— Сочинила их ты. Хорошие стихи! — ответил Фан Лолань, не осмеливаясь оглянуться назад.
— Ха-ха-ха… мне так не написать. Ты подумай, эти слова есть в сердце у каждого, но люди не умеют их высказать. Мне они нравятся, и ради удовольствия я переписываю их.
— Чудесные стихи! Но если их сочинила ты, они еще лучше! — проговорил Фан Лолань, по привычке усаживаясь на стул у окна.
В комнате было только одно небольшое окно, выходящее в огороженный со всех сторон садик, размер которого не превышал квадратного чжана[27]. За окном возвышался забор в пять-шесть чи, увитый цветами вьющейся розы. Поэтому лишь треть узкой длинной комнаты была освещена.
Сидя спиной к свету, Фан Лолань смотрел на стоявшую в полумраке Сунь Уян. Одетая в светлое платье, неподвижная, воздушная, словно фея, явившаяся во сне, она опьяняла своей красотой.
Ее обнаженная белоснежная шея и волнующаяся грудь были несколько соблазнительны, но все остальное в ней было так целомудренно, что заставляло отбросить всякие грязные мысли.
Фан Лолань вспомнил сплетни и окончательно убедился, что в них нет ни доли правды.
День ото дня он все больше восхищался Сунь Уян и решительно отвергал иные мнения. Чем лучше он узнавал эту женщину, тем обнаруживал в ней больше достоинств. Ему нравились ее живость и непосредственность. Нередко она на мгновение притихала, словно не в силах побороть печаль, и это совсем пленило Фан Лоланя. Разговаривая с Сунь Уян, он всегда испытывал в душе волнение, хотя и умел подавлять его.
Сознание своего долга перед семьей не позволяло ему сделать дальнейший шаг по пути сближения с этой женщиной. Поэтому он был убежден, что недовольство жены отнюдь не могло быть направлено против Сунь Уян.
Наталкиваясь на холодность жены и расстраиваясь, Фан Лолань невольно стремился найти утешение у Сунь Уян. Можно было подумать, что эта женщина стала самым близким ему человеком, но подобная мысль никогда у него не возникала. Он поступал так инстинктивно.
И если бы Фан Лолань сегодня остался в комнате Сунь Уян даже на целый час, то лишь для того, чтобы приятно поболтать.
Фан Лолань действительно задержался в гостях чересчур долго, и, когда он вышел от Сунь Уян, он почувствовал на себе подозрительные взгляды. Присутствующие в союзе были в большинстве мелкие служащие и обслуживающий персонал. Но зато следовало считаться с тем, что здесь находилась известная своей высоконравственностью Лю.
Фан Лолань мрачно возвратился домой и провел беспокойную ночь.
На следующий день он отправился в комитет партии, забыв о посещении Сунь Уян. Неожиданно с ним захотела поговорить Чжан и повела его в приемную. Он полагал, что потребовалось наедине обсудить дела женского отдела или какую-нибудь крутую общественную проблему, но первая же фраза Чжан, произнесенная, как только закрылась дверь, повергла его в изумление.
— Товарищ Фан, ты, вероятно, не слышал сплетню о себе?
Чжан увидела, как Фан Лолань изменился в лице, хотя и покачал головой.
— Этому слуху не стоит, конечно, придавать значения, — продолжала она. — В общем… о тебе и о Сунь Уян. Об этом говорят уже давно, но сегодня прибавилось нечто новое и очень неприятное. Утверждают, будто вчера днем ты с ней в ее комнате в женском союзе…
Чжан покраснела и замолчала, но твердо глядела на Фан Лоланя.
— Вчера после полудня в женском союзе я разговаривал с Сунь Уян о делах, и не произошло ничего недозволенного, — прямо и откровенно ответил Фан Лолань.
— Я тоже думаю, что вы просто беседовали, но слух есть слух, и ты, конечно, сам понимаешь, что сплетня может превратить ваш разговор в бог знает что. Я тоже не верю этому. Твои достоинства всем известны, товарищ Фан, и если бы клевета касалась только тебя, никто бы ей не поверил. Однако репутация Сунь Уян слишком запятнана, и поэтому слух приобретает видимость правды. Я знаю, что часто, когда на человека клевещут, он и не подозревает об этом. Поскольку клевещут на тебя, я передала тебе эту новость, чтобы ты был в курсе дела.
Фан Лолань в душе был благодарен Чжан за добрые побуждения, но в то же время не мог простить ей ее презрения к Сунь Уян. Из ее слов: «Однако репутация Сунь Уян слишком запятнана…» — следовало, что и она считает Сунь Уян бесстыдной женщиной. Фан Лолань рассердился и не выдержал, чтобы не заступиться за Сунь Уян.
— Сплетни о Сунь Уян доходили и до меня, но я им не верю. Я утверждаю, что люди, порочащие Сунь Уян, сами не отличаются добродетелями. У них не вышло то, чего они добивались, и они затаили злобу. Поэтому они клевещут на нее, чтобы испортить ей репутацию.
Это было сказано с таким возмущением, что Чжан даже испугалась, но затем понимающе рассмеялась, не сказав ничего.
Фан Лолань не заметил, что его слова произвели на собеседницу противоположное впечатление, и гневно продолжал:
— Я непременно должен найти источник клеветы! Ради Сунь Уян, а также ради самого себя.
— И ради Мэйли, — не удержавшись, добавила Чжан, — причина ее подавленности тоже в этом.
