Господин У осведомился о хозяине и, улыбнувшись, несколько раз повторил: «Это пустяки, пустяки». Но его улыбка сразу насторожила Шоу Шэна.
— Вот пришел к вам разжиться товаром, — сказал господин У уже совсем другим тоном и вынул из рукава листок бумаги. Это был полный список — свыше десятка строк — всех имевшихся в лавке Линя наборов ценой в один юань.
Вот оно что! Теперь все стало ясно.
— Хозяина нет, — сказал приказчик, — а я не вправе без него распоряжаться.
— Тогда поговори с хозяйкой!
Шоу Шэн стоял в нерешительности и молчал. Он понял теперь, почему арестовали хозяина. Сначала пустили слух, будто господин Линь задумал бежать, потом его арестовали, а теперь хозяин «Юйчансяна» явился за товаром — все одной ниткой связано. Приказчика охватили возмущение и страх. Он хорошо понимал: если выполнить требование господина У — значит, конец и торговле Линя, и его собственным надеждам… Если не выполнить — страшно подумать, какую еще подлость они сотворят! И он решил испытать гостя:
— Что ж, пойду потолкую с хозяйкой. Но ведь женщина согласится отдать товар только за наличные…
— За наличные? Да ты смеешься, Шоу Шэн?
— Такой уж у нее характер, ничего не поделаешь. А лучше всего отложить разговор до завтра. Председатель торговой палаты только что сообщил, что господин Бу обещал похлопотать о хозяине, так что хозяин, надо думать, скоро вернется, — подчеркнуто сухо сказал Шоу Шэн и сунул список в руки господина У.
Гостя передернуло. Он отшвырнул листок бумаги и закричал:
— Ладно, ладно, пусть за наличные! Только сегодня же сдай товар!
Шоу Шэн снова отправился в комнаты, обо всем рассказал хозяйке и стал ее уговаривать:
— Председатель торговой палаты сказал, что хозяина там никто не обижает, но выпустить могут только за деньги. В лавке всего пятьдесят юаней. Сейчас придут из «Юйчансяна» за товаром — судя по списку, заберут юаней на полтораста. Пусть забирают: главное — выручить хозяина!
Госпожа Линь залилась слезами, приступ кашля помешал ей говорить — она лишь махала руками и колотилась головой об стол. Увидев, что толку не добьешься, Шоу Шэн тихо вышел из комнаты. У дверей его догнала Минсю, бледная и дрожащая.
— Мама просто рехнулась, — глухо сказала она. — Все твердит, что папу убили! Отдай все хозяину «Юйчансяна», только папу спаси! Брат Шоу Шэн, ты…
Минсю покраснела и убежала в комнаты. Шоу Шэн в оцепенении долго глядел ей вслед, потом резко повернулся — он решил выполнить требование господина У и взять всю ответственность на себя: ведь дочь хозяина с ним заодно!
В лавке накрыли к ужину, но Шоу Шэну было не до еды. Дождавшись денег от хозяина «Юйчансяна», он зажал сотню юаней в руке, еще восемьдесят сунул в карман и со всех ног помчался к председателю торговой палаты.
Через полчаса приказчик вернулся вместе с господином Линем. Увидев мужа живым и невредимым, госпожа Линь вскочила в испуге, а потом стала отбивать поклоны перед изображением Гуаньинь. Она с таким неистовством билась головой об пол, что этот стук даже заглушал ее кашель… Минсю стояла рядом, ее глаза, все в слезах, блестели от счастья…
Шоу Шэн вынул из кармана сверток и положил на стол.
— Вот все, что осталось: восемьдесят юаней.
Господин Линь вздохнул и, помолчав, сказал убитым голосом:
— Лучше бы я там умер! Без денег все равно не жить!
Госпожа Линь не могла слова вымолвить от волнения. Минсю тихо всхлипывала. Линь вздохнул:
— Весь товар выбрали дочиста! Торговать больше нечем, а долги камнем висят на шее…
— Хозяин! — окликнул его Шоу Шэн и, обмакнув палец в чай, написал на столе: «Бегите!»
Господин Линь покачал головой и взглянул на жену и дочь. На глазах его были слезы.
— Это единственный выход. Сотню юаней еще можно наскрести, берите их и уезжайте — на месяц-другой хватит. А уж я здесь сам как-нибудь управлюсь.
Шоу Шэн сказал это совсем тихо, но госпожа Линь услышала — и крикнула:
— И ты с Минсю уезжай! А меня оставьте, я смерти не боюсь!
И, словно молодая, бросилась вверх по лестнице. Минсю с криком кинулась вдогонку. Линь чувствовал, что сейчас свершится что-то важное, и в оцепенении ждал развязки.
— Хозяин, — тихо сказал Шоу Шэн, — забирайте барышню и уезжайте! Иначе хозяйка не успокоится! Она боится, что дочь похитят…
Линь кивнул головой, все еще не зная, на что решиться.
Послышался плач Минсю. Линь и приказчик бросились наверх — но навстречу им вышла госпожа Линь с пакетом из плотной бумаги в руках.
— Зайдите ко мне и выслушайте, что я скажу, — сказала она, возвращаясь к себе в комнату.
— Вот здесь мои сбережения. — Она указала на пакет. — Двести с лишним юаней. Половину возьмите себе! Минсю я отдаю за Шоу Шэна. Завтра вы с отцом уедете, а я пока останусь здесь, и Шоу Шэн со мной. Мне уже недолго осталось. А теперь поклонитесь мне, чтобы я была спокойна! — Госпожа Линь взяла за руку Минсю и Шоу Шэна.
Они поклонились и, покраснев, потупились. Взглянув украдкой на Минсю, Шоу Шэн увидел на ее залитом слезами лице улыбку.
