Но Хо все еще не мог поверить.
— Быть такого не может… Кому как не мне знать… Впрочем, зайдем, выпьем по стакану пива! Куда спешить!
О том, что дома его ждут, Хо уже забыл. Им владело единственное желание: узнать поподробнее о новости, сообщенной Чунгом. По дороге в пивную Хо без конца задавал приятелям вопросы. Они зашли в одно из заведений на берегу озера Возвращенного Меча, а когда выпили, уши у Хо налились кровью, и он, мрачно постукивая по столу пивной бутылкой, принялся разглагольствовать:
— «Обратный путь» интересен только одним, понятно вам это или нет? Там изображены местные нравы и обычая. Читателям это нравится, потому книгу и переводят. Но, по существу, произведение это поверхностное и очень посредственное. Оно не затрагивает серьезных проблем. А для подлинного произведения искусства нет национальных рубежей и границ, оно становится достоянием всего человечества. И в нем должно быть нечто великое и могучее, выстраданное, но полное оптимизма. Оно должно быть проникнуто идеалами гуманизма, воспевать человеколюбие и справедливость, помогать людям лучше понять друг друга. Вот что такое подлинный шедевр! Понятно вам или нет? Я еще не потерял надежды, вот увидите! Пусть я за всю жизнь напишу только одну книгу, но она получит Нобелевскую премию и будет переведена на все языки мира!
Чунг кивал головой и тихонько посмеивался. Мао хохотал во всю глотку. Только Хо оставался серьезным. Он все больше распалялся, речь становилась бессвязной. Когда на улицах зажглись фонари, Чунг с Мао стали собираться домой, но Хо удержал их:
— Погодите, куда спешить! Надо еще выпить… Деньги у меня есть!..
Когда утром Хо проснулся, тело у него ныло, будто его избили, голова была тяжелой, во рту он ощущал горечь. В горле пересохло, и его мучила жажда. Хо потянулся за чайником, стоявшим на столе. Чайник был полон до краев, и вода в нем была еще теплой. Хо понял, что это жена снова позаботилась о нем, и на душе у него стало невыносимо тяжело. Как Ти заботится о нем! Он смутно помнил, что прошлой ночью вернулся пьяный, устроил скандал, кажется, ударил Ти, выгнал ее на улицу, а потом запер дверь и завалился спать. Хо в панике вскочил с постели, растерянно огляделся… Слава богу, жена дома. Наверное, был так пьян, что не сумел даже дверь запереть…
Так оно и было. Ти с ребенком на руках стояла на улице, пока он не заснул, а потом вернулась в дом. Сейчас она дремала в гамаке, положив рядом малыша. Обычно Ти поднималась рано, но в эту ночь ей, видно, совсем не пришлось уснуть, и она была так измучена, что до сих пор не проснулась. Голова ее склонилась набок. Одна рука беспомощно свисала — слабая, нежная рука. Вся поза женщины выражала бесконечную усталость и страдание. Стыд и раскаяние охватили Хо, он почувствовал острую жалость к несчастной. Ну почему судьба уготовила ей такие мучения? Даже во сне с ее лица не сходила тревога. Хо вспомнил, что моментами жена казалась ему очень некрасивой, непривлекательной. Это бывало, когда он долго и пристально смотрел на нее. Его охватило неудержимое желание взглянуть на Ти. Он, как был босиком, тихонько подошел к гамаку и опустился на корточки. Стараясь не дышать, он внимательно рассматривал жену. Мертвенно-бледное лицо, поблекшие, бесцветные губы, опухшие, с синевой веки, под глазами мешки. Щеки ввалились, и от этого резко обозначились скулы. Хо тяжело вздохнул и грустно покачал головой. Потом нежно взял худенькую руку Ти. Под бледной, почти прозрачной кожей резко выделялась вены. Запястье было совсем тонким, как у ребенка. Хо вдруг понял, сколько горя, страданий и забот выпало на долю этого нежного, слабого и доброго существа, понял, как нуждалась жена в покровительстве, защите и утешении.
А что он сделал, чтобы облегчить ей жизнь? Слезы брызнули из глаз Хо, будто сок из лимона, когда его с силой сожмут. Он плакал. О небо! Он беззвучно рыдал, крепко прижимая к груди маленькую ручку жены. Ти проснулась и, взглянув на мужа, сразу все поняла. Она была растрогана до слез и ни о чем его не спрашивала, лишь обвила его шею руками и прижала его голову к своей груди. Хо рыдал все сильнее и сильнее.
— Я… я… жалкий… презренный человек!
— Нет! Ты просто несчастный! И в этом я виновата.
Ти еще крепче обняла мужа. От волнения она сама была готова разрыдаться. Ей захотелось склонить голову на плечо мужа, но в этот момент громко заплакал проснувшийся ребенок. Ти выпустила Хо из объятий, склонилась над сыном и сквозь слезы принялась успокаивать его:
— Мама здесь, сынок, с тобой! Ну чего ты испугался? Полно же… Мама тебя любит…
Хо отодвинулся, чтобы не мешать Ти раскачивать гамак. А она баюкала малыша и напевала:
Кто заставил дым подниматься к небу?
Послал дождь на землю и обрек людей на разлуку?
Кто отделил Юг от Севера и послал в мир слезы,
Чтобы потоки слез туманили взоры людям?
1941
Перевод И. Быстрова.
