— А что ты намерена делать после развода?
— Я могу зарабатывать на жизнь преподаванием, могу возвратиться домой помогать матери.
— Ты бессердечно бросишь Фанхуа? — Голос Фан Лоланя задрожал.
— Пока ты занимаешься революцией и не можешь думать о доме, я возьму его с собой. Но, если ты этого не хочешь, я не буду настаивать.
Фан Лолань совершенно потерял надежду. Он встретился с непреодолимым упрямством, в основе которого лежало недоверие, пренебрежение к нему. Он был мужем, но оказался в роли подозреваемого в измене, и, если даже он умолял бы о прощении, все равно он получил бы решительный отказ.
Фан Лолань чувствовал, что больше уступать не может. Он был убежден в своей правоте, да и сейчас вел себя с большой чуткостью. Но жена упорствовала, и он знал, что это является отличительной чертой ее характера — женщины из аристократической семьи.
— Мэйли, я люблю тебя по-прежнему, — воскликнул он. — Я уважаю твое мнение, но у меня есть одна просьба: в качестве подруги, нет, сестры оставайся здесь. Я убежден, что мое последующее поведение сможет доказать мою чистоту. Хотя между нами и легла отчужденность, я не питаю к тебе злых чувств. Ты тоже не должна считать меня своим врагом, Мэйли!
Фан Лолань спокойно скрестил руки на груди, ожидая ответа жены. Госпожа Фан подумала мгновение, затем кивнула головой.
С этого вечера Фан Лолань окончательно превратил свой кабинет в спальню. Временно он не считал Лу Мэйли своей женой. Но по обоюдному согласию они пока не объявляли о своем разводе.
Говорят, что сердце мужчины не может обойтись без женщины. Вполне естественно, что после размолвки Фан Лолань стал чаще навещать Сунь Уян. Однако учащение этих визитов происходило непроизвольно: точно так же тело, начавшее двигаться, как известно из физики, увеличивает скорость.
Фан Лолань все еще не решался сменить Лу Мэйли на Сунь Уян. И только однажды подобная мысль мелькнула у него, по-видимому, вопреки его воле. Это случилось после митинга, организованного по случаю 7 мая[28].
Май — это месяц, на который в Китае приходится наибольшее количество памятных дней. Здесь и 1 мая, и 4, и 5, и 7, и 9-е[29]. Эти годовщины, идущие подряд, необычайно взбудоражили уездный городок, который после обобществления служанок и наложниц притих, словно вымер.
Множество горячих слов было произнесено на торжественных митингах. Конечно, выступления Ху Гогуана явились самыми резкими и решительными. Месяц назад он был всего лишь новоявленным революционером, а сейчас стал испытанным деятелем, и никто не мог к его имени приставить ярлык вроде «контрреволюционер», «нереволюционер» или «лешэнь». Годовщины в мае, полные хлопот, еще больше возвысили Ху Гогуана. Он стал крупным представителем радикально настроенной группы, важным лицом в уезде.
Фан Лолань и раньше имел слабость выступать на собраниях с критикой, теперь же эта слабость проявлялась с особенной силой. Убедиться в этом можно было, прослушав хотя бы его речь на собрании, посвященном 7 мая. После окончания речи Фан Лолань под гром аплодисментов очень довольный сошел с трибуны.
Вытирая пот и проталкиваясь сквозь толпу, он заметил Сунь Уян, стоявшую среди группы школьников. Прикрываясь от солнца небольшим бумажным флажком, на котором был написан лозунг, девушка пристально глядела в сторону трибуны. Короткий рукав ее шелковой блузки пополз с руки на плечо, обнажая подмышку.
Фан Лолань подошел к женщине, но она не заметила его.
— Уян, ты будешь выступать? — спросил он, стоя с ней рядом и обмахиваясь соломенной шляпой, как веером.
Погода была действительно очень жаркая. Лоб Сунь Уян покрылся потом, а щеки необычайно мило раскраснелись. Она быстро оглянулась и, увидев Фан Лоланя, засмеялась.
— Я видела, как ты спустился с трибуны, но в толпе тебя потеряла. А ты неожиданно оказался рядом… Сегодня от нас речь будет произносить Лю, я же выступать не буду. Проклятое солнце так печет. Погляди, я вся в поту.
Вытащив платок и вытирая с лица пот, Фан Лолань сказал:
— Здесь людей много, поэтому жара так нестерпима. Пойдем к храму предков семьи Чжан. Это недалеко. И место уединенное. Там мы посидим в холодке.
Оглянувшись по сторонам, Сунь Уян кивнула головой.
Они шли минут десять. От быстрой ходьбы Сунь Уян стало еще жарче. Подойдя к храму, они сели на берегу маленького пруда.
Сунь Уян, вытирая пот, восхищалась местом. Огромный кипарис скрывал от лучей солнца, а легкий ветерок приносил прохладу. Яркий цвет ароматных гвоздик и роз, щебетанье птиц оживляли заброшенный, полуразвалившийся храм. Пруд уже обмелел, но зеленая ряска и тонкие водоросли по-прежнему покрывали его поверхность.
Сунь Уян сидела, прислонясь спиной к кипарису, обвеваемая порывами прохладного ветерка, и болтала с Фан Лоланем о делах.
— Ты знаешь, что собой представляет управляющая Домом освобожденных женщин Цянь Сучжэнь? — неожиданно спросила Сунь Уян, когда они заговорили о женском движении в уезде.
— Понятия не имею. Помню, что ее рекомендовали вы.
— Верно. В то время, когда Чжу Миньшэн назвал ее имя, у нас не было подходящей кандидатуры, и потому мы выдвинули ее. Теперь стало известно, что она любовница Лу Мую. По словам Лю, эта Цянь Сучжэнь совершенно неграмотна.
