— Все в порядке, — дрожащим голосом ответил господин Ли. В душе его, точно клоп в щели, засел вопрос: как они завтра выберутся отсюда?
Перед самым рассветом старшие дети уснули, свернувшись калачиком. Зато двухлетний малыш, которого мать держала на руках, болтал без умолку: ему явно нравилась эта необычная постель.
На дворе звонко запел петух, которого держали для встречи Нового года[61].
Господин Ли лежал на спине, широко раскрыв красные от бессонной ночи глаза, и, насупив брови, молчал.
За входной дверью ни на секунду не прекращался шум шагов. У господина Ли и его домочадцев, лежавших на полу, от непрерывных сотрясений разболелась голова. Гомон толпы то приближался к дверям, то удалялся.
Госпожа Ли, не выпуская из рук сынишку, села и принялась раскачиваться, не обращая внимания на болтовню ребенка. Затем она повернулась к господину Ли и спросила:
— Отец Ада́, нашел ты какой-нибудь выход?
— Рассветет — пойду на разведку. Наверняка хоть по одной улице можно будет выбраться, — понизив голос до шепота, ответил господин Ли и вздохнул. Он повернулся к жене и сказал с горькой усмешкой:
— Опять целый час ничего не слышно, может, сегодня помирятся — английский или американский консул выступят с посредничеством, и очень даже возможно, что драться перестанут.
— Ты вчера все твердил: не будут драться, не будут! А вечером что творилось!..
— Тогда, как только рассветет, переедем в сеттльмент и поживем там несколько дней.
Утешая таким образом жену, господин Ли прикидывал, во что обойдется каждый день в гостинице на территории сеттльмента; двое взрослых, трое детей — пожалуй, достаточно будет маленького номера за юань с небольшим. На еду тоже, наверное, уйдет около юаня. У него еще оставалось шестьдесят юаней — на десяток дней с грехом пополам хватит. Но разве станут они драться целых десять дней в Шанхае, в этом интернациональном городе, на который обращены взоры всего мира? Господин Ли не мог в это поверить. Однако ничего не сказал — вчерашние пророчества подорвали доверие к его словам.
Пораскинув умом, господин Ли немного успокоился и, чувствуя себя совершенно разбитым после бессонной ночи, забылся в дремоте.
Но не прошло и десяти минут, как он очнулся. Со двора доносились крики, над самой головой что-то гудело и громыхало. Господин и госпожа Ли испуганно поглядели друг на друга — надвигалось новое, непонятное бедствие. Мимо дверей пробежали какие-то люди, громко крича: «Японцы бомбы бросают! Прячьтесь! Прячьтесь! Где увидят толпу, туда и бросают!»
Теперь топот бегущих слышался всюду — и впереди, и позади. Затем совсем рядом что-то стукнуло — раз, другой, третий: это люди со всего размаха натыкались на ворота и на задние двери. Решив, что поблизости рвутся бомбы, супруги Ли посинели от страха.
Гул меж тем все приближался, казалось, самолет уже кружится над головой. Весь двор словно вымер, лишь с высоты, приближаясь и вновь удаляясь, назойливо трещал самолет. Супруги сидели на циновке, спиной друг к другу; малыш удивленно раскрыл глаза и вытянул шею — он тоже слушал. Старшие дети по-прежнему крепко спали. Вся семья была вместе. Господин Ли вдруг подумал, что стоит сейчас бросить бомбу, и… Дальше думать он не мог — кровь леденела в жилах.
Рассвело, но солнце еще не взошло. Ночью лил дождь, и сейчас небо было похоже на бледно-серый занавес. Самолет, по-видимому, улетел далеко, гул едва можно было уловить, и вскоре его совсем не стало слышно. Господин Ли облегченно вздохнул и снова прислушался: пулеметных очередей, которые так перепугали его ночью, и орудийных залпов тоже не было слышно. Зато вокруг усиливался людской гомон, а у дверей опять затопали шаги.
«Что же делать? Хоть бы узнать, можно ли пройти по улицам», — подумала госпожа Ли и обвела взглядом детей.
— Как бы там ни было, а выйти придется! Никто сюда не придет к тебе с сообщением.
С этими словами господин Ли встал, взглянул на жену, как бы испрашивая ее согласия, погладил рукой свой поношенный халат, подбитый овчиной, и направился к выходу. Поняв, что ничего другого не придумаешь, госпожа Ли промолчала и лишь вздохнула, закрыв глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
Господин Ли не рискнул отойти далеко и лишь ходил взад-вперед по проходному двору. Вчера соседи, так же как и господин Ли, не собирались покидать своих домов, сейчас же многие уходили, неся детей и узелки с вещами. По слухам, улица Храма Солнца еще была свободна. У господина Ли порядком отлегло от сердца. Он подошел к воротам. Они были заперты, открытой оставалась лишь калитка. За воротами стояли двое полицейских. Они каждый раз поднимали голову и всматривались в небо. Через калитку то и дело выходили люди, но почти никто не входил. Через улицу по двое, по трое переходили люди, по виду беженцы.
Господин Ли обратился к полицейскому:
— Послушай, служивый! Можно отсюда выбраться?
— Можно.
— Опасности нет?
— Вот уж этого не знаю!
