Кто может сказать, что я ошибаюсь? Мое чутье никогда меня не обманывает. Оно и понятно! Сколько всякой мерзости пришлось мне повидать за свою жизнь! Догадаться о том, что готовится за моей спиной, я не могу, зато отлично чувствую, откуда ветер дует.
Поэтому ошибка здесь почти исключена. Перед грозой всегда бывает душно. Комары, навозные мухи, пауки, которые в темных углах ткут свою паутину, притаившиеся под домами ящерицы — все сразу приходят в движение, вылезают на свет божий, летают, ползают, гудят, жужжат, и кажется, что весь мир принадлежит им!
А я ко всему безучастна. Просто удивительно! Как будто я живу на другой планете и все происходящее не имеет ко мне никакого отношения. Но последнее время такое со мной часто случается. Может быть, это естественно? В таком случае, хотелось бы мне знать, для чего еще я живу на свете?
Одно время я всей душой тянулась к истине и свету. Был другой период, когда я очутилась на границе между добром и злом, — и в душу мою закрались разочарование и какая-то смутная тревога. То же самое испытывает Н., с которой, кстати, мы часто встречаемся в последнее время. Был человек, который любил меня; было крохотное существо… Я старалась его забыть, но воспоминания все чаще и чаще тревожат душу. Куда все это ушло?
Я часто спрашиваю себя: что у меня осталось в жизни? Ничего, решительно ничего. Странно, но именно в такие моменты я вспоминаю о маленьком, беспомощном создании, с которым так жестоко поступила, и по всему телу горячей волной разливается жалость. Я забываю о себе, обо всем на свете и начинаю мечтать. С тех пор прошло больше года. Какой он теперь, мой малыш? Наверно, румяный, как яблочко, с черными глазами-бусинками. Вот он бежит ко мне, смешно переваливаясь на крохотных ножках, совсем как воробышек… Вот обхватил мои колени, потом уперся ручонками в грудь… Я изо всех сил стараюсь удержать это видение, но оно исчезает, как вспышка молнии.
Я ничего больше не жду от жизни и потому ко всему равнодушна.
Меня не волнует ни запах крови, которым пропитан воздух, ни то, что творится в доме у Шуньин: судя по всему, там снова затеваются какие-то грязные интриги. Даже когда госпожа — бывший член комитета — потащила меня в спальню и, захлебываясь от восторга, стала расписывать их «успехи» (ее намеки были достаточно прозрачны), я лишь спокойно улыбнулась и сказала:
— Да, совсем забыла, как здоровье вашего сына, он, кажется, болел корью?
— Не знаю. С тех пор мы больше не получали никаких сведений. — Шуньин не покидало радостное настроение. — Наверно, уже поправился. Последние десять дней у нас было столько дел, просто голова кругом идет… — Шуньин пристально посмотрела на меня. — Скоро будет заключен мир. Как это хорошо! Все мы возвратимся на родину, правда?
— Мир… но я хочу, чтобы он наступил завтра, послезавтра, через неделю или хотя бы через месяц, — нарочно сказала я.
Однако Шуньин приняла мои слова всерьез:
— Вряд ли все решится так скоро…
— Но если это затянется, могут произойти серьезные перемены. Есть хорошая пословица: чем дальше в лес — тем больше дров. Последнее время меня почему-то пугает слово «проволочка». Я на себе испытала, каков его истинный смысл.
— Думаю, что ничего плохого не случится. — Шуньин, видимо, досадовала, что ее новость я встретила без всякого энтузиазма. — Политический курс определен. Думаешь, так просто его изменить? Кто станет сам себе плевать в лицо? Ведь существует общественное мнение! Нет, все это не так просто!
Хватит с меня, достаточно я наслушалась. Чтобы ни случилось, мое положение, я полагаю, не изменится.
Не знаю почему, но я вышла от Шуньин с легким сердцем, словно избавилась от чего-то, что давно тяготило меня. Мне было радостно. Но странно устроен человек: к чувству радости у него примешивается грусть. Я медленно шла куда глаза глядят, внимательно осматривая прохожих: каждый куда-то торопился. Вот, гордо подняв голову, идет безукоризненно одетый мужчина, сколько в нем спеси! Он самодовольно улыбается, точь-в-точь как только что улыбалась Шуньин. Одних эта улыбка злит, другим — нравится, словом, каждый реагирует на нее по-своему…
Вдруг я подумала: интересно, куда бы сейчас торопился Чжао, если бы остался жив?
Куда торопятся К., Пин и все их друзья?
Я не заметила, как подошла к остановке автобуса, который шел до самого моего дома. Удивительно, зачем я пришла сюда? Что ждет меня дома? Неужели в моей жизни ничего не осталось, кроме встреч с Н. и ее болтовни?
Мне стало досадно, и я пошла прочь от остановки. Неожиданно я вспомнила, что у меня еще есть дело, и, подобно остальным, заторопилась. Уезжая, я взяла с собой лишь самое необходимое, а остальные вещи оставила у своей прежней хозяйки. Почему бы не воспользоваться свободным временем и не забрать их? Я наняла рикшу и уже собиралась сказать свой адрес, но тут вспомнила, что эта жирная гусыня обожает всякие безделушки и с пустыми руками к ней лучше не являться.
