— Но я осталась сама собой, я еще… — Она замолчала и испуганно посмотрела на меня.
— Еще не потеряла совесть? Это ты хотела сказать? — улыбнулась я. — Я и не сомневаюсь. Иначе ты бы так не растерялась только что в закусочной.
Н. вздохнула и долго смотрела на меня.
— Не бойся меня, я такая же, как и ты. Несколько лет я иду по пути, на который ты только вступаешь. Но если я скажу, что осталась сама собой, то, пожалуй, кроме тебя, никто не поверит.
Н. сидела молча, опустив голову, только судорожно сжимала мою руку.
— Я старше тебя и поэтому больше испытала. Я старалась стать такой же, как они, считала, что против всякого яда необходимо противоядие.
— Да, но ты человек особый, — медленно проговорила Н. и вдруг вспыхнула: — А я не могу… не могу так! Я буду бороться с ними открыто!
— Но эти бешеные, которых мы только что видели, не так страшны, как те, что действуют исподтишка. А их много. А тот, кого называют «девятиголовой птицей», что за человек?
— Он служит чиновником. Он-то и говорил, что эти типы — подхалимы, предатели и нахалы и только поэтому добились своего теперешнего положения.
— Что ж… по-моему, это вполне естественно, — холодно усмехнувшись, ответила я. — Все они делали карьеру таким путем.
— Но он, пожалуй, не заслуживает презрения, — сказала Н. строго. — На него возлагают большие надежды. Его боятся. Я сама слышала, как многие молча проглатывали его оскорбления.
По улице прошел пьяный, до нас донеслась грубая брань и громкий хохот. Мы переглянулись, и настроение у нас окончательно испортилось.
Через какое-то время Н., словно обращаясь к самой себе, заговорила:
— Как это со мной случилось? Может быть, я сама виновата? Зачем я как дура стремилась к знаниям, мечтала о высшем учебном заведении? Когда впервые, соблазнами и угрозами, меня вынудили совершить подлость, я согласилась: иного выхода не было…
Вдруг Н. вскочила, обняла меня и с негодованием проговорила:
— Нашу деревню захватили японцы, я лишилась крова! У меня нет ни одного близкого друга. Я, как блуждающая душа, не могу найти себе пристанища.
— Теперь у тебя есть друг, — ласково, чтобы успокоить ее, сказала я.
19 января
Наконец-то пришло долгожданное письмо. Почерк — незнакомый, но адрес и фамилия адресата мне известны лучше, чем любому почтальону. Единственное, что меня немного смутило, это имя на конверте: Вэймин; кажется, в записке, оставленной мною хозяйке, было: Вэйлинь. А может быть, я забыла или автор ошибся. Разумеется, писала это не Пин — ее почерк я хорошо знаю.
Во всяком случае, это именно то письмо, которое я столько времени ждала.
Оно было написано в том же тоне, что и предыдущее: мне советовали вернуться на истинный путь.
Я очень внимательно читала, вдумывалась в каждую фразу, как вдруг в комнату, запыхавшись, ворвалась Н. — бледная, вся в поту. Она хлопнула меня по плечу, пробежала глазами несколько строк письма и печально улыбнулась.
— Ты по-прежнему тратишь время на пустяки, витаешь в облаках и не представляешь, что творится в городе!.. По-моему, я все это где-то читала. Откуда ты переписывала?
— Что случилось? — спросила я, не отвечая на последние слова Н. и складывая письмо. — Неужели тот тип никак не может примириться с тем, что ему придется «доедать остатки», и продолжает преследовать тебя?
— Не надо так говорить — это нехорошо! — Н. медленно отошла от меня. — Боюсь, как бы все не полетело к чертям!
— В чем же, в конце концов, дело? Выкладывай, не тяни.
— Одни говорят, что повторится старая история, другие — противоположного мнения, утверждают, что противник на этот раз очень серьезный. А ты что думаешь? Судя по официальным данным, ничего чрезвычайного не произошло, но я не верю! Официальные сообщения обычно искажают факты.
— Ах, так ты вот о чем! — Я наконец поняла, почему Н. сказала, что все полетит к чертям.
Н. села на кровать, положила рядом с подушкой какой-то зеленый листок, нахмурилась и уставилась в одну точку, видимо соображая, с чего бы начать. Наконец она заговорила:
— Сегодня… — Но тут в дверь постучали, и глаза Н. испуганно забегали. Не успела я подняться с места, как дверь отворилась и вошел Ф.
— А я хотела тебя разыскивать, хорошо, что ты пришел, садись, — я указала на стул у окна.
Ф. улыбнулся Н., словно хотел сказать: «Оказывается, и ты здесь!» — и обратился ко мне:
— Разыскивать? Зачем? Есть какое-нибудь дело?
— Разумеется! Мне хочется, чтобы ты пригласил меня на обед, — ответила я с улыбкой и тут заметила, что Н. изменилась в лице. — Разрешите, я вас познакомлю.
— А мы знакомы, — ответила Н. и быстро встала. — У меня дела, извините. — Она посмотрела на меня и торопливо вышла.
Ф. проводил ее взглядом, затем высунулся из окна и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. В этот момент я обнаружила, что Н. второпях забыла свой зеленый листок. Я быстро подошла к кровати, незаметно прикрыла его, повернулась к Ф. и с улыбкой сказала:
— Вы, кажется, с ней друзья! В таком случае ты тем более должен пригласить меня пообедать…
Ф. перестал смотреть в окно и спросил:
— Вы давно знакомы?
