Линь Цзычун говорил Фан Лоланю:
— Насколько жестоки тухао и лешэнь! Они по очереди изнасиловали трех женщин, которых схватили в женском союзе. Затем содрали с них платье, проткнули груди проволокой и протащили от женского союза до партийного комитета. И лишь здесь убили их, заколотив колья в половые органы. Ты сам видел эти трупы. Разве можно не расстреливать этих хулиганов? Комитет партии должен одобрить требование народа и отстоять его перед полицейским управлением.
Однако Фан Лолань лишь с кислым лицом кивал головой. У него было необычайно смутно на душе. Три окровавленных голых женских трупа всплыли перед его взором. Их выпученные ненавидящие глаза неподвижно глядели на него. Ему стало страшно, и он зажмурился. Тотчас злобные крики хулиганов зазвучали в его ушах. Одновременно какой-то тихий, но настойчивый голос в его душе говорил: «За новогодние события нужно расплачиваться! Вы отнимали у других имущество, сеяли между людьми вражду, а сейчас пожинайте плоды своих деяний! Вы заставляли людей метаться в поисках спасения и вынуждали их к отчаянному сопротивлению. Ты ведь знаешь, как отбивается затравленный зверь? Своими рассуждениями о тухао и лешэнь вы породили бесчисленное множество новых врагов. Вы прогнали тухао, но заменили их новыми кровопийцами, которые прикрываются флагом революции. Вы хотели свободы, а результатом явилась тирания. Если даже суровые методы подавления принесут успех, снова возникнет деспотия, во власти которой вы не хотите быть. Нужны великодушие и справедливость. Только они смогут прекратить эту страшную вражду. Какая будет польза от того, что вы сейчас расстреляете нескольких человек?! Наоборот, это вызовет лишь более лютую ненависть».
Фан Лолань печально вздохнул, подавляя внутренний голос. Он раскрыл глаза и увидел, что на него пристально смотрят маленькие глазки Линь Цзычуна. Вдруг они задвигались, черное поплыло вверх, а белое — вниз, и образовались два странных круглых тела. О, да это две головы. Они очень похожи на стриженые головы окровавленных женских трупов. Слова: «Стриженые бабы будут изнасилованы до смерти» — вновь прозвучали в ушах Фан Лоланя. Он сжал зубы, и на губах его невольно появилась горькая усмешка.
Внезапно оба лица исчезли, и снова видны были лишь два круга.
Но вдруг опять все задвигалось. Черное быстро отделилось от белого, и возникли как бы две разноцветные облавные шашки. Из шашек вылетело множество предметов, напоминавших наконечники стрел. Они нагромоздились перед Фан Лоланем, словно две горки. Тут стало ясно видно, что обе горки состояли из бесчисленного количества глаз, пристально глядевших на лежащие в центре три изуродованных женских трупа. Глаза одной горки выражали ненависть и скорбь, глаза другой — безразличие, холодность или радость. Длинный пояс, напоминавший кирпичную стену, быстро окружил обе горы, и те вдруг рухнули, превратившись в разноцветные половинки. О! Две разные половины городка!
Вновь до слуха Фан Лоланя донесся тайный голос: «Ты говоришь, что все это действия реакции, что это жестокое убийство? А ведь половина городка радуется!» Фан Лолань неожиданно вздрогнул, и с губ его слетел горький вздох. Наваждение рассеялось. Он увидел, что стоит один: Линь Цзычун ушел. С необычной тяжестью на сердце Фан Лолань побрел домой.
Вечером госпожа Фан после печального раздумья сказала мужу:
— Завтра опять что-нибудь случится, Лолань! Неплохо бы Фанхуа отправить к тете.
Прошла ночь. Фан Лолань встал рано утром и вышел поглядеть, что происходит. Сверх всяких ожиданий на улицах царила необычайная тишина. Не было заметно ни бойскаутов, ни пикетчиков. Как всегда, открывались лавки. Прохожих, конечно, было мало, но лишь потому, что было еще очень рано. Приезжавшие на базар крестьяне, по-видимому, проспали, и непривычно было не видеть их.
Фан Лолань нерешительно направился в партийный комитет. Когда он проходил лавку «Вантайцзи», он заметил на полураскрытых дверях приклеенный лист красной бумаги с надписью: «Приветствуем». Тушь еще не успела высохнуть.
Фан Лолань не обратил на это особого внимания и продолжал торопливо шагать, опустив голову. На углу улицы Сяньцяньцзе его неожиданно окликнул женский голос:
— Лолань, ты по каким делам несешься?
Это оказалась Сунь Уян. Она была одета в серый длинный халат. Грудь у нее стала плоской. Видимо, она ее забинтовала.
— Я вышел посмотреть, что происходит. Кажется, люди утихомирились и в городке спокойно, — ответил Фан Лолань, изумленно уставившись на изменившуюся грудь Сунь Уян.
— Спокойно? Ничего подобного! — холодно бросила Сунь Уян. Но, словно почувствовав на своей груди пристальный взгляд Фан Лоланя, она засмеялась: — Ты удивляешься, что я не такая, как всегда? Я забинтовала грудь, чтобы она не слишком бросалась в глаза!
Кокетливый, шутливый тон женщины рассмешил Фан Лоланя. Но маскировка Сунь Уян вызвала в нем тревогу.
— Уян, что происходит? — спросил он. — На мой взгляд, все спокойно.
— Разве ты не знаешь? — удивилась Сунь Уян.
Фан Лолань покачал головой.
