Слезы катились по щекам старика; но парни не проронили ни слезинки, их жгло изнутри негаснущее жаркое пламя.
— Люди, земляки с Песчаной речки! Никому не отдадим мы нашего тигра. Клянемся, что, если только останемся живы, спасем Добряка и приведем его в наши лесные края!
Так говорили парни, продираясь сквозь дремучий лес. И чудилось им, будто слова эти доносятся до самых дальних гор и ручьи, падая с камня на камень, отвечают им:
— Эй, Донг!.. Эй, Син!.. Прекрасна ваша клятва… Леса и горы запомнят ее навек…
А тигр в тот день почуял запах знакомых с детства людей. И всякий раз внюхиваясь в налетавший порывами ветер, он ощетинивал шерсть и, рыча, начинал подрывать и расшатывать частокол, окружавший загон. Загон был устроен в пещере, над входом — настил, а вокруг вкопаны в землю огромные бревна. Каждое бревно — обтесанный ствол железного дерева высотой чуть не в десять тхыоков[52]. Самые маленькие колья были толщиной с человечью ногу. Частокол усажен был весь железными остриями, длинными, как клинки лесорубов. Снаружи его окружала еще бамбуковая изгородь; заостренные, словно копья, стволы бамбука, переплетенные колючими лианами, — даже кошка, наверное, не пробралась бы сквозь эту изгородь. Тигру бросали через частокол еду: зарезанных кур, куски свиных и буйволовых туш и даже забитого насмерть щенка.
Видя, что тигр вдруг рассвирепел и мечется по загону, управляющий приказал поставить еще двух караульных с ружьями и четырех с саблями и пиками. А одноглазый пустил бегать вокруг изгороди четырех охотничьих псов.
К вечеру, вскоре после того, как старый Донг с парнями ушли от ворот замка, тигр совсем разъярился. Солнце клонилось к дальним горам. Небо на западе стало кроваво-красным. Вершины гор, словно окрашенные в зеленый цвет, возвышались среди застывших черных туч. Казалось, будто над лесом то там, то тут поднимаются клубы дыма. Но это был не дым, а тяжелый серый туман. Лишь в одном месте на склоне горы выжигали лес под пашню. Языки пламени, извиваясь, взлетали в небо, бросая на облака золотые и алые блики. Еще через час в той стороне огонь охватил весь край неба.
Нечто похожее видел Добряк, когда люди на Песчаной речке выжигали лес под кукурузу, а он вместе с матушкой Чонг или с Сином и его друзьями шел по лесной опушке. Такой же закат был в тот день, когда умерла матушка, а он сидел во дворе под сливой и все глядел и глядел на изломы гор, на высокую стену леса, пока не сгустился ночной мрак.
Тигр смотрел на небо и злобно рычал. Потом рычание стихло, и стало слышно его тяжелое прерывистое дыхание. Солдаты и слуги наместнику с ружьями и копьями стояли кругом по всему саду.
Пещера чернела, глубокая, точно подземелье ада. А вокруг неясно темнела стена из железа и бревен, высокая и неприступная. Вдруг в том месте, где были ворота, над частоколом взлетели комья земли и камни. С яростным ревом тигр подрывал столб. Люди вскрикнули разом. Иные, зажмурив глаза, едва не побросали оружие.
Створки ворот медленно разошлись. Один из столбов, на которых они держались, пошатнулся, вывалился из частокола и начал валиться на землю.
Тигр испустил громовой победный рык. Изогнувшись, он выскользнул за частокол, тяжко дыша, оскалив клыки и ощетиня шерсть. Теперь его удерживала лишь бамбуковая изгородь чуть повыше человеческого роста. Изгородь встала между ним и лесом, откуда доносился знакомый до боли запах.
— Приготовьсь! Если он прыгнет через изгородь — стреляйте!
Сам наместник, стоя у входа в замок, отдавал приказания. А ведь совсем еще недавно он велел, если тигр вырвется на волю, пиками загонять его обратно и, в самом крайнем случае, дозволил перебить ему лапу — не более.
Едва умолк голос наместника, тигр поднял голову и пристально поглядел на солдат. Людям вдруг померещилось, будто у него загорелись еще два глаза посреди лба, где прежде темнели черные полосы. Он не стал подходить к изгороди там, откуда навстречу ему, поблескивая, поднималось оружие. Напротив, он прямиком возвратился в загон. Ноздри его раздувались. Перед ним валялись куски мяса. Он наклонил голову и, шумно втягивая воздух, обнюхал падаль.
Одноглазый вздохнул с облегчением, губы его растянулись в улыбке, — он явно был доволен. Длинные кривые клыки его высунулись изо рта. Но все же он с дрожью ждал, что будет дальше.
Когда, грохнув, захлопнулись вновь ворота, тигр лишь покосился в ту сторону. Вдруг стремительным прыжком он взлетел на бревенчатый настил.
Солнце быстро скатилось за горизонт. Четыре сверкающих глаза тигра глядели на небо, обложенное тучами, на поднимавшиеся вдали горы; казалось, он думает, как ему быть дальше. Снова налетел ветер. Ноздри тигра с шумом раздувались, точно кузнечные мехи. Он опять зарычал, громче прежнего. Эхо еще перекатывалось вдали, когда он, сжавшись в комок, прыгнул вверх и, словно на крыльях, перелетел через изгородь.
