Я спрятала листок, села на постель и задумалась. Вспомнились родные места. Интересно, что там теперь?.. Мысли так далеко увели меня, что я не заметила, как в комнату кто-то вошел.
Когда я подняла голову, передо мной стояла Н., внимательно рассматривая подушку.
— Странно, — бормотала она себе под нос, — неужели я потеряла его на улице? — Н. направилась к двери, но я остановила ее:
— Что ты ищешь?
— Листок, зеленый такой, — ответила Н., продолжая шарить глазами по комнате.
— Не тот, за который ты уплатила восемь юаней? — Я достала листок и подала ей. — У меня тоже есть. Вот продам тебе и заработаю восемь юаней.
Н. схватила листок и изумленно спросила:
— Как? Этот случай и тебе известен?
— Конечно. Но ты скажи, как этот листок к тебе попал?
— У одного моего друга их целая пачка. — И Н. пальцами показала, какой толщины эта пачка.
— О-о, значит, он очень богат, раз мог купить целую пачку, ведь один листок стоит несколько юаней…
— Вовсе он не богат! Эти листки не стоили ему ни гроша, он конфисковал их на пароме. — Н. вчетверо сложила листок, бережно спрятала его в карман и спросила: — Значит, и ты знакома с «девятиголовой птицей»?
— А кто это?
— Да тот, что заходил к тебе.
— А-а, я и не знала, что у него такое прозвище!
Теперь все ясно. Неудивительно, что, увидев его, Н. сразу убежала, а Ф. так заинтересовался нашими отношениями. Я взяла Н за руку, мы сели у окна, и я подробно передала ей наш разговор с Ф.
Н., кажется, струхнула, но виду не подала и, слушая меня, холодно улыбнулась.
— А «старик», вероятно, и есть тот тип, приезжий? — спросила я.
Н. кивнула. Она долго молчала, закусив губу.
— Зачем он все это рассказал тебе? — спросила наконец она. — Ведь неспроста же.
— Да нет, просто хотел излить душу, а может быть, ты и права, здесь скрывается какая-то хитрость. Во всяком случае, положение у тебя сложное.
Н. сидела нахмурившись и кусала губы; казалось, она не слышит меня.
— А ты сама что думаешь? — пыталась я расшевелить ее. — Они поймали тебя в свои сети. Это ясно. Правду говорил Ф. или все это было выдумкой, ты должна поговорить с ним, во всяком случае, это лучше, чем бездействовать. Будь смелее, и тебе легче будет найти выход из создавшегося положения.
Н. по-прежнему молчала, но я видела, что она поняла меня. Она крепко прижалась ко мне, взяла за руку и решительно заявила:
— Никуда я не пойду, черт с ними! Не желаю быть в их компании! Неужели им удастся меня обмануть? Нельзя каждый раз идти на уступки, так можно окончательно потерять человеческий облик!
Я вздохнула и ласково сказала:
— Ты права, но они не оставят тебя в покое… это страшнее всего.
Н. посмотрела на меня своими широко открытыми наивными глазами, губы ее были искусаны до крови.
— У меня пока нет твоего опыта. — Она прислонилась к моему плечу. — Но я не совершила ничего противозаконного, ничего от них не требую, неужели можно просто так… — Н. неожиданно умолкла. Я чувствовала, как дрожит ее рука, и избегала ее взгляда. Н. через силу улыбнулась:
— Что ж, пойду к Ф., поговорю.
21 января
Чтобы как-то распорядиться вещами, оставшимися у хозяйки, я взяла на день отпуск и целые сутки провела в городе. Ночевала я у Шуньин.
— Ты продашь это старье и купишь все новое? — поинтересовалась Шуньин.
— Пожалуй.
По правде говоря, эта мысль возникла у меня лишь после встречи с моей квартирной хозяйкой. Может быть, все это нервы, но мне показалось, что хозяйка встретила меня кислой миной, когда узнала, зачем я пришла. Чтобы успокоить ее, я нарочно сказала:
— Одна приятельница попросила у меня кое-какие вещи…
— Сообразительная у вас приятельница! — не меняя выражения лица, ответила хозяйка.
— Еще бы! — улыбнулась я. — Все люди сообразительны! Посмотрю, может, что-нибудь и отдам ей. — Именно в эту минуту мне пришла в голову мысль отнести некоторые вещи в комиссионный магазин моего земляка; это было бы совсем неплохо. Последнее время я довольно часто думала о том, что не так уж умно никогда не иметь денег, в особенности, когда они необходимы.
Надо спросить хозяйку, какие вещи требуют перелицовки, посоветоваться о цене. Но истинная цель моего приезда была, откровенно говоря, совсем другая, и я как бы невзначай спросила:
— Никто ко мне не приходил?
Хозяйка удивленно вытаращила глаза, подумала и покачала готовой.
Странно. Откуда же тогда письмо? Неужели и имя, и адрес — случайное совпадение? Вряд ли.
— Значит, записка, которую я тогда оставила, все еще у вас?
— А-а… записка… нет… ее взял какой-то человек.
— Тот самый, что приходил в прошлый раз?
— Не знаю. С ним говорила служанка… — тяжело дыша, объяснила хозяйка. Она хотела позвать служанку, но я сказала, что не нужно. Все равно у служанки толку не добьешься, зачем же лишний раз привлекать внимание?