Так вот, оказывается, откуда дул ветер! Фан Лолань неожиданно повеселел: раскрылась причина мрачности жены. Но тут ему пришло в голову, что жена так была холодна с ним и не отвечала на неоднократные расспросы, а с Чжан и другими подругами, вероятно, уже не раз обо всем делилась. Такое пренебрежение и недоверие к нему, полное принижение его роли как мужа были абсолютно недопустимы. При этой мысли Фан Лолань разозлился. О, если бы можно было немедленно объясниться с женой!
Выйдя из приемной вместе с Чжан, Фан Лолань с трудом просмотрел несколько официальных бумаг и пошел домой. Он спешил поговорить с женой, разъяснить ей легковесность ее подозрений, или, вернее, заставить жену понять, как она ошибалась, пренебрегая мужем и не доверяя ему. Точнее говоря, Фан Лолань шел домой не просить прощения у жены, а обвинять ее.
Такие чувства владели Фан Лоланем, когда, придя домой, он встретился с женой. Госпожа Фан играла с сынишкой. Увидав мужа, возвратившегося неожиданно рано, и его хмурое лицо, она решила, что в партийном комитете опять возникли какие-то затруднения.
Только хотела она задать вопрос, как Фан Лолань резко приказал служанке увести ребенка и, взяв жену за руку, повел ее в спальню.
— Мэйли, пойдем, мне нужно серьезно поговорить с тобой.
Госпожа Фан недоуменно следовала за ним.
Войдя в спальню, Фан Лолань опустился в качалку, посадил жену на колени и, обняв ее за шею, спросил:
— Ты непременно должна сказать мне, Мэйли, почему в последнее время ты опять изменилась и стала холодна со мной?
— Нет, я такая же, как всегда, — ответила госпожа Фан, пытаясь вырваться из объятий мужа.
— И все-таки это так! Ты холодна. Но почему? Что причиняет тебе грусть? Ты не должна скрывать от меня.
— Ладно, считай, что я стала равнодушной, но я этого не замечаю. Напротив, мне кажется, что ты переменился.
— Э, перестань притворяться, — рассмеялся Фан Лолань, — я знаю, что все это из-за Сунь Уян. Не так ли?
Госпожа Фан оттолкнула руку Фан Лоланя, лежащую у нее на груди.
Чувствуя, как смех мужа режет ее сердце, она лишь сказала:
— Раз ты сам знаешь, зачем спрашиваешь меня?
— Тем не менее ты разговариваешь об этом с Чжан и с другими подругами. За моей спиной осуждаешь мое поведение.
Госпожа Фан высвободилась из объятий мужа и ничего не ответила.
— Ты не можешь не доверять мне и полагаться во всем на Чжан. Если уличные сплетни и порочат меня, ты не должна меня унижать. Ты ведь знаешь, что за человек Сунь Уян. Разве тебе не известно мое поведение? В прошлый раз мы полностью выяснили мое отношение к Сунь Уян, а ты все еще сомневаешься. Можешь не верить мне, но зачем молчать, когда тебя спрашивают? Твое отношение ко мне как к мужу, Мэйли, совершенно недопустимо! Ты пренебрегаешь мною, не доверяешь мне, унижаешь меня, и все это без причины и оснований. Ты признаешь, что совершила ошибку?
Красивые глаза госпожи Фан дрогнули. Во взоре ее можно было прочесть недовольство, но она опять опустила голову и ничего не сказала.
— Ревность твоя совсем безосновательна. По-твоему, мне следует целыми днями сидеть дома, не видеть ни одной женщины и все время быть у тебя на глазах! Но разве это верно? Если ты не изменишь своих взглядов и не освободишься от предрассудков, твоя болезненная подозрительность принесет тебе немало горя! До сегодняшнего дня я терпел эту черту твоего характера, но теперь, Мэйли, нужно от нее отказаться. Послушай меня, ты должна верить мне. Не надо больше этих подозрительных взглядов, не надо расстраивать себя без нужды.
Неожиданно госпожа Фан стремительно встала. Каждая фраза Фан Лоланя западала ей в душу, приобретая обратный смысл. Она поняла, что всю ответственность муж возложил на нее, не признавая за собой никакой вины. Ей казалось, что он не только не понимает ее, но и обманывает.
К тому же она не услышала от него ни слова, порицающего Сунь Уян. Почему он так мало говорил о Сунь Уян? Чем старательнее умалчивал Фан Лолань об этой женщине, тем сильней возрастали подозрения госпожи Фан. Только человек с нечистой совестью мог бояться говорить о своих делах.
Фан Лолань всей душой хотел разъяснить все жене и старался избегать слов, которые могли бы вызвать у нее подозрения. Однако результат оказался плачевным. Если бы Фан Лолань смело, но просто и подробно рассказал жене о своих взаимоотношениях с Сунь Уян, то она, может быть, и смогла бы все понять. Однако Фая Лолань старался не произносить имени Сунь Уян, словно ее и не существовало на свете.
Не удивительно, что госпожа Фан подозревала, будто за умалчиванием скрывается то, о чем трудно говорить.
Вот почему чем больше думала об этом госпожа Фан в последние десять дней, тем сильнее подозревала она мужа и укреплялась в мысли, что права она.
Сейчас, когда Фан Лолань завел серьезный разговор на эту тему, госпожа Фан, признаться по чести, предполагала, что муж либо раскается, либо чистосердечно признается в своей любви к Сунь Уян. Самым радостным для госпожи Фан было бы раскаяние мужа. Пусть даже он покаялся бы в том, что вступил в связь с Сунь Уян, и тогда госпожа Фан не стала бы гневаться. Даже признание в любви было бы чистосердечней, чем постоянный обман. Но ничего подобного не произошло. Госпожа Фан по-прежнему видела лишь фальшь и увертки. Как же она могла не прийти в возмущение? Она была мягкой по природе, но, как женщина из знатной семьи, обладала чувством собственного достоинства.