Господин Линь вздохнул с облегчением.
— Ну и отлично, так тому и быть. Но раз уж ты остаешься, Шоу Шэн, смотри — будь осторожен!
Лавка Линя закрылась, и весть о бегстве хозяина разнеслась по всему городу. Меняльная контора «Хэнъюань» первая опечатала остаток товаров. Приходорасходных книг ни одной не нашли, как ни искали. Шоу Шэн, больной, лежал в постели. От госпожи Линь ничего нельзя было добиться — она только оглушительно кашляла, как из пушки палила, сморкалась и плакала. Да и что возьмешь с женщины?
Часам к одиннадцати собравшаяся в лавке толпа подняла неистовый шум. Контора «Хэнъюань» спорила с другими кредиторами из-за дележа остатков. Лавка была пуста — но за счет стоимости инвентаря кредиторы еще могли бы вернуть до семидесяти процентов долга, однако каждый норовил урвать для себя девяносто, а то и все сто. У председателя торговой палаты даже язык заболел от уговоров, но все было напрасно.
Наконец явились двое полицейских. Они встали у дверей с дубинками в руках и начали покрикивать на сбежавшихся зевак.
— Почему меня не пускают? У меня там триста юаней вложено! Весь мой капитал! — шамкая беззубым ртом, кричала полицейскому госпожа Чжу Саньтай, трясясь всем телом и пытаясь протиснуться сквозь толпу. На лбу у нее вздулись жилы с мизинец толщиной.
Тут она увидела вдову Чжан с пятилетним ребенком на руках — та тоже умоляла полицейского впустить ее. Полицейский покосился на вдову и, делая вид, что ласкает ребенка, погладил женщине грудь.
— Тетушка Чжан! — задыхаясь, крикнула Чжу Саньтай и, энергично жуя сморщенными губами, присела на ступеньку каменного крыльца.
Вдова обернулась на голос, а полицейский грубо захохотал:
— Чего вертишься! Стояла бы спокойно — я бы и дальше полез!
Зеваки загоготали. А женщина, сделав вид, что ничего не понимает, глотая слезы, шагнула вперед и увидела сидевшую на крыльце госпожу Чжу Саньтай. Вдова бухнулась рядом с ней на ступеньку и зарыдала в голос.
— Отец Ада! На кого ты меня покинул? — запричитала она сквозь слезы. — Знал бы ты, как мне тяжко! Третьего дня три года сравнялось с тех пор, как тебя убили разбойники-солдаты… А хозяин Линь — чтоб у него ни сыновей, ни внуков не было! — обанкротился, пропали мои полтораста юаней, которые я вот этими руками заработала, как в воду упали — даже не булькнули! У бедняков житье горькое, у богачей сердце лютое…
Глядя на мать, заплакал и ребенок, женщина прижала его к себе и зарыдала еще горше.
А Чжу Саньтай, уставившись в одну точку воспаленными, глубоко запавшими глазами, твердила, как одержимая:
— У бедняка — одна жизнь, и у богача тоже одна. Буду драться за свои денежки насмерть!
Из лавки, весь побагровев, выскочил Чэнь Лаоци. Проталкиваясь сквозь толпу, он обернулся и крикнул:
— Грабители! За все ответите! Чтоб вас всех сжег и испепелил огонь небесный и огонь земной! И пусть я все это своими глазами увижу! Если убытки — так поровну, все поделить по-честному, до последней скорлупки!
Продолжая сыпать проклятьями, Чэнь Лаоци увидел на крыльце госпожу Чжу Саньтай и вдову Чжан.
— А вы чего здесь сидите да хнычете! Они там уже все добро поделили! Разве одной глоткой перекричишь полтора десятка чужих? Эти бандиты знать ничего не желают, одно твердят, что наши деньги не в счет!
Притихшая было вдова снова разрыдалась. Подошел полицейский, дотронулся дубинкой до ее плеча.
— Эй! Чего ревешь? Ведь кормилец твой давно помер! Может, кого другого оплакиваешь?
— А ну, заткнись! Нас тут ограбили, а ты, мерзавец, с бабами заигрываешь! — яростно крикнул Чэнь Лаоци и оттолкнул полицейского. Тот вылупил глаза и замахнулся дубинкой. В толпе послышались крики и ругань.
Подошел второй полицейский, оттащил старика и сказал:
— Опять скандалишь? А зря! Враги мы тебе, что ли? Нас торговая палата прислала охрану нести. Ничего не поделаешь — служба такая!
— А ты жалобу подай в комитет гоминьдана! — посоветовал кто-то. Чэнь Лаоци узнал голос известного всей улице бездельника — монаха Лу.
— Сходи, сходи! Послушай, что они скажут, — кричали наперебой из толпы. Но полицейский, взявший на себя роль миротворца, только усмехнулся и, взяв старика за плечо, сказал:
— Лучше не лезь на рожон. Ничего ты там не добьешься! Вот погоди, вернется Линь — с ним и рассчитаешься. Уж он не увильнет!
Чэнь Лаоци стоял, насупившись, не зная, на что решиться. Потом взглянул на Чжу Саньтай и вдову Чжан.
— Сходить, что ли? Ведь они вечно кричат о защите бедняков!
— Верно! — снова раздался голос в толпе. — Линя за то и арестовали — чтоб не сбежал с чужими денежками!
И, словно подчиняясь какой-то силе, Чэнь Лаоци и обе женщины в сопровождении толпы зевак направились к комитету гоминьдана. Вдова Чжан всю дорогу рыдала, проклиная разбойников-солдат, убивших ее мужа, ругала хозяина Линя (чтоб ему ни сыновей, ни внуков!) и злющего, как пес, полицейского…