Потом она заговорила о политике.
Готовится большой поход против коммунистов. Это не разговоры. Карательная экспедиция выступит со дня на день. Тогда воцарится мир и с разрухой будет покончено. Все смогут вернуться в Нанкин, как хорошо! Мне не нравится чунцинская погода! Будто не так уж холодно, а последних два дня приходилось топить печку.
Посмотрела на часы — половина двенадцатого, пора уходить. Но Шуньин уговаривает остаться на обед.
— Мне нужно еще повидаться с Чэнем, — сказала я ей.
— Тогда тебе незачем уходить, Чэнь вот-вот должен быть здесь. — И Шуньин снова усадила меня.
— Говорят, то в разлуке любовь сильнее, чем после свадьбы, но неужели ты не проживешь и полдня без него? Тогда, разумеется, я тебя отпущу!
Я почувствовала, что краснею, и сказала:
— Ты что все время смеешься надо мной! Последнее время я действительно почти никуда не выхожу, но это потому, что очень много работы…
Шуньин недоверчиво улыбнулась. Я не обратила на это внимания, а Шуньин продолжала:
— Как его зовут? Я видела его когда-нибудь?
Я тоже улыбнулась, но ничего не ответила.
Шуньин, будто что-то соображая, пристально посмотрела на меня и доверительно сказала:
— Будь осторожна! Я слышала, что некоторые пользуются твоей слабостью, чтобы опорочить тебя! Сплетников на свете сколько угодно, а много ли найдется праведников, желающих своему ближнему добра? Я не знаю, насколько все это серьезно, но положение у тебя сложное, и надо быть начеку.
Шуньин, видимо, что-то знала. Мне стало не по себе, но я не подала виду и равнодушно спросила:
— Это тоже тебе Чэнь рассказал? Что же еще он говорил?
— Это действительно он мне сказал. И еще он сказал, что ты слишком упряма и заносчива, поэтому у тебя много врагов среди сослуживцев. Говорят, вы несколько раз скандалили с какой-то Жун. Это правда?
Я со вздохом кивнула головой. Тогда Шуньин наклонилась ко мне и зашептала в самое ухо:
— Эта Жун больше всех ненавидит тебя, и этот ее… Они говорят, что ты совершенно забросила работу и думаешь только о нем… что вы все время объясняетесь друг другу в любви. Но это еще полбеды, они подозревают, что ты и на других работаешь, обманываешь начальство, и, по словам Чэня, даже располагают какими-то документами. Это серьезное обвинение, от него не отмахнешься. Ты не знаешь, какие именно материалы могли попасть им в руки?
Мне грозит такая опасность, а я живу, словно во сне, ни о чем понятия не имею. Возможно, это дело рук охранника Ма? Что же касается доказательств, в этом надо еще разобраться.
— Мало ли в нашей жизни подлости! — спокойно ответила я Шуньин. — Если Жун и ее компания захотят расправиться со мной, они могут состряпать любые улики. К тому же эти бандиты давным-давно спелись, а я пришла к ним позднее, вот и осталась в стороне!
Шуньин сочувственно взглянула на меня, погладила мою руку и с жаром сказала:
— Удивляюсь, как они до сих пор не напакостили тебе. Ведь ты одна среди них! Всегда надо иметь друзей, которые помогут в трудную минуту. К тому же на службе тебя, безусловно, недооценивают. Незачем тебе все это терпеть. Бросай работу. Кстати, вчера я получила телеграмму из Шанхая, у сына — корь, я собираюсь туда. Самое лучшее для тебя — поехать со мной.
Такое предложение было для меня неожиданным. Прямо отказываться, пожалуй, не стоит, надо выиграть время.
— Великолепная мысль! Но вряд ли меня освободят от работы.
— Это можно устроить, — стояла на своем Шуньин, — Чэнь поможет. Словом, выход найдется.
Я согласилась, но ничего определенного не сказала. К счастью, тетушка Чжан позвала к столу, и разговор прекратился.
Все ясно, у меня два пути: либо бросить Чжао на произвол судьбы и уехать в Шанхай, либо послушаться его и рискнуть. Что делать? Не знаю. Я улыбалась, разговаривала и даже пообедала. Но когда должны были подать какое-то очередное блюдо, я воспользовалась случаем и распрощалась, сославшись на дела. Какое счастье, что я побывала у Шуньин, иначе я так и не узнала бы об их интригах. О переводе Ма нельзя и заикнуться — это увеличит их подозрения. Надо придумать что-нибудь другое, но думать я сейчас была не в силах; единственное, чего я хотела, — это умереть спокойно.
Я решила все рассказать Чжао. Буду умолять его пойти на уступки и «раскаяться». Это единственный способ оттянуть время и избежать самого страшного…
Я приготовилась к тому, что Чжао не поверит мне, рассердится, но решила не сдаваться.
Однако случилось непредвиденное. Чжао спокойно выслушал меня, ничуть не рассердился, но определенного ничего не сказал. Он долго о чем-то думал, а потом спросил:
— Эта Жун — низенькая такая, полная, со вздернутым носом и водянистыми глазами? Легкомысленная особа!
— Верно! Но откуда ты ее знаешь?
— Это она вчера приходила с тем толстяком и криворотым. А сегодня утром явилась одна и целых полчаса болтала здесь о всякой ерунде.
— А зачем она приходила, о чем вы разговаривали? — Я чувствовала, что положение становится все более угрожающим.
