Председатель торговой палаты, который помог господину Линю уладить вопрос с «конфискацией японских товаров», проходя мимо лавки Линя, тоже чуть заметно улыбнулся. Он остановился, поздравил господина Линя и, похлопав по плечу, негромко сказал:
— Ну как? Ведь не зря потратили четыреста юаней! Только надо бы еще что-то дать и начальнику управления, господину Бу, а то, чего доброго, сам потребует. Когда дела идут хорошо, завистников хватает: сам не догадается, так подчиненные надоумят!
Господин Линь поблагодарил председателя за участие, но от страха у него даже пропало желание торговать.
А тут, как назло, приказчик Шоу Шэн, уехавший собирать долги, все еще не возвращался, и господин Линь никак не мог рассчитаться с долгами. Агент шанхайской фирмы, приехавший еще позавчера, так наседал на Линя, что тот не знал, как и отговориться. Если Шоу Шэн и сегодня не приедет, придется занять денег в меняльной лавке «Хэнъюань». И взвалить на себя дополнительное бремя в виде процентов, которые составят юаней пятьдесят-шестьдесят, а для Линя, при его убытках, это было все равно что отрезать кусок собственной плоти.
Около четырех часов пополудни господин Линь вдруг услыхал какой-то шум и взволнованные голоса прохожих — они что-то возбужденно обсуждали. Одержимый мыслью, не случилось ли чего с Шоу Шэном, Линь тут же решил, что на почтовый пароход напали бандиты.
— Что случилось? — встревоженно окликнул он прохожего. — Ограбили почтовый из Лиши?
— Как! Опять ограбили? Да что же это творится! Хорошо, если только ограбили — могли и людей похватать! — ответил прохожий, щурясь на пестрые витрины, — это был монах Лу, известный забулдыга. От столь невразумительного ответа Линь еще больше встревожился и кинулся к другому прохожему — Ван Саньмао, который жил у моста:
— Правда, что пароход из Лиши ограбили?
— Это все подручные Тайбао Ашу; самого-то расстреляли, а шайка продолжает бесчинствовать, — ответил Ван Саньмао, явно куда-то торопясь.
Линя прошиб холодный пот. Он ждал Шоу Шэна именно сегодня, с пароходом из Лиши, — именно там приказчик должен был закончить сбор недоимок. Уже четыре часа, а Шоу Шэна все нет. Вот и Ван Саньмао говорит то же самое — какие еще могут быть сомнения? Линь успел уже забыть, что нападение на пароход из Лиши — его собственная выдумка. Весь в поту, он бросился в комнаты и едва не растянулся, зацепившись за порог.
— Папа! В Шанхае война![54] Японцы бросают бомбы, Чапэй[55] сожгли, — с криком кинулась к нему Минсю.
Господин Линь оцепенел. Собственно, к нему война в Шанхае отношения не имела, но там опять были замешаны японцы, и он спросил:
— Японцы бросают бомбы? Откуда ты взяла?
— Все говорят! Они стреляют из пушек и бросают бомбы. Чапэй дотла сожгли!
— Ага, вон оно как… А еще говорят, будто пароход из Лиши ограбили?
Минсю замотала головой и со стремительностью бабочки, летящей на огонь, кинулась вон из комнаты. Линь в нерешительности постоял у дверей, почесывая затылок. Госпожа Линь бормотала сквозь кашель: «Защити нас, богиня, от бомб, чтоб они не падали на наши головы!»
Господин Линь направился было в лавку, но увидел, что дочь горячо обсуждает там что-то с приказчиками. Цзинь Лаоху, хозяин мелочной лавочки «Шэнтай», тоже оставил свой прилавок и, оживленно жестикулируя, рассказывал:
— Да, да, все верно: в Шанхае война, японские самолеты бомбили и сожгли Чапэй, шанхайские магазины закрыты. Бандиты ограбили пароход? Впервые слышу! Почтовый пароход из Лиши? Давно пришел, и там все в порядке. Только что своими глазами видел, как люди с этого почтового пронесли на спине два тюка…
У Линя отлегло от сердца. Хотя уже ясно, что Шоу Шэн и сегодня не приедет, известно по крайней мере, что никто его не ограбил.
Вся улица только и говорила, что о шанхайских событиях. Приказчики сквозь шум выкрикивали: «Японские ублюдки!» Кто-то заорал на всю улицу:
— Кто купит японские товары — тот черепаший выродок!
Услышав это, Минсю вспыхнула, но господин Линь и бровью не повел. Ведь все торгуют японскими товарами, к тому же, выложив несколько сот юаней, каждый торговец получил на то специальное разрешение («надо только сорвать японские этикетки!»). Все товары в лавке Линя именовались отныне «отечественными», и покупатели, повторяя «отечественные, отечественные!», охотно их разбирали. Из-за шанхайских событий никто из этих людей, заполонивших улицу, и думать не хотел о торговле, один Линь не переставал размышлять о делах. Не желая брать в меняльной лавке ссуду под высокие проценты, он решил договориться с представителем шанхайской фирмы, чтобы тот подождал еще денек-другой: ведь Шоу Шэн должен вернуться самое позднее завтра к вечеру. Но представитель наотрез отказался от переговоров:
— Вы умный человек, хозяин Линь, как же вы можете предлагать такие вещи! В Шанхае бои, не сегодня завтра перестанут ходить поезда, и мне бы очень хотелось уехать нынче же вечером! С какой стати я должен ждать? Прошу вас вернуть весь долг сполна, чтобы завтра утром я мог уехать. Ведь я на службе — поймите!
