— Благодарю тебя за доброту, но прошу, не вмешивайся в мои дела.
Внезапно на душе Фан Лоланя стало невыразимо радостно. В словах жены за раздражением скрывалась обида, а в ее действиях за сопротивлением таилась любовь. Ни один мужчина не оставался бы бесчувственным, и Фан Лолань не был исключением. Охваченный трепетом, он сидел за ужином, лихорадочно подыскивая слова для примирения.
Услышав, как жена отдала служанке распоряжения на завтра и ушла в спальню, он окончательно отбросил колебания. В нем родилось мужество.
Фан Лолань быстро вбежал в спальню, где не был уже больше десяти дней, прижал жену к груди и, гася ее гнев бесчисленными горячими поцелуями, торопливо заговорил:
— Мэйли, Мэйли, прости меня! Я невыносимо страдаю.
Госпожа Фан не выдержала, разрыдалась и прильнула к груди Фан Лоланя, словно желала вложить в нее свое бешено колотящееся сердце.
X
Чэнь Чжун хотел поговорить с Фан Лоланем не только об экстренном заседании уездного комитета партии, но и об одном важном известии. Он слыхал, что политика провинциальных властей с недавних пор изменилась. После новогодних волнений приказчиков методы сопротивления владельцев магазинов из активных превратились в пассивные. Купцы постепенно тайно свертывали торговлю и скрывались, оставляя пустые лавки. Профсоюз приказчиков взял эти лавки под свой контроль и создал так называемый комитет для управления ими.
Сейчас подобных лавок насчитывалось свыше десятка. В уездном городке никто не обратил на это большого внимания, но центр совсем недавно заинтересовался происходящим.
Вдобавок слух об освобождении служанок и наложниц распространился повсюду, и все уверяли, что дело идет к обобществлению жен.
Тогда провинция секретной телеграммой приказала начальнику уезда произвести расследование. Чжоу Шида, работающий в уездном управлении, первым узнал эту новость и пришел поделиться с Чэнь Чжуном.
Попутно он рассказал о положении в Доме освобожденных женщин.
— Я никогда не одобрял такое решение вопроса о приказчиках и еще раньше предупреждал, что его придется пересматривать. Так и случилось. До сих пор мне не понятно, как можно было освободить служанок и наложниц! В то время я уже ушел из комитета партии и плохо разбирался в этой сложной обстановке. Но нецелесообразность этого шага была ясна еще и тогда. Кто из богачей не имеет нескольких наложниц, не говоря уж о служанках! Как же вы хотели уничтожить этот обычай и конфисковать этих женщин? А с Домом освобожденных женщин совсем оплошали. Попросту открыли дом терпимости. Поинтересуйся сам, и многое узнаешь.
Взгляд Чэнь Чжуна перемещался вслед за подергивающимся плечом Чжоу Шида. Чэнь Чжун раскрыл рот, но не мог произнести ни слова.
— Во-первых, Цянь Сучжэнь, работающая там, сама имеет нескольких любовников, — продолжал Чжоу Шида. — Остальные женщины, может быть, раньше и были порядочными, но теперь — какая из них не проводит ночи с мужчиной? Что еще скажешь? Разве это не дом терпимости?
— Помилуй, помилуй. Мы совершенно ничего не знали. Кто эти мужчины? Выясним и накажем их!
— Накажете? Хм! — Чжоу Шида резко качнул плечом вправо и застыл. — Ты еще говоришь о каком-то наказании! Ведь главными посетителями дома являются ответственные лица комитета партии, важные деятели уезда. Как их накажешь?
— Кто, кто?
— Кто еще может быть, кроме «древней луны»![30] — тихо, но гневно сказал, выпрямившись, Чжоу Шида.
По спине Чэнь Чжуна побежали мурашки. Он догадался, что речь шла о Ху Гогуане. Сам он действительно не мог придумать, как поступить, и поэтому пришел к Фан Лоланю, которого безуспешно прождал два часа.
Возвращаясь из дома Фана, Чэнь Чжун услышал много пугающих новостей: начальник уезда получил приказ распустить комитет партии и профессиональные союзы и уже послал в деревню отряд охранников для ареста руководящих работников крестьянского союза. Снова возвратятся прежние порядки, и за новогодние происшествия придется расплачиваться. Этим слухам, может быть, кто-нибудь другой и не поверил бы, но Чэнь Чжун не мог не верить, давно зная, что начальнику уезда поручено провести расследование.
Но что это? Навстречу ему шла толпа. В синем — пикетчики, в желтом — бойскауты. Они вели под конвоем людей, к воротникам которых были приколоты бумажные флажки: «Хозяева лавок — реакционеры». Профсоюз приказчиков вновь произвел аресты, приведшие в трепет весь город. Ясно было, что профсоюз нельзя моментально распустить.
Чэнь Чжун в замешательстве возвращался домой, не понимая, как могло возникнуть такое противоречие между слухами и действительностью.
Кто мог предполагать, что на следующий день на торжественном митинге, посвященном 9 мая, будет официально принято решение об отмене поборов и налогов, а вечером экстренное заседание уездного комитета партии также постановит настоятельно просить провинциальный комитет партии ликвидировать обременительные налоги и повинности.
