— Вы где работаете, товарищ Ху? — спросил он. — Я чувствую, что в местных организациях не хватает предприимчивых и смелых людей. Они колеблются при решении любого вопроса и только мутят воду.
— Товарищ Ху сейчас не работает, — ответил Линь Цзычун.
— Какая жалость! — словно насмехаясь, вставила Сунь Уян.
— Я полагал, что у меня нет больших способностей, — проговорил Ху Гогуан. — Но я уверен, что могу выполнять определенные обязанности и отдавать работе все силы. Я вступил в революцию в тысяча девятьсот одиннадцатом году, но с тех пор изменились времена и нравы. И мне оставалось лишь выжидать в тени. Если представится возможность, я готов делать все для революции.
Ши Цзюнь был очень доволен. Он вспомнил слова своего близкого друга Ли Кэ: «Настоящие революционеры выковываются в беде». Он чувствовал, что Ху Гогуан является именно таким. Тогда Ши Цзюнь заговорил о положении в провинции, о современной революционной тактике, о значении рабоче-крестьянского движения и так далее. «Пушка» Ши Цзюнь стремительно выпаливал слово за словом, не только не давая возможности Ху Гогуану раскрыть рот, но даже не обращая внимания на проявлявшую нетерпение Сунь Уян.
— Ши Цзюнь! Уже три часа! — наконец не выдержала Сунь Уян.
— О, три часа? Мы уходим.
Ши Цзюнь оборвал свою агитационную речь и быстро вскочил. Он решил пока послать Ху Гогуана на работу в профсоюз приказчиков, а в будущем рекомендовать его в комитет партии.
Проводив довольного Ху Гогуана, он повернулся к Сунь Уян, взял ее за белую руку и хрипло сказал:
— Я заговорился и совсем забыл о времени. Почему ты раньше мне не напомнила?
— Еще нет трех часов, я обманула тебя, — отнимая руку, засмеялась Сунь Уян, — сейчас только два. У нас еще есть тридцать минут. Просто мне надоел этот человек с худым желтым лицом, и я захотела, чтобы он побыстрее ушел.
— Тебе нравятся только такие белолицые, как Чжу Миньшэн, — недовольно произнес Линь Цзычун.
Сунь Уян ничего не ответила и, запев «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!», закружилась по комнате. Ее короткая зеленая юбка поднялась, обнажая белоснежные ножки и край розовых трусиков.
Линь Цзычун подкрался и обнял ее сзади за талию. Сунь Уян с силой рванулась, и они чуть не упали на пол. Ши Цзюнь, хлопая в ладони, хохотал.
— Какой ты отвратительный мальчишка, Цзычун! — слегка рассердившись, сказала Сунь Уян.
— А ты знаешь, что говорят? — засмеялся Линь Цзычун. — Говорят, что Сунь Уян — общая жена!
— Фу! Это остатки феодальной идеологии. Сознание здешних женщин очень отсталое, Ши Цзюнь! Ты сам убедишься в этом, когда побываешь на банкете в женском союзе. Ты подумай, я считаюсь здесь экстравагантной!
— Не будучи экстравагантным, невозможно искоренить консервативные нравы, — убежденно заметил Ши Цзюнь.
— Однако Чжу Миньшэн всего-навсего несносный дурак, — холодно проговорил Линь Цзычун.
Услышав эти слова, Сунь Уян перестала танцевать и, обернувшись, сказала:
— Я тоже знаю, что он дурак, и только потому, что он похож на женщину, я временами люблю его. Ты ревнуешь? Я испытываю к нему теплые чувства. А тебя мои дела не касаются!
Она вновь закружилась и запела: «А затем — мы наш…»
— Ну, пусть не касаются, — сказал Линь Цзычун. — Но почему ты все танцуешь? Мы ведь должны идти в женский союз.
Эти слова заставили и без того горячего Ши Цзюня заторопиться. Он насильно потащил за собой Сунь Уян, хотя та несколько раз повторяла: «Еще рано».
Банкет в женском союзе был устроен в честь уполномоченного Ши Цзюня. Присутствовали на нем также члены уездного комитета партии. Прошел он, как и обычно, без каких-либо неожиданностей и окончился рано.
Сунь Уян пригласила Фан Лоланя и Ши Цзюня к себе в гости. Фан Лолань немного поколебался, но затем согласился.
Сунь Уян жила в маленьком узком флигеле, окно которого выходило в огороженный небольшой дворик, поросший цветами и травой. На одинокой сливе виднелись редкие цветы. От вьющейся по стене розы остался лишь стебель. Квадратный бамбук с верхушкой, затянутой тонкой паутиной, уныло стоял, опершись о забор.
В этом доме, конфискованном у прежних владельцев, размещался теперь женский союз. Мебель в комнате, вероятно тоже конфискованная, была прекрасна. Кругом валялись в беспорядке одежда и вещи Сунь Уян.
Подсев к маленькому столику, стоящему у окна, на котором были разбросаны различные предметы, Фан Лолань почувствовал незнакомый запах. Он повел носом во все стороны.
— Ты что ищешь? — спросила Сунь Уян.
— Я чувствую странный запах.
— Ого, удивительно. Я никогда не пользуюсь духами. Понюхай мое платье и убедись.
Фан Лолань засмеялся, платье нюхать не стал, а завел с Ши Цзюнем разговор о женском союзе. Они оба сетовали, что женское движение развивается очень слабо, потому что учащихся девушек немного, да и то в большинстве своем они несовершеннолетние, а работниц совсем нет. Домашние же хозяйки, даже получившие образование, не осмеливаются еще принимать участие в общественной жизни, не говоря уже об остальных.