— Разве все еще дерутся?
— Сам послушай!
Сердце господина Ли екнуло, он весь превратился в слух. Донеслись едва различимые звуки выстрелов. Он опять прислушался — ничего. Тогда он взглянул на небо. В северной стороне три самолета, которые с высоты казались стрекозами, как будто гонялись друг за другом, описывая круги. Вдруг они вытянулись в ровную линию и стали на глазах увеличиваться. Гул усилился. К тому времени, когда господин Ли рассмотрел, что они серебристо-серые, с двумя красными пятнышками, их гул стал устрашающим. Проходивший по улице отряд рассыпался, солдаты прижались к стенам домов и застыли. Господин Ли со всех ног помчался домой; у самых дверей он услышал, как вдалеке громыхнуло.
Лицо его стало мертвенно-бледным. Навстречу ему выбежала насмерть перепуганная жена. Господин Ли твердил: «Уходить! Уходить!»
Ноги его подкосились, и он сел на пол, ловя ртом воздух. Не в силах сдержать слезы, госпожа Ли обхватила всех троих ребят и вполголоса заплакала. Что будет дальше, она не представляла.
Вдали снова загромыхало.
Господин Ли подскочил, лицо его из синего стало белым как бумага. Он взял на руки сыновей, жена подхватила девочку, и все бросились за дверь. У ворот они увидели целую толпу; калитка оказалась запертой, возле нее стоял полицейский и уговаривал:
— Не торопитесь, посидите лучше дома! Сейчас выйти — верная смерть!
Старики и дети, мужчины и женщины — все кричали, вопили. Над двором пролетел самолет прямо на север. В двух местах на небе появились клубы черного дыма, они все росли и росли. Самолет покружился и стремительно пошел вниз. Толпа радостно закричала. Однако через мгновение самолет пронесся сквозь дым, повернул на восток, и там опять раздался грохот.
Господин Ли растерянно озирался, не зная, что предпринять. Детишки плакали, просили есть. Он поставил старшего мальчика на землю и стал советоваться с женой — не лучше ли им вернуться домой и переждать; все равно, если суждена смерть — никуда не денешься. Госпожа Ли узнала от людей, что по улице Храма Солнца пройти нельзя и что до сеттльмент можно добраться лишь кружным путем через улицу Сунь Ятсена и Цаоцзяду. Подсчитав, что предстояло пройти примерно тридцать ли, господин Ли принял решение.
Вернувшись домой, он велел жене покормить детей, а сам пошел наверх собирать книги и одежду. Теперь он уже мог рассуждать более спокойно. Придется пройти тридцать ли, да еще с тремя ребятишками — значит, книги надо оставить, можно взять лишь одежду. Господин Ли отобрал ту, что поновее, связал в узел и приподнял — нет, слишком тяжело. Он вздохнул и положил то, что необходимо было на несколько дней, но и этот сверток оказался тяжелее его пятилетней дочки. Перед взором господина Ли возникла длинная и довольно скверная дорога. Наконец после третьего отбора в свертке величиной с подушку осталась лишь смена его белья и любимый стеганый халат госпожи Ли.
Господин Ли вытер пот со лба и отправился закрывать окно. Все небо было затянуто черной пеленой дыма, бледно-желтые лучи солнца казались жалкими, бессильными. Где-то полыхал пожар, но думать об этом господину Ли не хотелось, он взял сверток и спустился на первый этаж.
Дети уже успели набить себе животы. Младший, держась за стул, с довольным видом лепетал что-то на своем, ему одному понятном языке, старшие гонялись по двору за какими-то маленькими предметами, похожими на порхающих черных бабочек. При виде детей, этих крошечных жизнерадостных созданий, господин Ли подумал о том, что семейное благополучие, с таким трудом созданное им за десять лет, рушится под орудийными залпами, и на глаза его навернулись слезы.
Неожиданно госпожа Ли, заплаканная, с тряпкой в руках, выбежала из кухни и закричала:
— Слышал? Слышал? В типографию Шанъу попала бомба, все здание в огне!
— Что? Значит, пожар в нашей типографии? Кто тебе сказал?
— Соседка, жена Асяна!
Старший мальчик схватил несколько предметов, летавших по двору, и вбежал в гостиную, за ним вбежала сестра. Господин Ли взглянул и обмер — это были обгоревшие клочки бумаги. Теперь все ясно. Японцы лишили его чашки риса! Они отняли пропитание у нескольких тысяч людей! Они разрушили самое крупное издательство, центр распространения культуры в Китае! Лицо господина Ли стало багрово-синим, он злобно усмехнулся и заорал, как сумасшедший: «Негодяи!»
Он совершенно забыл о бомбах и прочих опасностях. Чего еще бояться, если его лишили чашки риса? С диким криком он выбежал из дома. Куда, зачем — он не знал и не хотел знать.
— Не уходи! Куда ты? — Госпожа Ли, плача, бросилась вслед за мужем. Однако крики детей заставили ее вернуться.
Одним духом добежав до железных ворот, господин Ли увидел Асяна, шедшего с товарищем по работе. Господин Ли обрадовался Асяну, будто близкому человеку, и бросился к нему с расспросами:
— Что, сильно горит?
— Сразу в нескольких десятках мест! — сердито отв