Чэнь Чжун ничего не понимал и после совещания остановил Фан Лоланя, чтобы поговорить с ним.
— Начальнику уезда пришел из провинции секретный приказ разогнать комитет партии и общественные организации! — тихо передавал Чэнь Чжун уличные слухи. — Причина, конечно, в том, что волнения приказчиков протекали чересчур бурно. А тут еще недавно совершили ошибку, конфисковав служанок и наложниц. Было бы лучше, если бы сегодня не приняли решения об отмене налогов и повинностей. Брат Лолань, почему ты так одобрял это решение? Вчера я заходил к тебе, чтобы посоветоваться по этому делу. Но, к сожалению, мы не смогли встретиться и договориться.
— Уничтожение несправедливых налогов и повинностей записано в программе партии. Как же не принимать такого решения? — очень твердо ответил Фан Лолань, хотя серьезность Чэнь Чжуна заставила его насторожиться.
— Но политика провинциальных властей переменилась. Чжоу Шида видел секретную телеграмму, полученную начальником уезда.
— Начальник уезда не имеет права распускать комитет партии! Несомненно, Чжоу Шида ошибся, — немного подумав, вновь решительно объявил Фан Лолань.
— Он не ошибся! Ты просто не знаешь, что Дом освобожденных женщин — глупая выдумка Ху Гогуана, — почти закричал Чэнь Чжун и затем рассказал Фан Лоланю все, что услышал от Чжоу Шида.
Брови Фан Лоланя поднялись.
— Что? — с криком вскочил он. — Мы всё проспали! Однако Ху Гогуан — это Ху Гогуан, а уездный комитет партии есть уездный комитет партии. Поведение отдельного человека не может ронять тень на всю организацию. Ху Гогуана следует наказать, но отнюдь нельзя посягать на права комитета партии.
— Ху Гогуан ведь член бюро. Люди видят, что он из комитета партии. Как же можно говорить, что его поступки не имеют никакого отношения к парткому? — холодно усмехаясь, бросил Чэнь Чжун.
— Нужно сначала произвести проверку, а затем выдвинуть против него обвинение. Только Ху Гогуан очень хитер, а профсоюз приказчиков полностью находится под его влиянием. Мы должны действовать осторожно. Брат Чжун, прошу тебя без шума собрать доказательства. Когда в руках у нас будут факты, мы поступим в соответствии с обстановкой!
Чэнь Чжун нерешительно согласился.
Фан Лолань пошел к Сунь Уян. Он хотел расспросить ее о Доме освобожденных женщин. Кроме того, он волновался за Лю: ведь она стала заведующей домом и не имела права проглядеть подобные факты.
День прошел быстро и тоскливо.
Над городком как бы сгущались грозовые тучи. Слухов, правда, стало меньше, и обстановка несколько прояснилась. Отряд охранников, посланный начальником уезда в деревню, действительно арестовал в западной части уезда членов бюро крестьянского союза. Они обвинялись в том, что прогнали сборщика налогов, чем нанесли ущерб государственной казне.
Уездный крестьянский союз трижды за день обращался в управу с просьбой освободить своих членов на поруки, но не добился никакого результата.
Тогда на улицах появились листовки, в которых крестьянский союз западной части уезда обвинял начальника уезда в желании подорвать движение крестьян. Вслед за этим объединенное заседание крестьянского союза, профсоюзов рабочих и приказчиков объявило действия начальника уезда незаконными и послало телеграмму с жалобой в центр.
Затем в совместном заявлении окрестных крестьянских союзов было выдвинуто требование освободить троих арестованных и сменить начальника уезда.
В эти дни жарко палило раскаленное летнее солнце. Люди томились и мучились от зноя не меньше, чем от холодного зимнего северного ветра.
Борьба продолжалась весь день. По-видимому, уже не было возможности примирить народные организации с органами власти. Многие надеялись, что комитет партии выступит посредником и уладит дело.
Уездный партийный комитет провел совещание и выдвинул Фан Лоланя и Ху Гогуана для переговоров с начальником уезда об освобождении членов бюро крестьянского союза.
Но власти решительно отвергли их просьбу. Когда Ху Гогуан спросил о цели ареста этих троих людей, начальник уезда прямо ответил:
— Они совершили преступление, избив сборщика податей и отказавшись от уплаты государственных налогов. Поэтому я содержу их под стражей в уездной управе, пока не прибудут соответствующие указания от провинциального правительства. Обращаются с ними хорошо.
— Но они вели очень важную работу в крестьянском движении, и ваши действия неизбежно помешают его развитию, — заговорил Фан Лолань, оставляя в стороне юридическую сторону дела и подходя к нему с точки зрения революционной тактики.
Ответом ему было:
— Крестьянские союзы по-прежнему существуют и могут продолжать свою работу.
По-видимому, действия начальника уезда не были лишены оснований.
Фан и Ху не могли больше ничего сказать.
После того как посредничество комитета партии окончилось неудачей, последняя надежда была потеряна.
Этот вопрос постепенно разросся и превратился в общественную проблему, взволновавшую всех. Крестьянский союз и профсоюз рабочих начали готовиться к действиям.