Фан Лолань внезапно вспомнил свою пассивную жену и застыдился, словно совершил дурной поступок. К счастью, эта тема была оставлена и разговор зашел об уездном комитете партии.
Ши Цзюнь считал, что комитет не очень сильный, и видел большой недостаток в том, что отсутствовала заведующая женским отделом. Фан Лолань был с этим согласен и сказал:
— В начале следующего месяца комитет будет переизбираться. Вот тогда и можно исправить положение.
— Есть подходящая кандидатура? — спросил Ши Цзюнь.
— У меня есть, — сказала Сунь Уян. — Это — Чжан.
Ши Цзюнь не успел раскрыть рта, как Фан Лолань, глядя на Сунь Уян, заговорил:
— Ты думаешь, Чжан сможет вести партийную работу? Конечно, она очень хорошая и умная, но партийными делами никогда не занималась. Я полагаю, что самым подходящим человеком являешься ты сама.
Сунь Уян, улыбаясь, покачала головой.
— Какая Чжан? Она сегодня была на банкете? — торопливо спросил Ши Цзюнь.
Только Сунь Уян хотела описать наружность и манеры Чжан, как снаружи позвали:
— Господин Ши!
Пригладив волосы обеими руками, Ши Цзюнь встал и вышел. Оставшись вдвоем с Сунь Уян, Фан Лолань спросил:
— Уян, почему ты не хочешь работать в женском отделе?
— Потому что работать в женском отделе — это значит работать вместе с тобой.
Получив такой кокетливый и многозначительный ответ, Фан Лолань только раскрыл глаза от изумления.
— Я знаю, что даже из-за пустякового платка у тебя дома поднялась буря, — продолжала Сунь Уян. — Ты, вероятно, очень страдаешь? Я не желаю быть помехой чужому счастью и особенно не хочу, чтобы меня ненавидела женщина.
Голос Сунь Уян был очень нежен. Из-под черных ресниц излучался желто-зеленый свет.
— Ты как узнала об этом? — поспешно спросил Фан Лолань, заволновавшись, словно обнаружился какой-то низкий его поступок.
— Мне рассказала Лю. Конечно, она руководствовалась добрыми побуждениями.
Фан Лолань, склонив голову, молчал. Раньше он считал, что Сунь Уян лишь непосредственная и живая девушка, но сейчас он понял, что она еще очень чутка и нежна и восприимчива к обидам.
Когда он поднял голову и взглянул на Сунь Уян, в глазах ее внезапно промелькнуло выражение печали. Фан Лолань почувствовал себя виноватым и ощутил благодарность к этой женщине. Он думал, что Сунь Уян, вероятно, пришлось выслушать много неприятного. Все пошло, конечно, от скандала, устроенного в тот день женой. Но непосредственным виновником был он сам. Вот почему он испытывал чувство вины. Однако в словах Сунь Уян не было ни капли недовольства Фан Лоланем, а вопрос: «Ты, вероятно, очень страдаешь?» — выражал сочувствие.
Мог ли он не быть благодарным?! По правде говоря, в этот момент он ощущал что-то близкое к любви, потому что одновременно с чувством вины перед Сунь Уян и благодарности к девушке у него возникло недовольство женой и уменьшилась симпатия к ней.
— Можно только удивляться отсталости взглядов Мэйли, — с раздражением заметил Фан Лолань. — Сейчас все — и мужчины, и женщины — заняты революцией. Вот почему возникает много недоразумений и сплетен. Конечно, люди, свободные от предрассудков, это понимают. А почему ты так близко к сердцу приняла этот случай, Уян?
Сунь Уян засмеялась и хотела ответить, но тут вбежал Ши Цзюнь. Он схватил свою кепку и исчез, бросив на ходу:
— За мной пришли. Встретимся завтра.
Фан Лолань встал, собираясь последовать за ним, но тут Сунь Уян быстро подошла к двери, окликнула Ши Цзюня и что-то тихо сказала ему.
Фан Лолань повернулся, чтобы взглянуть на садик через окно. Потянувшись вперед, он заметил на столике небольшую желтую коробочку, очень привлекательную и красивую. Он машинально взял ее к вдруг почувствовал удивительный запах. Аромат, на который он обратил внимание, войдя в комнату, шел от этой коробочки.
— Ты говорила, что не употребляешь духов, а это что? — спросил Фан Лолань, повернувшись к подошедшей Сунь Уян.
Женщина, взглянув на него, ничего не ответила и только странно засмеялась.
Фан Лолань вновь посмотрел на коробочку. На ней было написано: «Neolides — H. B.»[22] Не поняв смысла надписи, он открыл крышку. Внутри оказались три стеклянных трубочки, наполненные порошком белого цвета.
— Э, да это пудра, — как бы уразумев, в чем дело, воскликнул Фан Лолань.
Сунь Уян, не сдержавшись, снова рассмеялась и, забирая коробочку из рук Фан Лоланя, сказала:
— Нет, не пудра. Тебя не касается. Неужели госпожа Фан это не употребляет?
Она еще раз засмеялась, на щеках ее выступили красные пятна румянца.
Фан Лолань ощутил прикосновение руки Сунь Уян, быстрое, теплое, нежное, соблазнительное.
Странное беспокойство вновь охватило его…
Было уже темно, когда Фан Лолань возвратился из женского союза домой. Он был уверен, что узнал Сунь Уян еще лучше. Эта женщина, вызывавшая различные толки, обладала глубоким пониманием событий своего века, передовой идеологией, цельным ха