Я стала ей помогать и, глядя на отражение ее лица в зеркале, думала, как бы начать разговор об интересующем меня деле. Сначала надо выяснить у Шуньин, не знает ли она чего-нибудь о моих старых друзьях, а потом уже осторожно спросить о Чжао. Я уверена, что она знает о наших прежних отношениях.
Но все мои попытки оказались безрезультатными. Тогда я заговорила о Пин. Шуньин надула губы и возмущенно сказала:
— Я не желаю больше слышать о ней. Странный она человек. Два дня назад я с самыми добрыми намерениями предложила ей одно дело. Она получила бы раз в десять больше, чем зарабатывает сейчас. Кто же знал, что это ее не только не обрадует, но даже рассердит. Она заявила, что такими делами могут заниматься только опустившиеся, бессовестные люди. Как это тебе нравится?!
— В наше время не так просто иметь совесть! — со вздохом произнесла я.
Наконец Шуньин была готова и собралась выйти к гостям.
Из боковой комнаты доносился резкий запах опиума, а в гостиной играли по крупной. Чэнь попросил меня поиграть за него. В «банке» было пять тысяч, Чэнь одним ходом срезал «банк».
— Ты хочешь, чтобы я за тебя играла? А ты не боишься проиграть? — Я хотела уйти, но тут подбежал Суншэн и тоже попросил меня ненадолго сменить Чэня, так как ему надо было посоветоваться с ним об одном деле.
Я-то знала, что это за дело. Разумеется, для Чэня оно важнее всякого выигрыша. Я села играть. Я нарочно играла по крупной. Кто знал, что толстяку Чэню так повезет. Не прошло и получаса, как я выиграла огромную сумму… Таким образом, он совместил, как говорят, приятное с полезным.
Я осталась ночевать у Шуньин, но всю ночь не могла уснуть. Мало ли что могло случиться в этом страшном доме.
Кроме того, я была сильно возбуждена. Люди, с которыми я сегодня так неожиданно познакомилась, могли в будущем сослужить мне службу. Если М. посмеет впредь так бесцеремонно обращаться со мной, придется мне показать, «насколько остры мои зубки». Чем черт не шутит? Может, еще придется обратиться к советнику Хэ, хотя вряд ли это возможно.
10 ноября
Говорят, что в Северной Цзянсу происходят события чрезвычайной важности. Из уст в уста передаются различные новости, но каждый предпочитает делать собственные выводы.
В общем, дело в следующем: на этот раз уже окончательно решено уничтожить войска «иной партии», все подготовлено очень основательно, и победа, безусловно, обеспечена.
Заметно оживились «навозные мухи», почуяли свою силу. И все же большинство из них куда меньше интересуется событиями в Цзянсу, чем, например, азартными играми или тем, сколько можно содрать «сала» с очередного «жирного борова». Встречаются и исключения. Взять хотя бы Ф., который как раз приезжал в это время. Он слушал меня, вытаращив от ужаса глаза, и молчал — будто язык проглотил. Но кто осмелится сейчас делиться своими мыслями? Ведь завтра же собеседник может проиграть твою жизнь в карты.
Ф., правда, промямлил что-то насчет конфликта двух сторон и даже высказал опасение, как бы от этого не выиграла третья сторона — то есть неприятель. Но я не верила ему. Да и как могла я верить, если сам он говорил, что разумнее всего — это писать доносы. Почему бы ему и на меня не донести? Я ничего не ответила и стала расспрашивать о том, как он живет. И все же причислить Ф. к предателям и лицемерам несправедливо. Я уверена в его добром отношении. А впрочем, ради спасения собственной шкуры он, «терзаясь угрызениями совести», продаст и меня.
По опыту знаю, что, как только обстановка осложняется, все сотрудники управления начинают усиленно следить друг за другом. Сейчас этот спектакль уже начался.
Не дай бог теперь кому-нибудь прослыть слишком умным или уйти, когда кто-то шепчется, — тебя непременно сочтут трусом, и тогда все пропало! Лучше болтать всякий вздор, и по каждому поводу и без повода посылать всех и все подальше… Но однажды во время подобного разговора мне повезло — я узнала интересную вещь. Речь зашла об одном человеке — чем больше я слушала, тем сильнее подозревала… Так и подмывало спросить, как его фамилия…
Возможно, это просто сплетни, если же нет — значит, у этого человека появился «хвост», и человек этот не кто иной, как К.
Говорят, что он часто встречается с хорошенькой женщиной… С ума сойти! Уж не меня ли имеют в виду? Разумеется, те двое, что болтали об этом, не «хвосты». Но кто же тогда? Мне неудобно было спрашивать, а то еще, чего доброго, зачислят в разряд «струсивших». Во время наших встреч с К. никто за нами не следил, это я точно знаю. Но что за женщина была с ним? Конечно, я.
Надо быть более осторожной и попытаться выяснить, в чем дело!
Если подозрения мои подтвердятся, надо что-то предпринять, положение становится опасным… К счастью, у меня задание: «Самостоятельно подобрать объект и вести необходимую работу». Я доложила, что в качестве «объекта» избрала К. и о нашей с ним встрече 18 сентября. Сейчас надо сочинить такую информацию, чтобы окончательно их запутать, тогда им не справиться со мной.
Но прежде всего необходимо выяснить, не появился ли у К. «хвост».
И я рискнула пойти к нему в редакцию.