— Вероятно, хотела прощупать меня. Но болтала о всякой чепухе, ни одного серьезного слова не сказала. По-моему, ее интересовал не столько я, сколько ты!
— Странно, почему ты так думаешь?
— Она дурно отзывалась о тебе и… — Он вдруг умолк и взглянул на меня.
Я покраснела. Мне вдруг очень захотелось узнать, о какой «чепухе» говорила Жун. Я взяла Чжао за руку и робко спросила:
— И ты поверил ей?
Чжао не дал мне договорить:
— Конечно, нет! Я знаю, что ты не способна на подобное.
Слезы выступили у меня на глазах, мне было и радостно, и стыдно.
— Чжао… — Я крепко стиснула его руку.
Чжао первый нарушил молчание.
— Перспективы мрачные, — со вздохом сказал он, — в этом нет никаких сомнений. Помнишь, ты говорила: «Пока владеешь лесом — не печалься о дровах; пока здоров — не теряй надежды». Не всегда это справедливо. Умру — и конец всем хлопотам. Не стоит убиваться из-за этого, Мин…
— Ты не умрешь! — тихо, но твердо сказала я. — Я все сделаю, все, что в моих силах.
— Это невозможно, — улыбнулся Чжао. — Дорогая моя, может быть, сегодня мы видимся в последний раз. Спой мне «Марш добровольцев». Раньше ты часто мне его пела.
Едва сдерживая слезы, я улыбнулась и тихонько запела. Вдруг к горлу мне подступил комок, я уткнулась головой в плечо Чжао и разрыдалась.
— Мужайся, Мин… — прошептал Чжао, но голос его дрожал.
Наконец я взяла себя в руки, подняла голову и решительно сказала:
— Я непременно спасу тебя! Спасу во что бы то ни стало! Не могу я видеть, как они…
Чжао ни о чем не спрашивал. Иллюзий у него больше не было, он ни на что не надеялся и спокойно ждал неизбежного. Я не стала делиться с ним своими планами. Зачем? Если даже он согласится, это не принесет ему облегчения. Откажется — ему будет еще тяжелее. Надо оставить Чжао в покое.
Теперь я буду действовать одна.
20 ноября
Я чувствую себя совершенно разбитой. Я словно окаменела, нет, все во мне будто замерло. Как могу я жить после того, что произошло!
Куда девались моя сообразительность, обаяние, поистине не женская твердость характера, мое умение разгадать любой коварный замысел? Где жгучая ненависть и ледяное спокойствие?
Внутренняя опустошенность — вот как можно определить мое теперешнее состояние.
Мне кажется, будто я повисла в безбрежном пространстве, вокруг пустота, лишь высоко в небе, над туманным Чунцином, слабо блестит луна.
Сегодня — двадцатое, двадцатое ноября; этот страшный день черным призраком вошел в мою жизнь и навсегда омрачил ее. Всего восемь дней, как мы встретились после разлуки. Восемь дней! Только теперь я это осознала. Что же я сделала за это время? Ничего хорошего ни себе, ни ему. Еще вчера я доказывала, что не бывает безвыходного положения… Разве можно не презирать себя после этого?
Когда я пришла к Чжао и Ма передал мне записку от него, я еще нашла в себе силы улыбнуться, но за улыбкой не скроешь растерянности и отчаяния. И потом я вовсе не разыгрывала спектакля, а была в своей обычной роли.
Завыла сирена. Но я не пошла в укрытие. Охваченная смятением, сидела я в своей комнате и молила небо, чтобы упала бомба и превратила меня в прах, и не только меня, а и все окружающее. Я, кажется, стала храброй, но тут же мелькнула мысль: «Почему самолеты должны прорваться к городу и непременно сбросить бомбы в этом месте?» Значит, моя храбрость тоже поза?
Неужели я такое ничтожество?!
Я думала, у меня хватит мужества перенести любое испытание и до конца выдержать борьбу с ненавистными мне людьми, а если круто придется, уничтожить все и самой погибнуть. Но к чему я пришла? Хочу, чтобы упала бомба, и в то же время надеюсь, что она упадет не на меня!
Все кончено, я больше не верю в свои силы. Во мне не осталось даже ненависти!
Почему-то вспомнилась мать. За несколько месяцев до смерти она была такой же, как я.
К несчастью, я дочь своей матери!
21 ноября
Ураган, пронесшийся надо мной, словно опустошил мою душу. Но сегодня мне легче. Меня вернул к жизни дурной сон. Не странно ли?
Снилось мне, что мы с Чжао решили бежать. Наступили сумерки, то время суток, когда люди уже кончили работу, но на улицах еще не зажигают фонарей. Чжао переоделся женщиной, мы шли, взявшись под руки, и уже миновали последнюю линию охраны… Это логово тигра… Но не успели отойти и на расстояние полета стрелы, как началась погоня… Меня ранило. Проснувшись, я обнаружила, что левый бок оцарапан чем-то острым.
Этот страшный сон вывел меня из оцепенения.
Я снова могла мыслить, радоваться, печалиться и даже спокойно вспоминать…
Вчера утром, в десять часов, перед тем как предпринять последнюю попытку, я пришла к моему Чжао. Я слишком хорошо думала о людях и не предполагала, что это — наша последняя встреча перед вечной разлукой (последние слова, пожалуй, чересчур высокопарны, но кто посмеет утверждать, что этот проклятый день не повторится снова и не будет еще более страшным?). Я, как могла, успокаивала Чжао.