— Нет, всего несколько дней, — ответила я и тут же недовольным тоном сказала: — По-твоему, я вообще не имела права знакомиться с ней, так, что ли?
— Что ты, что ты! — опешил Ф., улыбнулся, потом сделал серьезное лицо и, понизив голос, медленно произнес:
— Обстановка крайне напряженная, надеюсь, ты знаешь об этом? Я получил приказ повысить бдительность.
Противно было слушать его, но я, холодно усмехнувшись, спросила:
— Да? Что же мы должны делать? Все ждут твоих указаний. Возможно даже восстание?
Вопреки ожиданиям, Ф. спокойно ответил:
— Пока трудно сказать. Но здесь не опасно. Приняты все меры.
— Ну конечно! Власти обладают достаточной силой, так по крайней мере пишут в газетах. — Я не выдержала и рассмеялась, но тут же добавила: — А ведь есть еще войска губернатора!
— Все это так, но обстановка — очень серьезная, — продолжал Ф., задумчиво глядя в пространство и потирая рукой подбородок, всем своим видом желая показать, какая он важная птица. — Эти предательские газеты до того обнаглели, что не публикуют приказов военного комитета и, нарушая все законы, печатают крамольные статьи… и возмутительные стихи!
— Я полагаю, что эти издания уже запретили? — нарочно спросила я и покосилась на подушку, под которой лежал зеленый листок.
— Пока еще нет! Но в городе работы прибавилось, наши целыми днями ходят по улицам, срывают листки. На одной из автобусных остановок какой-то мерзавец расклеивал на столбах листки, так ему предлагали за каждый по десять юаней…
Я расхохоталась:
— Совсем не плохо! Жаль, что мне… — Я вовремя спохватилась и, нахмурившись, сказала совсем не то, что хотела. — Не верю, что есть такие люди!
— Почему же? — так же серьезно продолжал Ф. — Какой-то чертенок припрятал с десяток таких листовок и продавал их: сначала по юаню за штуку, затем по два, а потом уже по восемь. Его поймали, когда остался всего один листок. Но парень попался крепкий, он поднял крик на всю улицу, орал, что у него отняли рубашку, и собрал вокруг себя толпу. Он схватил нашего агента и не отпускал его, кричал, что за этот листок мог бы получить одиннадцать юаней — ровно столько, сколько стоит рубашка. В толпе, конечно, нашлось много сочувствующих. И агенту не оставалось ничего другого, как улизнуть.
Я понимала, что в данный момент смеяться неприлично, и все же не могла удержаться.
Ф. растерялся. Он изумленно посмотрел на меня раз, другой и спросил:
— А как вы с ней познакомились?
— С кем? — не сразу сообразила я. — А-а, с Н.?
Ф. с улыбкой кивнул.
Я никак не могла понять, почему его так интересует этот вопрос, и не решилась сказать правду:
— Когда живешь с человеком в одном месте, непременно познакомишься. Ты ведь тоже с ней знаком. Что же говорить о нас, женщинах, нам познакомиться совсем просто. Я вот о чем хочу спросить тебя: что ты о ней думаешь?
— Ничего особенного, — замялся Ф. — По-моему, она неплохая девушка. Недавно она вступила в гоминьдановскую молодежную организацию, пожалуй, еще и четырех месяцев не прошло, я уговорил ее. Эти молоденькие девушки бывают страшно упрямы, чрезмерно подозрительны и даже трусливы. Все это результат неустойчивости их взглядов. Сейчас ее сильно критикуют за неправильное поведение, все это как-то запутано…
— За что же ее критикуют? И кто? — взволнованно спросила я и тут же раскаялась. Это, видимо, не укрылось от Ф., и он пристально взглянул на меня. — Я сама заметила, что она какая-то странная, поэтому и спросила тебя, — попыталась я исправить свою оплошность.
— Но это стало ясно только в самые последние дни. Сам я ничего подобного не слыхал, но «старик» уверяет, что среди студентов Н. высказывала неверные взгляды о последних событиях, о единстве нации и все в таком духе…
— Да, это очень серьезно! — нарочно сказала я в тон Ф., в душе сильно тревожась о судьбе моей новой подруги. — Однако, этот… ну, которого ты назвал «стариком», кто он? Надежный?
— Он студент, но… — Ф. поднял вверх большой палец и подмигнул мне. — Молодой парень, быстро идет в гору, положение у него прочное. — Ф. помедлил немного, затем добавил с явным сочувствием к Н.: — Но я знаю, что он за человек, поэтому не очень-то поверил его словам, а ей все объяснил. Но она словно не от мира сего, ни разу даже не зашла ко мне поболтать.
— Хочешь, я поговорю с ней?
Ф. ухмыльнулся, встал со стула и многозначительно ответил:
— Что же, хорошо. В конце концов, это в ее же интересах, верно? — Он прошелся по комнате. — Сколько раз я брал ее под свою защиту!
После ухода Ф. я подбежала к кровати и достала забытый Н. листок. Догадки мои подтвердились: это было не что иное, как листок, который стоил теперь десять юаней! В глаза бросились два ряда крупных иероглифов. С одной стороны: «Памяти героев, погибших от рук палачей!», с другой — стихи.