его содействия.
Фан Лолань молча кивал головой, хотя слушал гостей невнимательно; до него доходила лишь часть их слов. Очаровательный образ неотступно, словно назойливая муха, тревожил его бедную душу. Он гнал видение прочь, но оно настойчиво возвращалось вновь.
Фан Лоланю было всего тридцать два года. Шесть лет назад он закончил университет и именно в год окончания учебы женился на госпоже Фан. Оставленное отцом состояние, которого вполне хватало для существования, присутствие в доме красивой, умной жены и удовлетворение семейной жизнью делали его уравновешенным и спокойным. Легкомысленные любовные мечты никогда не тревожили его. И хотя сейчас перед ним всплывал обаятельный женский образ, он оставался верен своей супруге.
— На сегодняшнем собрании был поднят этот вопрос, — заговорил наконец Фан Лолань, с усилием сдерживая волнение. — Я только собрался пойти на собрание, как неожиданно за мной прислал начальник уезда, и я пробыл у него до сего времени. Ни Футина я не знаю. Вас же, Гогуан, вижу впервые, хотя ваше имя слышал давно.
Густые брови Фан Лоланя неожиданно поднялись вверх, словно он особенно подчеркивал слова «ваше имя».
Ху Гогуан забеспокоился.
— Дела купеческого союза я один решать не могу, — продолжал Фан. — Вероятно, комитет принял какое-нибудь решение. Вам нужно лишь спокойно ждать результатов.
— Уездный комитет партии, наверное, передаст вопрос на вторичное рассмотрение в торговый отдел, — прямо сказал Лу Мую, не выдержав уклончивых церемонных речей. — Поэтому прошу вас, Лолань, оказать всемерную поддержку.
— Я только что говорил начальнику Фану, что вопрос об избрании меня членом исполкома маловажен, но дорога честь, — улучив момент, тихо проговорил Ху Гогуан. — По-моему, без глубокого расследования невозможно разобраться в наглом обмане Ни Футина.
— Конечно, в это дело нужно глубже вникнуть! — проговорил Фан Лолань. — Кстати, говорят, — обратился он к Ху Гогуану, — что месяц назад в «Цинфэнгэ» вы рассуждали о генералах У и Лю. Это правда?
— Э… э… это… не что иное, как сплетня. Случайно с несколькими друзьями разговорился. Вот как это было… — уклончиво ответил Ху Гогуан, не ожидавший, что Фан Лолань вспомнит о его разглагольствованиях в чайной, — а люди не упустили случая сочинить целую историю и передать вам.
— То, что я слышал, не было сплетней. Разговор об этом зашел случайно.
Ху Гогуан заметил, что Фан Лолань внимательно взглянул на его лицо, а затем остановил свой взгляд на Лу Мую. Он также приметил легкую усмешку Фан Лоланя.
— Я прошу господина Фана все расследовать, — еще раз попросил Ху Гогуан. — Не верьте сплетням. Перед свержением маньчжур я вступил в «Союзную лигу»[19], но сам понимаю и очень стыжусь, что мало делаю для партии. Прошу начальника Фана тщательно разобраться в сплетнях и убедиться в их необоснованности. Я по характеру слишком прям, поэтому врагов у меня немало.
— Э, почему же у вас, Гогуан, все враги? Слишком много их. Ха-ха!
Странно засмеявшись, Фан Лолань повернулся к двери левого флигеля, откуда улыбающаяся госпожа Фан вывела за руку ребенка.
Лу Мую, который чувствовал, что разговор не клеится и у Фан Лоланя, по всей видимости, уже сложилось представление о Ху Гогуане, поспешил переменить тему разговора и обратился к хозяйке:
— Когда же вы с Фанхуа пожалуете к нам в гости, госпожа Фан? Наши камелии в этом году расцвели необычайно красиво.
В гостиной постепенно темнело; солнце бросало свои последние лучи.
Ху Гогуан с тяжелым сердцем вышел за ворота дома Фана. Расставшись с Лу Мую, он уныло побрел домой. Проходя мимо «Доулаогэ», он увидел, что лоток предсказателя Чжан Тецзуя уже убран и только старая полотняная вывеска, висящая высоко на стене, качается на холодном ветру, словно смеясь над неудачами Ху Гогуана.
Ху Гогуан внезапно возненавидел этого проходимца.
«Во всем виноват обманщик Чжан Тецзуй, — подумал он. — Ничего не понимает в своем деле, как говорится: «Рисовал тигра, а получилось некое подобие собаки». В гневе он шагнул вперед, собираясь разорвать вывеску, но, опомнившись, опустил руку и быстро пошел домой.
Следующий день Ху Гогуан томился дома. Девочка-служанка Иньэр давно стала показателем настроения Ху Гогуана. Этот день не был исключением — и девочка получила особенно много подзатыльников.
Ху Гогуан еще находился под впечатлением красоты госпожи Фан и, глядя на своих домашних, все более распалялся от гнева. Целый день он молчал, чем нагонял страх на окружающих. Но к вечеру он почти успокоился. Во время ужина он внезапно спросил:
— Где Ху Бин? Этот мальчишка даже ночевать не приходит.
— За последнее время у него все дела, — ответила жена. — Он так занят, часто не ночует дома! Сегодня после обеда я как будто видела его. Он очень долго болтал с Цзинь Фэнцзе. Не правда ли?
Ху Гогуан вспомнил, как Ван Жунчан, качая головой, говорил: «Никакого приличия», — и с подозрением посмотрел в глаза Цзинь Фэнцзе. Та покраснела и опустила голову:
— Молодой господин велел мне сделать красный носовой платок. Он говорит, что стал «цзючжитоу» и должен пользоваться красными носовыми платками.
— А что такое «цзючжитоу»?
— Мы не знаем. Говорят, он вступил в какое-то общество. Там нужно иметь оружие, — сказала, отвернувшись, Цзинь Фэнцзе. Убедившись, что ей удалось скрыть свой проступок, она осмелела.
— А, что вы понимаете?! Это, наверное, пикет рабочего союза. Наш малый туда пробрался!
Цзинь Фэнцзе, прикусив напомаженную губу, сдерживала смех, но Ху Гогуан ничего не заметил — он был поглощен размышлениями. У рабочего союза, думал он, силы, пожалуй, больше, чем у комитета партии, не говоря уж о купеческом союзе. Да и завести дружбу с рабочими, вероятно, не так уж трудно. Неужели он со своей ловкостью не справится с несколькими невежественными людьми?