Ствол ружья быстро поднялся ему навстречу.
Но не успел вспыхнуть порох на полке, как тигр всей своей тяжестью обрушился на стрелка. Это был одноглазый, лучший охотник в свите наместника, и ружье его с прикладом, инкрустированным серебром и перламутром, было подарено ему самим вельможей. Одноглазый, уповавший на свою прославленную меткость и ловкость в обращенье с оружием, решил, если тигр не захочет оставаться в загоне, пулей разбить ему череп. Но он рухнул наземь, не успев даже вскрикнуть. Голова его была раздроблена страшным ударом, единственный глаз жутко поблескивал на раздавленном, изуродованном лице. Все вокруг было залито кровью. Вдогонку тигру прозвучали несколько залпов. В воздухе запахло порохом. Собаки с лаем бросились за тигром. Следом, громко крича и бранясь, бежали солдаты.
Син и оба Донга — молодой и старый — всю ночь продирались сквозь джунгли. Только утром вышли они к Песчаной речке. Собралась вся деревня. С печалью и гневом слушали люди об участи Добряка. Вдруг прибежала какая-то старуха. Еле переводя дух, она закричала:
— Почтенные соседи!.. Там… пес тетушки Чонг!… Добряк вернулся!
Все радостно зашумели. Старуха сегодня с утра пошла в поле и увидела тигра. Конечно же, это Добряк! Он лежит на могиле тетушки Чонг. Все, как есть, сходится: на лбу два пятна — будто вторая пара глаз, и полосы на спине точь-в-точь как у него.
Старый Донг на мгновенье застыл, словно изваяние, потом зарыдал от счастья. Он выбежал из дома, крича: «Добряк! Добряк, ты ли это?!»
Да, это был Добряк — не сон и не наваждение. Он лежал на могиле тетушки Чонг.
Вытянув передние лапы, он положил на них голову, уткнувшись мордой в могильный холм, точь-в-точь как раньше тыкался носом в платье тетушки Чонг, когда она сидела с шитьем в руках или учила его уму-разуму…
Люди, подбежав к тигру, гладили его, пытались приподнять его голову, поднять его туловище. Наконец он шевельнулся, с трудом подняв голову; в уголках его губ пузырилась пена, старый шрам на лбу воспалился. Син и молодой Донг стали обнимать тигра. И тут все увидели в боку у него свежую рану, из нее алой струйкой сбегала кровь. Парни, ходившие раньше с Добряком на охоту, подняли тигра.
Он тяжело вздохнул несколько раз, пытаясь ухватиться лапами за плечи, за одежду Сина и Донга. Парни разорвали свои рубахи, перевязали его раны и на носилках потащили в деревню. Дома они промыли раны Добряка чистой водой и наложили на них целительное снадобье. Потом снова положили тигра на носилки и тотчас ушли вместе с ним в лес. Син, тащивший на спине отца, шел следом за парнями. Он опирался на мотыгу, держа ее рукоятью книзу, и издали казалось, будто в руках у него какое-то диковинное оружие. Молодой Донг кликнул своих собак и пустил их бежать впереди людей…
Через два дня вся деревня снялась с места. Было уже за полночь. Люди тащили на коромыслах свои пожитки, плуги и бороны, вели на веревках скот. А едва рассвело, на дороге показалось множество всадников. Сверкали начищенные ружья и острия копий. Здесь были не только солдаты наместника, но и стражники из деревень на равнине. Крики людей и лошадиное ржание оглашали окрестный лес.
Но в деревушке близ Песчаной речки не осталось ни души. Дома были развалены или сожжены. На пепелищах кое-где дымились еще головешки. А все, что не поддавалось огню, было разрублено, разбито, разломано на куски.
Солдаты обшарили все соседние деревушки, хватали людей, пытаясь узнать, куда ушли беглецы. Но никто не открыл им тайны Песчаной речки. «Не знаем… Не знаем!..» Все отвечали одно и то же.
Куда же направили свой путь люди с Песчаной речки?
Кто знает, сколько дорог и тропинок в лесных чащах на земле наших предков, сколько неведомых и таинственных мест!
Они осели где-нибудь далеко отсюда. И снова обжили дикую, непокорную землю; снова выжгли дремучие дебри под дома и пашни, в поте лица добывая себе пропитание. И еще крепче привязались они друг к другу, уверовав во всемогущество человеческой дружбы.
Они ушли с Песчаной речки, потому что были, как и все мы, связаны неписаным законом и заветами чести, пришедшими к нам от отцов и дедов: не оставлять друга в беде, не покоряться поработителям и не прощать обид и оскорблений, нанесенных безвинным…
Иентхе.
Май 1960 г. — февраль 1963 г.
НГУЕН ХОНГ(Биографическая справка)
Нгуен Хонг родился 5 ноября 1918 года в Намдине, третьем по значению — после Ханоя и Хайфона — городе Северного Вьетнама, известном своими ткацкими фабриками. Здесь рядом с роскошными особняками заводчиков и купцов (французов, а нередко и вьетнамцев) располагались убогие домишки бедноты; возле магазинов новомодных товаров торговали мелкие лавчонки, а подле увенчанных крестами соборов стояли старинные пагоды, где в полумраке тлели огоньки благовоний; неподалеку от исповедален преподобных патеров зазывали клиентов уличные прорицатели и знахари, и за углом давали нехитрые свои представления бродячие фокусники и комедианты.