Приемная редакции — не самое лучшее место для подобных разговоров, поэтому объясняться пришлось шепотом. Кроме того, сюда без конца заходили люди. Однако раздумывать было некогда. Не все ли равно, какое впечатление произвел на К. мой визит. Я сразу приступила к делу:
— Я знаю, как опасно мне появляться здесь, и все же пришла. Нам нужно серьезно поговорить. Если веришь в мою искренность, ничего не скрывай…
К. усмехнулся и слегка наклонил голову. Одному дьяволу известно, что скрывалось за этой усмешкой, но у меня не было времени раздумывать, и я продолжала:
— Куда ты ходил эти дни? Ты не заметил, что за тобой следят?
К. по-прежнему молча улыбался.
— Веришь мне — отвечай; не веришь — уйду! Здесь не место для состязания в хитрости!
— Зачем так горячиться? Ходил в редакцию, из редакции возвращался домой. Иногда посещал клуб «Общества C—S». Ты же знаешь, где я бываю.
— И не видел никаких сомнительных личностей?
— Как тебе сказать? В клубе вечно толкутся какие-то подозрительные типы… Сразу и не определишь, кто они. А у тех, кого ты называешь сомнительными, есть какие-то особые приметы?
— Зачем придираться к словам?! Я, кажется, ясно спрашиваю: ты не заметил, чтобы за тобой следили?
— Как будто нет.
К. начинал меня злить, он хитрил и выкручивался, как всегда. Зачем он это делает? В то же время мне было смешно. Слегка сжав его пальцы, я сказала:
— Обстановка стала очень напряженной… Разве ты не знаешь? Мне известно, что за тобой следят, будь осторожен.
К. внимательно выслушал меня и очень спокойно ответил:
— Что же, посмотрим, на что способны эти шпики… Пожалуй, они зря теряют время.
— А бывают с тобой друзья?
— Бывают. Сейчас сюда приехали мои земляки, мы несколько раз собирались.
— А с женщиной ты не встречался? Такой тоненькой и стройной?
— Тоненькой и стройной? Нет! — Он испытующе посмотрел на меня, словно в голову ему пришла какая-то мысль.
Пора было уходить. Но глаза у К. неожиданно заблестели и, барабаня пальцами по столу, он сказал:
— Помнишь… я просил тебя об одном деле, ты что-нибудь узнала?
— Пока нет, но кое с кем я уже говорила.
В это время в дверь просунулась голова рассыльного, и он крикнул кому-то:
— Да, да, здесь, здесь!
Вероятно, случилось что-то непредвиденное. Я подмигнула К., указала пальцем на него, затем на себя — и отрицательно покачала головой, затем быстро пошла к выходу. В дверях я едва не столкнулась с входившей женщиной, но так и не успела ее разглядеть. Однако стоило мне услышать ее голос, как я застыла на месте. Это был голос Пин.
Так вот оно что! Значит, хорошенькая женщина, с которой встречается К., и есть Пин! Я так обозлилась, что даже потеряла самообладание.
— Эй, Пин! — окликнула я ее, расхохотавшись. Но голос мой и смех прозвучали фальшиво. — Вот уж не ожидала! Лучше бы, конечно, я ушла несколькими минутами раньше, не правда ли?
К. и Пин оба остолбенели. Лицо Пин стало мертвенно-бледным, К. взглядом дал ей понять, чтобы она молчала. Это не укрылось от меня, и я рассмеялась. К. шагнул вперед, посмотрел мне в глаза, но я не дала ему и слова вымолвить:
— Можешь не оправдываться, все ясно… Мы с Пин старые подруги, но я не знала, что и вы с ней друзья! А ты только что из кожи лез вон, чтобы доказать обратное, — напрасно старался!.. Могу тебе сообщить приятную новость, Пин: все расхваливают твою внешность — и очаровательная, мол, ты, и женственная, и грациозная…
— Прекрати, пожалуйста! — Пин обернулась ко мне с каменным лицом. — Неужели ты не понимаешь, что я просто зашла к приятелю!
— Откуда ты взяла, что я не понимаю? И потом, если все ясно, зачем ты пытаешься что-то объяснять? Я все прекрасно вижу… — Я заставила себя улыбнуться. — Так ты, К., хорошенько обдумай все, что я тебе сказала; впрочем, оба подумайте. Пока!
Я повернулась и пошла. К. громко окликнул меня, потом еще раз — уже тише. Он шел за мной, я слышала его шаги и пошла медленнее, потом шаги стихли, и я хоть и не видела, но чувствовала, что Пин преградила ему дорогу… Я расхохоталась и бросилась бежать.
Немного успокоившись, я пришла к выводу, что за К. действительно следят, а женщина, с которой его видели, — Пин; значит, меня обманывают…
На кого же мне злиться? Пожалуй, на обоих. Но первым делом надо рассчитаться с Пин, иначе я не успокоюсь.
Душа моя была в смятении, а карандаш, помимо моей воли, выводил на бумаге иероглиф за иероглифом… У жены офицера, моей соседки, собрались друзья, и она красивым сильным голосом пела песенку из оперы «Допрос Сусань», слова этой песни больно ранили мне сердце. Какая тоска! Я с силой нажала на карандаш, грифель сломался. Отшвырнула карандаш в сторону и взглянула на лежавший передо мной лист бумаги — он весь был исчерчен фамильными иероглифами