— Положение спасти невозможно. Ночью к городку подошла вражеская армия, сегодня она войдет сюда. Есть подозрение, что полицейские сговорились с врагами. Нельзя полагаться и на половину отряда охранников. В городе нет сил для сопротивления. Все ответственные работники народных организаций собираются уходить в деревню Наньсян. Бойскауты и пикетчики тоже отступают в полном составе. Как же ты ничего не знаешь?
На какой-то миг Фан Лолань был ошарашен, затем он спросил:
— Зачем уходить в Наньсян?
— А что, оставаться в городе и ждать смерти? В деревне есть крестьянская армия, можно защищаться. Притом половина отряда охранников тоже хочет уйти.
— Чье это решение?
— Ли Кэ. Он так постановил, получив вчера вечером известия с фронта. В полночь были отозваны со всех улиц дозоры бойскаутов и пикетчиков, а в четыре часа утра они вместе с членами различных организаций покинули город.
— А как же уездный комитет партии? Мы ничего не знаем.
— Линь Цзычуну все известно. Он давно исчез. А я хотела известить тебя.
— А как Ли Кэ?
— И он ушел из города. Его рана еще не зажила, и он был вынужден отправиться первым.
— А ты?
— Я тоже хочу уйти в Наньсян. Сейчас думаю сообщить Лю, чтобы и она скрылась.
Фан Лолань словно свалился в ледяной погреб. Биение его сердца почти прекратилось. Однако капли пота величиной с соевый боб непрерывно скатывались со лба. Забыв даже попрощаться с Сунь Уян, он повернулся, намереваясь идти.
— Лолань, скорей же уходи из города со своей женой! Она ведь тоже стриженая! Будь решителен! — искренне посоветовала ему Сунь Уян и, спокойно улыбнувшись, пошла дальше.
Фан Лолань поспешно возвратился домой и, войдя в двери, удивился. У окна гостиной стояли Чэнь Чжун и Чжоу Шида и с печальными лицами глядели в небо. В плетеном кресле, повесив голову, сидела госпожа Фан.
Как только появился Фан Лолань, все в комнате наперебой заговорили. Фан Лолань вытирал пот и только произносил:
— Ужасно, ужасно! Я получил страшные известия!
— О том, что сбежал начальник уезда! — быстро спросил Чэнь Чжун.
— Сбежал? Я об этом ничего не знаю, — удивился Фан Лолань.
— Сбежал. Только что нам рассказал Шида.
— Лолань, где ты пропадал полдня? Мы ждем и волнуемся. Только что сестра Чжан повела Фанхуа к тете. А нам что делать? Говорят, новости очень плохи!
Голос госпожи Фан дрожал. Не отвечая жене, Фан Лолань подробно рассказал о разговоре с Сунь Уян и даже не забыл упомянуть о ее забинтованной груди.
— Сунь Уян очень заботлива, — колко заметила госпожа Фан. — Скорей уходи в деревню, я же не пойду.
Чэнь Чжун и Чжоу Шида покачали головой.
— Мэйли, ты опять сердишься? — заволновался Фан Лолань. — Как это ты не пойдешь?
— Госпожа Фан, спасаться, конечно, нужно. Только вот бегство в деревню — не выход из положения, — медленно проговорил Чжоу Шида, подергивая при каждом слове плечом.
— Наньсян — лишь временное убежище. Там будет видно. Может быть, мы уедем в Шаши[35]. Там есть международный сеттльмент, и там живет старший брат Мэйли.
Мужчины одобрили этот план. Госпожа Фан тоже, по-видимому, была согласна.
— Брат Чжун, а как ты? — успокоившись и вытирая последние капельки пота, спросил Фан Лолань у Чэнь Чжуна.
— Ему все равно, — ответил за него Чжоу Шида. — И для тебя, брат Лолань, это не имеет значения. Но Ху Гогуан очень тебя ненавидит, и нужно остерегаться. Говорят, что этот господин уже переметнулся на ту сторону.
Фан Лолань понял, что под «той стороной» подразумевается армия, идущая с верховья, и взволнованно вздохнул.
Чжоу Шида, поглядев на солнце, сказал госпоже Фан:
— Уже поздно! Скорей собирайтесь и уходите!
Он не успел закончить, как вбежала Чжан. Лицо ее раскраснелось, а обычно собранные в узел волосы растрепались. Было ясно, что она быстро бежала.
— Вражеская армия уже вступила в Усинцяо! — задыхаясь, проговорила она.
— Как? В Усинцяо? Ведь это десять ли от города! — вскрикнул вспотевший Чэнь Чжун.
— А где мой Фанхуа? — схватив руку Чжан, спросила чуть не плачущим голосом госпожа Фан.
— У тети. Не беспокойся, Мэйли. Что вы с господином Фаном собираетесь делать?
— Чтобы пройти десять ли, нужен час. Мэйли, не надо нервничать, — пытался успокоить жену с трудом сохранявший хладнокровие Фан Лолань.
Госпожа Фан предложила Чжан тоже уйти вместе с ними в деревню, но та ответила:
— Я думаю спрятаться в доме тетки за восточными воротами. Я нестриженая и не привлеку к себе внимания. Но вы отправляйтесь скорее, если решили уходить. Как бы не закрыли городские ворота!
XII
Фан Лолань с женой достигли наконец буддийского монастыря, где и решили немного отдохнуть. Это место отстояло от южных ворот города всего на пять ли, и сюда продолжали долетать звуки постепенно прекращающихся выстрелов.