ть. Приказчики, видимо, расценили мое молчание как заносчивость и ничего не говорили, лишь изумленно на меня смотрели. Покупателей в лавке не было. Я сидела совсем одна в своем углу и чувствовала себя очень неловко. Взглянула на часы: прошло всего десять минут…
Два приказчика постарше то и дело поглядывали на меня исподтишка и оживленно разговаривали. «Наверно, обо мне, — подумала я. — Видимо, гадают, кто я такая. Быть может, они думают, что я пришла просить денег… Хотя нет, для этого я слишком хорошо одета. Что же все-таки они могут думать?» Мне стало не по себе. Вдруг приказчик, который первым заговорил со мной, когда я вошла в лавку, видимо услыхав, что говорили обо мне его товарищи, как-то странно улыбнулся и спросил, протягивая мне чашку чая:
— Вы хорошо знакомы с хозяином, почему же я ни разу вас не видел?
— Еще бы не знакома! Я даже родственницей ему прихожусь, — ответила я и тут же сообразила, что он неспроста это сказал. Женщина, одна, в такой поздний час разыскивает мужчину, не застав его, говорит, что условились о встрече, а домой к нему идти не желает… Все это, разумеется, навело их на мысль о тайной любовной связи. Кто из этих выскочек-торгашей не имеет нескольких любовниц? А мой земляк — не исключение.
Все это меня смешило и в то же время злило. Снова взглянула на часы; прошло полчаса. Мой «телохранитель», разумеется, потерял уже всякую надежду дождаться меня и ушел. Я поднялась со своего места.
— Раз его до сих пор нет, пожалуй, он и вовсе не придет!
— Конечно, банкет окончится не раньше десяти!
— Я оставлю записку.
Записку я писала минут десять, а то и больше и, не запечатав ее, отдала приказчикам.
Выйдя на улицу, я вспомнила все, что произошло в лавке, и печально улыбнулась. В записке я просила земляка взять на хранение те мои вещи, которые я не могу носить с собой в бомбоубежище.
Сойдя с коляски у своего дома, я заметила какого-то человека. Он увидел меня и отскочил в сторону. Мне показалось, что это все та же «шляпа». Черт побери! Неужели дело приняло такой серьезный оборот?
Интересно, был ли у меня «хвост», когда я заходила в редакцию? Эта мысль не давала мне покоя. Скверно все получилось!
22 декабря
Семь бед — один ответ. Вчера я решила биться до конца.
Честно говоря, нет больше сил терпеть то, что происходит! Это отвратительно! Тебя хотя использовать в своих целях и заявляют, что все это делается в твоих же интересах. Видно, считают, что глупее тебя на свете нет! Но забавнее всего то, что от меня все скрывают, просто-напросто хотят околпачить!
Таких людей я глубоко презираю.
Если М. — взбесившаяся собака, то они — чумные крысы. Правда, можно и с крысами дружбу водить, но превратиться в крысиный хвост! Это уж слишком!
«Крысы» эти хитры. Две главных пока спрятались в нору. Осталась лишь «моя прекрасная сестрица». Она считает, что одна может все решить, но ей это только кажется.
— Суншэн и секретарь Чэнь сегодня очень заняты, не знаю, что и делать! — заявила Шуньин, как только я вошла. Но, заметив на моем лице сомнение, поспешила оправдаться: — Сейчас я еще раз пошлю за ними, хотя это совершенно бесполезно! Давай поговорим с тобой вдвоем, а я все передам Суншэну…
— Нет! Решать без меня я ничего не позволю! Мы должны все вместе обсудить создавшееся положение.
— В таком случае приходи завтра, — сказала Шуньин, всем своим видом показывая, что ничем не может помочь.
Она обращалась со мной, как с ростовщиком, требующим денег. Я сделала очень недовольный вид, сухо улыбнулась и с расстановкой произнесла:
— За-в-т-ра сн-о-ва за-й-ти? Но разве не ты просила меня ходить пореже и быть очень осторожной?
— Это я просто предполагала… — Шуньин растерялась.
— Предполагала, что за твоим домом установлено наблюдение, — перебила я ее, — так, что ли? Но я и сама могла бы догадаться. Неужели ты не понимаешь?
— Но Чэнь говорит, что… — Она замолчала и, опустив голову, задумалась.
— Что же он говорит? — наступала я.
— Он говорит… что тот тип, в шляпе, которого ты видела тогда вечером, не получал задания следить именно за тобой. Дело в том, что здание, в которое ты входила, давно под наблюдением.
— Эти несколько дней я никуда не ходила, но по-прежнему… — Я не договорила и усмехнулась.
— А сейчас, когда ты шла к нам, они тоже были?
— Еще бы! — Я нарочно старалась сгустить краски. — Их было несколько! Одного я успела рассмотреть, он вечно шляется около вашего дома.
Шуньин изменилась в лице, придвинулась ко мне, взяла за руку, словно хотела что-то сказать. Я тоже крепко сжала ее руку, а про себя подумала: «Они пошли на хитрость: оставили тебя одну и думали, что ты собьешь меня с толку, но ты сама попалась на удочку. Нет худа без добра».
Шуньин долго молчала, потом произнесла одну лишь фразу:
— Как нарочно, Суншэн сегодня возвратится только ночью!
— Сестрица, — я решила воспользоваться случаем и прощупать ее, — а нет ли у тебя дома вещей, которые могли бы тебя скомпрометировать! Надо перенести их в другое место. Нельзя рисковать!