— Почему же Чжу Миньшэн рекомендовал ее?
— Вероятно, по просьбе Лу Мую. Ведь Чжу Миньшэн глуп, как червяк! Удивительно, как у Лу Мую может быть такая любовница. Говорят, это началось совсем недавно!
— По существу, любовь трудно понять.
Сунь Уян засмеялась. Заложив руки за голову и слегка откинувшись назад, она, улыбаясь, заметила:
— Хотя так говорят, но, когда люди разные, любовь между ними невозможна. Бывают лишь порывы страсти.
Фан Лолань пристально смотрел на нее и молчал. Соблазнительная поза Сунь Уян и этот интимный разговор взволновали его. Сердце у него забилось сильней.
— Я знаю, что многие считают, будто я близка с Чжу Миньшэном. Правда, за последнее время сплетен стало меньше. Как увидят, что женщина сдружилась с мужчиной, тотчас готовы сказать, что здесь любовная связь. Подумай, как это отвратительно.
Сунь Уян неожиданно заговорила о себе. Она смотрела в лицо Фан Лоланя, словно спрашивая: «Не намекал ли ты на это, когда сказал, что любовь трудно понять?»
Услышав такое полупризнание, полунамек, Фан Лолань был совершенно очарован. Но, подумав, что Сунь Уян под этим предлогом хочет объяснить свое поведение, он немного огорчился. Однако он покачал головой:
— Я никогда не верил этим слухам.
Сунь Уян понимающе засмеялась, но ничего не сказала.
Листья деревьев перестали шелестеть, и птицы прекратили пение. Хотя расстояние между ними было более двух чи, Фан Лоланю казалось, будто он слышит биение сердца Сунь Уян. Он видел, как медленно заливает ее лицо румянец. Его щеки тоже пылали.
Оба хотели сказать многое, но каждый ждал, что заговорит другой.
Сунь Уян внезапно рассмеялась, поднялась и, оправив юбку, подошла к Фан Лоланю. Ее живой взор, в котором сквозила печаль, проникал в глаза и в самое сердце Фан Лоланя. Она мягко спросила:
— Лолань, у тебя с женой все еще размолвка?
Фан Лолань встревожился и с горькой улыбкой покачал головой.
— Не надо скрывать. Вы снова поссорились и даже хотели развестись. Я все знаю.
Фан Лолань изменился в лице.
Сунь Уян засмеялась, положила руку ему на плечо и тихо спросила:
— А ну, угадай: обрадовалась я или рассердилась, когда узнала об этом?
Этот многозначительный вопрос и интимный тон еще больше смутили Фан Лоланя. А от запаха губной помады его сердце тревожно забилось.
Сунь Уян, по-видимому, догадалась, что творится в душе у Фан Лоланя, и сдержанно засмеялась. Но затем она прогнала с лица улыбку, слегка ударила его по плечу и очень серьезно проговорила:
— Я не обрадовалась и не рассердилась. Твоя жена, Лолань, замечательная женщина, и ты не должен доставлять ей огорчения…
Фан Лолань, вздохнув, открыл рот, намереваясь возразить, но Сунь Уян не позволила ему заговорить.
— Слушай меня! Я знаю, что ты не нарочно расстраиваешь ее. Может быть, она сама ошибается, но ты должен найти способ рассеять ее сомнения. На тебе лежит ответственность за ее спокойствие.
— Эх, — вздохнул Фан Лолань и снова хотел что-то сказать, но Сунь Уян опять остановила его:
— Ради меня ты тоже должен развеять ее печаль.
Тон этих слов был такой искренний, а смысл настолько доброжелательный и проникновенный, что Фан Лолань потерял над собой власть.
Он обнял Сунь Уян за тонкую талию, и с уст его готово было сорваться страстное признание. Однако Сунь Уян с неуловимой улыбкой взглянула на него и, легонько оттолкнув, произнесла, словно старшая сестра, наставляющая братишку:
— Вы не можете развестись. Я не одобряю ваш развод. Ты можешь уважать меня, пожалуй, быть моим другом. За это я, конечно, буду тебе благодарна. Но… — Сунь Уян засмеялась, закусив губку, — но я не могу любить тебя!
Фан Лолань побледнел, машинально отступил на шаг, пристально глядя на Сунь Уян. В его взоре были и боль, и разочарование, и доля недоверия.
— Я не могу любить тебя! — повторила Сунь Уян, делая ударение на слове «могу». Она смотрела на Фан Лоланя с безграничным чувством, а затем необычайно нежно, как бы утешая, добавила: — Ты не огорчайся! Я не могу полюбить тебя, но это не значит, что у меня есть возлюбленный. Я лишь с некоторыми поддерживаю любовные отношения. Я не боюсь вступать с ними в связь. Я ведь тоже человек из плоти и крови, и мне свойственны инстинктивные влечения. Иногда я подпадаю под их власть. Но эти порывы страсти не овладевают мной целиком. Поэтому я никого не люблю, а только забавляюсь.
Сейчас лицо Фан Лоланя стало еще более жалким. Он растерянно смотрел на Сунь Уян, губы его дрожали. Однако Сунь Уян чистосердечно продолжала:
— Лолань, ты думаешь, что я страшная? Что я очень плохая? Может быть, я такая, а может быть, и нет. Об этом я не задумываюсь. Но я никогда не соглашусь стать причиной чужого горя. Особенно не хочу, чтобы из-за меня мучилась женщина. Пожалуй, есть мужчины, которым я доставляю огорчения. Но когда страдает не уважающий меня человек, я не могу жалеть его. Это мое мировоззрение, моя философия жизни.