Дальнейшие разговоры были бесполезны, пришлось скрепя сердце отправиться в меняльную лавку. А вдруг эти «денежные макаки» пронюхали, что он в стесненном положении, тогда они не упустят случая «пограбить на пожаре» и заломят высокие проценты. Кто мог ожидать, что дело примет совсем другой оборот? Выслушав господина Линя, управляющий, этот чахоточный субъект, ничего не ответил — он был занят своим старинным кальяном, с бульканьем пропускал сквозь него дым, и лишь когда фитиль догорел, неторопливо вымолвил:
— Ничего не получится! Японцы начали военные действия, в Шанхае свернулась торговля, все банки и меняльные конторы закрыты — кто знает, когда все это кончится! А без Шанхая наша контора все равно что краб без ног; денежные переводы не поступают, мы вынуждены отказывать даже более солидным клиентам, чем ваша уважаемая фирма. Прошу извинить, рад бы помочь — да не могу!
Господин Линь оторопел. Он был уверен, что этот чахоточный нарочно сгущает краски, чтобы завысить проценты, и уже хотел изложить свою просьбу более убедительно. Но тот неожиданно добавил:
— Мой хозяин получил известие, что ожидаются большие беспорядки, и приказал нам ограничить операции! Ваша уважаемая фирма задолжала нам пятьсот юаней, двадцать второго еще сто, итого шестьсот. К концу года вы должны с нами полностью рассчитаться. Как старого клиента, мы извещаем вас заранее, чтобы не поставить вас в неловкое положение и избежать излишних пререканий.
— Но… у меня сейчас весьма сложное положение, — с трудом проговорил господин Линь, выйдя наконец из оцепенения. — Все зависит от того, как я соберу долги.
— Хе! Не надо скромничать! В последние дни дела вашей фирмы идут лучше, чем у других, — неужели какие-то шестьсот юаней для вас такая большая сумма? Итак, я вам все разъяснил, надеюсь, вы рассчитаетесь с нами сполна и я смогу доложить об этом хозяину, — холодно закончил управляющий и встал.
Господин Линь похолодел. Положение было отчаянное, но, собрав всю свою выдержку, он с невозмутимым видом покинул контору.
Только теперь он понял, что война в далеком Шанхае отразилась и на его делах. Да, тяжелый нынче выдался конец года: представитель из Шанхая требует денег, меняльная лавка не дает отсрочки даже на время новогодних праздников, Шоу Шэн так и не вернулся, и неизвестно, что с ним. Год назад в городе удалось собрать всего восемьдесят процентов долгов, а теперь, похоже, и этого не выжмешь. Остается одно: закрыть лавку «на переучет», привести счета в порядок. Но это равносильно банкротству: у господина Линя давно уже нет собственного капитала, и если в один прекрасный день заняться переучетом, то все, что останется, — это только его семья из трех ртов, трое нищих!
Словно под бременем этих мыслей, господин Линь шел, все сильнее сутулясь. Проходя по мосту Вансяньцяо, он посмотрел на мутную воду и подумал: прыгнуть бы туда и разом покончить со всеми делами! Вдруг кто-то его окликнул:
— Господин Линь, это правда, что в Шанхае война? Говорят, за восточной заставой только что разместился отряд солдат. Они уже потребовали от торговой палаты заем на содержание в двадцать тысяч. В торговой палате идет сейчас заседание.
Линь быстро обернулся и узнал Чэнь Лаоци, того самого, который вложил в его дело двести юаней и, следовательно, тоже был кредитором.
— Э-э…
Вздрогнув от неожиданности и что-то пробормотав в ответ, Линь поспешно сбежал с моста и во весь дух припустил домой.
В этот вечер на ужин кроме обычных блюд — мясного и двух овощных — госпожа Линь подала еще любимое кушанье мужа — тушеное мясо из ресторана «Басяньлоу» и пол-литра желтого вина.
Минсю весь ужин весело смеялась: торговля в лавке идет превосходно, новое платье из чесучи уже готово, а в Шанхае наконец-то начали бить японцев. Приступы кашля у госпожи Линь стали еще реже.
И только на душе у Линя была смертная тоска. Он грустно отхлебывал вино, поглядывая то на дочь, то на жену. Он так и не решился сообщить им зловещую новость, которая могла подействовать, как взрыв бомбы. К тому же сам он еще не совсем отчаялся, надеялся как-то выкарабкаться или по крайней мере скрыть до поры свои неудачи. Поэтому, когда торговая палата вынесла решение отпустить на содержание солдат пять тысяч и господину Линю предложено было пожертвовать двадцать юаней, он тут же дал свое согласие.
Он решил сообщить жене и дочери об истинном положении дел только в самый последний момент.
У него были свои соображения: собрать с должников хотя бы процентов восемьдесят — в крайнем случае, сослаться на войну в Шанхае и невозможность пересылки денег. Главная трудность состояла в том, что собственные его долги юаней на шестьсот превышали сумму, которую ему задолжали другие. Оставалось лишь «вырезать собственное мясо, чтобы залечить чирей»: пойти на риск, распродать товар по дешевке, наскрести немного денег и как-нибудь перебиться, а там видно будет. Кто знает, что сулит будущее? День прожил — и ладно.