ЛУННЫЙ СВЕТ
У Диена было четыре стула, все из индийского тростника, — единственная ценность в его доме. Диен не покупал их. Он терпеть не мог самое слово «купить». С того дня, как у него появилась семья, Диен купил только одну вещь — кровать пампельмусового[14] дерева, которая раньше принадлежала его бедной родственнице. Родственнице понадобились деньги на лекарство для мужа. А Диен в то время пришел к убеждению, что его семье нужна еще одна кровать. В марте жена родила сына. Теперь у Диена было двое ребятишек. И всей семье приходилось укладываться в одну постель. В холодное время года это было вполне сносно: все четверо прижимались друг к другу, чтобы немного согреться. Но в жару… К тому же надо было подумать и о гигиене.
Как бы то ни было, но гигиену соблюдать необходимо — так считал Диен. Надо вам сказать, что он был довольно образованным человеком. Он даже служил три года учителем в частной школе, откуда, кстати, и ведут свое происхождение вышеупомянутые стулья. Но в прошлом году та самая школа, в старших классах которой преподавал Диен, получая за свой труд двадцать донгов ежемесячно, неожиданно закрылась, закрылась потому, что несколько комнат, которые она занимала, понадобились для какого-то другого и, как считали власти, более важного учреждения. Диену следовало двухнедельное жалованье. А плата за обучение в последний месяц так и не поступала. Директору не хотелось обижать товарища, и он не знал, что делать. Если бы удалось наскрести хоть немного денег, он выложил бы Диену его десять донгов и оба остались бы довольны. Но денег не было. И все же Диен не должен из-за этого страдать.
— Ладно, тогда… тогда… — неловко улыбаясь, проговорил директор. — Ладно! Знаете что, господин Диен? Если вас это устраивает, возьмите себе вон те стулья из индийского тростника. Этот мошенник, хозяин харчевни, дает мне всего по семь хао за штуку. А я недавно за перетяжку сидений у двух стульев заплатил целый донг. Продать их так дешево — просто грех. А у вас в доме пока еще нет стульев…
Диену стоило немалых усилий сдержаться и не скорчить кислую мину. Говоря по правде, нервы у него были взвинчены и ему было не до стульев. Да и что это были за стулья! Одно название. У одного спинка перекосилась, у другого — ножки шатаются, и все они потрескались, будто кожа у прокаженного. Диену и так было тошно, потому что пришлось занять семь хао на билет. Хоть самому как-нибудь добраться до деревни, а тут еще вези с собой эту рухлядь. Значит, опять надо влезать в долги. Но отказаться было неловко. Директор мог подумать, что Диен обиделся, а Диену вовсе не хотелось огорчать собрата по несчастью. И так слишком много неприятностей принесла им обоим эта история со школой. Так стоит ли еще досаждать друг другу! Но Диену очень не хотелось брать стулья, и он придумывал какой-нибудь удобный предлог для отказа.
— Поезжайте пароходом, — продолжал между тем директор. — Это будет стоить дороже всего на пять хао. Пять хао и еще пять су носильщику — значит, всего пять хао и пять су лишних. Если даже с вас возьмут за провоз стульев, то ничуть не дороже, чем в поезде. Зато ехать будет удобнее: на один стул сядете, а на другой ноги положите. Словом, будете чувствовать себя как дома. А в поезде толкотня, теснота…
Мысль в самом деле неплохая. Не надо будет работать локтями, пробиваясь к железнодорожной кассе, а в вагоне пристраиваться на чье-то колено или терпеть кого-то на своем. Это не говоря уже о запахе пота и свиного навоза, которым обычно благоухают вагоны четвертого класса, — ведь чего только не возят с собой пассажиры, поспешающие на рынок… Да, но все же… все же…
Директор был предусмотрителен и, не дожидаясь ответа Диена, продолжал:
— Пусть вас не беспокоит, как доставить стулья к пристани. Я прикажу мальчику связать их по два и отнести на коромысле к пароходу. А там на месте любой подросток за пять су или одно хао донесет их вам до самого дома.
Диен подсчитывал в уме: в худшем случае он потратит донг с небольшим. То есть на каких-то два хао больше. Получить четыре стула из индийского тростника за два хао! Какими бы они ни были, это баснословно дешево… И Диен согласился. Вот при таких обстоятельствах четыре директорских стула из индийского тростника, которые этот мошенник, хозяин харчевни, хотел купить по семь хао за штуку, отплыли на пароходе в родную деревню Диена.
Итак, в доме Диена появились четыре стула из индийского тростника. Он не знал, сколько стоили эти стулья, когда были новыми, но полагал, что за них заплатили приличную сумму. Да и теперь за каждый стул дали бы, пожалуй, донга по три, даже по четыре. Три-четыре донга за штуку! Это значит без малого двадцать донгов! Ни у кого во всей округе не было такой дорогой мебели. Жена Диена наглядеться не могла на стулья. Для нее было сущей мукой наблюдать, как какой-нибудь деревенский гость, почмокивая, похваливал стул («Хорош, мол, ничего не скажешь!») и опускался на сиденье, отчего под его солидным задом тростник угрожающе прогибался, затем устраивал на сиденье грязные ноги и потом откидывался всей своей буйволиной тушей на спинку, которая безвольно подавалась назад. Да будь стул железным, он и то развалился бы на части, а что же говорить о стуле из индийского тростника?