Шуньин грустно улыбнулась и покачала головой. Потом, придав лицу более веселое выражение, как-то очень неестественно сказала:
— Скомпрометировать? Ха-ха, кое-что есть: в этой комнатке, например, прибор для курения опиума, трубки, опиум.
Но я не дала ей отвертеться и с самым невинным видом шепнула на ухо:
— При чем тут опиум? Я имею в виду совсем другие вещи… ну, например, секретный радиокод…
При этих словах Шуньин задрожала и молча испуганно уставилась на меня. Я попала в самую точку. Этого, видимо, она больше всего боялась.
— За последние дни кое-что изменилось, — продолжала я, выдавая собственные мысли за достоверные сведения. — М. и его компания решили действовать против нас теми же методами, что и мы, и теперь всячески стараются обвести меня вокруг пальца. Болтают всякий вздор, всякие мерзости!
— О! Что же именно? — Шуньин была совершенно сбита с толку.
Я нахмурилась и, притворившись очень встревоженной, сказала:
— Как досадно, что именно сегодня, когда Суншэн и Чэнь заняты, на нас свалилось столько неприятностей!
— Но, сестрица, каким же образом они хотели провести тебя, спровоцировать?
— Методы у них обычные. — Я нарочно сказала ей так. Потом вздохнула и снова заговорила: — Хотя кое-что из сказанного заслуживает внимания. Они высмеяли меня, как дуру, и сказали: «Опомнись! Такие дела, как известно, никогда хорошо не кончаются. Видела ли ты хоть раз за все эти годы справедливость? А о твоей истории и говорить нечего. Все знают, кто подстрекает тебя, и те и другие — хороши, награбили добро и поделить не могут — дерутся. Кое-кто уговаривает тебя подать жалобу. Но погоди, они договорятся между собой, а ты будешь у них как бельмо на глазу!» Сама подумай, Шуньин, каково мне было, когда они все это говорили.
Шуньин слушала меня с притворным спокойствием, явно не зная, как реагировать на мою атаку: то ли серьезно поговорить, то ли отделаться ничего не значащими фразами. И то и другое было опасно. Шуньин совсем запуталась.
— Кто же это тебе такое наговорил? Не та ли самая Жун? — наконец проговорила она после долгого молчания.
Надо же было столько времени думать, чтобы это сказать. Я рассердилась. Никто не стал бы в подобной обстановке задавать такие дурацкие вопросы. Ну и умница она!
— Знаешь, Шуньин, — я холодно улыбнулась, — можно назвать многих, но ты захочешь проверить мои слова, а кому это нужно! К сожалению, Чэнь неожиданно улизнул, а будь он здесь, мне достаточно было бы назвать всего одно имя, и он понял бы, что это вовсе не выдумки. Да и какой смысл мне так зло шутить!
— Ты чересчур подозрительна, я вовсе не собиралась тебя проверять. Но если бы мы знали, кто это говорил, легче было бы действовать.
Я стиснула ей плечо, улыбнулась, но с ответом медлила. Видит небо, теперь я ни капельки не преувеличивала. Все это сказал мне не кто иной, как недавно возвратившийся Ф. Не знаю, послал его М. или нет, но все, что он говорил, не ново. Такие мысли давно приходили мне в голову. Разве неясно, почему вдруг утих ветер?
— Они договорятся между собой, — я нарочно медленно, словно обращаясь к самой себе, повторила эту фразу, и несколько раз, как бы в подтверждение своих слов, кивнула головой, а сама внимательно наблюдала за Шуньин.
Может быть, она действительно ничего не поняла, а может быть, разгадала мой замысел и лишь притворилась, что ничего не понимает, но я так ничего и не добилась от нее.
Она, казалось, думала о чем-то совсем постороннем, смотрела прямо перед собой, губы ее были полуоткрыты. Глуповатое и в то же время высокомерное выражение ее лица производило очень неприятное впечатление.
— Надо посоветоваться с Чэнем, что же, в конце концов, делать?
Шуньин не обратила на мои слова никакого внимания и спросила:
— Ты хорошо видела, что за нашим домом наблюдает какой-то тип? Это не тот, что за тобой следил? — Шуньин в упор смотрела на меня, ожидая ответа.
Для нее самое главное — собственное благополучие. Потому она так напугалась.
Я усмехнулась и равнодушно ответила:
— Нет, это другой, он следит только за вашим домом.
— Странно! Я здесь вовсе не…
— Да ты сама прекрасно все понимаешь, — перебила я ее, намереваясь нанести еще один удар. — Я давно хотела сказать тебе, что люди такого сорта не могут быть честными. Сегодня они поступают так, а завтра — по-другому. Они живут по принципу: «Здесь не получится — там удастся!» Растратили чужие деньги да еще хотят прослыть благородными! Будь осторожна, эти благородные даже детей собственных готовы продать!
— Всякое бывает, только… — Шуньин нахмурилась и замолчала.
— Только вас это не пугает, — с улыбкой продолжила я ее мысль. — Понятно. Но ведь я — совсем другое дело. Скажи сама: если бы я не заботилась о себе и делала все, что мне велят, ни о чем не спрашивая, смотрели бы вы на меня как на равную? В один прекрасный день эти типы начнут вести себя совсем по-другому. Так могу ли я спокойно относиться к этому и не готовить себе пути отступления?