Так ничего и не добившись, я решила отвезти вещи в комиссионный магазин. Если у меня еще есть «хвост», пусть он думает, что я для этого и приехала.
Освободилась я лишь к концу дня, когда уже стемнело. Последний автобус ушел, и мне пришлось остаться на ночь в городе.
К Шуньин я пришла очень некстати. У Суншэна был гость, которого он тотчас увел в боковую комнату. Сама Шуньин тоже как-то странно вела себя. Она старалась быть гостеприимной хозяйкой, но я видела, что ее что-то тревожит.
Я не стала спрашивать, что случилось, и думала о своем. Возможно, что моя записка попала совсем не по адресу, потому что почерк в письме был совершенно незнакомый. Но если это так и меня просто хотели проверить, почему послали отрывок, переписанный из книги? Ведь это делают лишь в тех случаях, когда опасаются, что письмо попадет не по адресу или же его прочтут посторонние. Кто знал, что письмо получу именно я?
Но сильнее всего меня тревожило то, что почерк незнакомый. Тут могло быть лишь одно объяснение: К. и Пин рассказали обо всем своему другу, и тот по их просьбе переписал этот отрывок, рассчитывая, что я пойму намек.
«Даже история с провокатором, которая произошла совсем недавно, ничему их не научила! Как они любят советоваться с посторонними людьми… Друзья, друзья… мало ли было таких, которые предавали своих друзей!» Беспокойство мое все росло.
— Пойдем в кино? — неслышно подойдя ко мне, сказала Шуньин. Я даже вздрогнула от неожиданности, подняла голову и увидела, что Шуньин уже одета.
— А куда? Разве идут хорошие фильмы? — Надо сказать, что энтузиазма предложение Шуньин во мне не вызвало.
— Ну разумеется, в кинотеатр «Готай», что там идет — я не знаю, во всяком случае, прогуляемся. — Пришлось согласиться.
Она, видно, просто хотела увести меня, чтобы я не мешала. Вначале я не обратила никакого внимания на их подчеркнуто холодный прием, но сейчас поступок Шуньин разозлил меня, и я решила назло проявить любопытство. Шуньин не отрицала, что у них гость, с которым обсуждают «одно дело». Но выяснить, что за дело, мне так и не удалось. Шуньин, словно улитка, ушла в себя и проявила необычайную твердость.
— Ты, кажется, говорила, что продала старые вещи? — спросила Шуньин в свою очередь. — Но ведь новые стоят значительно дороже.
— А кто собирается их покупать?
— Зачем же тогда ты продала старые? — Почему-то это очень ее интересовало.
Я не собиралась отвечать, но тут неожиданно мелькнула мысль: а почему бы не воспользоваться случаем и не извлечь пользу из ее вопроса?
— Скажу тебе правду: мне нужны деньги. Цены растут день ото дня, а доходы мои не увеличиваются, да и попросить взаймы не у кого. К тому же я сейчас живу не в городе и могу одеваться попроще.
Сначала Шуньин изумилась, но потом с притворной улыбкой сказала:
— У тебя нет денег? Что-то не верится.
Я промолчала, и разговор на этом закончился.
В кино мы обе очень внимательно смотрели на экран. Но время от времени к горлу у меня подступал горький комок. Разумеется, мне были отвратительны темные дела Шуньин и ее компании и я ни за что не стала бы их соучастницей. Но сейчас мне все же было обидно, что они так обошлись со мной. Я по-прежнему смотрела на экран, но думала совсем о другом. А я одно время рассчитывала на их помощь. Какой бы дурой я была, если бы обратилась к ним. Перепади мне хоть частичка их нажитого нечестным путем богатства, разве это было бы несправедливо? Но сама мысль об этом мне противна!
Я окончательно перестала интересоваться тем, что происходило на экране. Но когда Шуньин предложила уйти до окончания сеанса, я почувствовала, что мне вовсе не хочется покидать кинотеатр. И зачем только я осталась у Шуньин ночевать.
Я уехала рано утром, даже не простившись с хозяевами.
Мне было очень тяжело и тоскливо, я чувствовала себя неудачницей, словно кто-то сбил меня с ног, а кто — я не знаю. Я никак не могла понять, что со мной происходит.
Добравшись до дому, я легла в постель, меня трясло, но я все же нашла в себе силы достать то самое письмо: всего несколько строк, небрежно написанных на простом листе бумаги.
«Чжуанцзы считал, что «небо дает пищу воронам и коршунам, земля — медведкам и муравьям», что все равно, где похоронят тело, — им будут питаться другие существа.
Раз мне суждено после смерти стать пищей для живых существ, то пусть кормятся мною львы, тигры, ястребы, соколы. Но я не хочу, чтобы хоть кусочек моей плоти, хоть капля моей крови достались собакам.
Львы и тигры в пустыне и джунглях, ястребы и соколы в небе и среди скал — красивы и величественны! Даже находясь в зоопарке или превратившись в чучело, они вызывают священный трепет.
Собаки же вечно грызутся, вызывая отвращение».
Я прочла записку еще раз, затем еще, сложила листок и сказала сама себе: «Что за чертовщина! Кому хочется, чтобы его сожрали собаки! Хоть бы высказать кому-нибудь все, что наболело!» Но кому! У меня не было даже адреса, только этот листок.