Поэтому я велела рикше отвезти меня сначала в лавку к моему земляку.
В лавке творилось что-то невообразимое. От покупателей отбоя не было, стучали молотками плотники. Земляк тоже «трудился» в поте лица: стоял, важно выпятив грудь, и попыхивал сигаретой. Увидев меня, он расплылся в улыбке, но прежнего подобострастия я в нем не замечала.
— А, приехали! Я еще не поздравил вас с повышением, может быть, выпьем по этому поводу? Я приглашу только нескольких земляков, больше никого не будет.
— Благодарю вас, но я очень занята и сегодня же должна уехать! Все отделываете заново? — спросила я, глядя на плотников.
— Нет, — ответил он, прищурившись. — Собираюсь открыть еще комиссионный отдел. — Он нахмурился с таким видом, словно хотел сказать: «Ничего не поделаешь, обстоятельства». — Должны же люди где-то продавать ненужные им вещи, а торговля — дело сложное.
— А старые вещи тоже будете принимать?
— Не знаю, смотря какие…
Я выбрала кое-что из косметики, а сама в это время прикидывала, что можно продать из вещей, которые остались у квартирной хозяйки.
Хозяйка уже успела сдать мою комнату и, как только я вошла, стала жаловаться на плохой характер нового жильца.
Еще больше ему досталось, когда я выложила подарки: тут хозяйка стала ругать его последними словами, я даже боялась, что она захлебнется от злости.
Я сказала, что хочу взглянуть на свои вещи.
— Да вы не беспокойтесь — они в надежном месте. Крысам не достать до них.
— Я и не беспокоюсь. Просто хочу кое-что взять с собой.
Это была неправда. Я ничего не собиралась брать с собой, а лишь хотела прикинуть, что можно продать. Конечно, сначала надо самой их оценить, хоть приблизительно.
Отобрав несколько книг, я собралась уходить, когда хозяйка вдруг вспомнила, что для меня есть письмо.
— Вы уехали, а на следующий день приходит он. — Хозяйка металась из угла в угол в поисках письма. — Я сказала, что вы уехали, а он спрашивает: куда? Но вы ведь ничего не сказали! А если бы и сказали, я бы все равно забыла. Я объяснила ему, что здесь ваши вещи и вы должны зайти. Через день он снова явился сюда и оставил это письмо.
«Кто бы это мог быть?» — думала я, слушая ее болтовню. Но она никак не могла найти письма.
— Молоденький такой, — продолжала она тараторить, — симпатичный. Ох, вспомнила! — Прихрамывая, она подошла к моим вещам, порылась в них и обернулась ко мне: — А книги где? Да они же у вас в руках! В одной из них и ищите.
Я нашла письмо. Оно было без обращения и без подписи, как будто переписанный от руки отрывок из книги. Прочла его раз, потом еще раз и наконец поняла, что это письмо от К.!
Я оторвала клочок бумаги, написала название района, помедлила немного, добавила первое пришедшее в голову название улицы, вымышленную фамилию и отдала листок хозяйке:
— Если он опять придет, передайте, пожалуйста. Спасибо за внимание!
На обратном пути я подумала: «Муравьи тоже чувствуют приближение бури и спешат перебраться повыше на холмы. Все живое приходит в движение, только я…»
13 января
Последние дни мне все кажется, что среди просматриваемых мною писем я найду письмо, адресованное мне, и я ни о чем больше не могу думать. Почему у меня такое предчувствие — сама не знаю. Может быть, оттого, что мне нечем заполнить свое время?
Я долго и упорно изучала почерк в записке, которую мне передала хозяйка.
По-моему, записка была от К. Я даже уверена в этом.
С надеждой жду я следующего дня. Завтра, ну послезавтра придет письмо, адресованное человеку, которого никто, кроме меня, не знает. Название улицы, указанное на конверте, тоже никому не известно.
Вчера вечером зашла ко мне Н. То ли намеренно, то ли случайно она взяла со стола книгу и начала ее листать. Именно в этой книге лежало письмо, и я не знала, что делать: отобрать книгу было как-то неудобно. Кроме того, я решила, что ничего не случится, если даже Н. увидит записку: там ведь не было ни обращения, ни подписи, она, пожалуй, даже не была похожа на письмо. Н. бросила взгляд на записку, перевернула страницу и вдруг остановилась.
— На письмо не похоже, можно взглянуть?.. О, да это литературное произведение! Твое?
— Не смей читать! — Я хотела вырвать у нее листок, но Н. подняла его над головой, отскочила за стол и озорно крикнула:
— Красивый почерк! — Потом стала читать вслух:
«Она, разумеется, помнит этого человека. Однажды у ручья цветов он просил ее узнать, где находится его друг. Потом она сама случайно встретилась с этим другом. Однако произошло недоразумение, и человек, который обратился к ней за помощью, искренне сожалеет об этом. Виной всему — его чрезмерная подозрительность. Но разве нельзя его простить? Он оказался в очень сложном положении и не мог поступить иначе. Его приятельница тоже признает свою вину».
Н. подняла на меня глаза, словно хотела что-то сказать, но тут же стала читать дальше: