Но тут же я услышала совсем другое: что около Дворца независимости и здания Национального собрания идет бой. Одни спрашивали, кто совершил переворот, другие отвечали, что переворот совершили военные, армия, а кто-то добавил: революционная армия. И вдруг громкий голос произнес:
— Кончилось господство одной семьи!
Я остановилась и услышала, как тот же голос продолжал:
— Части Вьетконга только что вышли из Тхутхиема!
Тут я вообще перестала что-либо понимать: кто же все-таки совершил переворот — наши или кто-то другой? Сайгон бурлил, толпы возбужденных людей заполнили улицы. Я совсем недавно была в Биенхоа, а Хиен и Нен побывали в Танане и Бенче. Мы видели, что в провинции назревают какие-то события. Волна недовольства докатилась до столицы. Рабочие бросали работу, бастовали. На улицах то и дело возникали стихийные митинги и демонстрации. Власти устраивали массовые облавы, арестовывали тысячи людей. Прогрессивных журналистов и писателей без суда и следствия бросали в тюрьмы. Мне сказали, что среди арестованных оказался и учитель Тан, преподававший физику в нашей школе. Многие из тех, кого арестовали в эти дни, потом бесследно исчезли. Одни говорили, что их тайком убили, другие под большим секретом рассказывали, что эти люди ушли в освобожденную зону. А недавно Усатый Линь сообщил мне, что его отец и несколько уважаемых людей города посетили президента Зьема, чтобы потребовать реорганизации правительства, но тот отказался их принять.
Разговоры о перевороте продолжались. Но кто же все-таки совершил его?
Я давно уже не встречалась с Хоангом. Прошлым летом я успешно сдала экзамены за девятый класс и теперь продолжала учебу в школе Тан Синь. Хонг Лан осталась на второй год в девятом классе — в школе Ван Тхань. Хоанг, если верить слухам, продолжал учиться в университете, но теперь мы встречались с ним крайне редко. Мы поддерживали связь через Лан, и однажды она сказала мне, что Хоанг ушел в освобожденную зону.
Я и сама уже догадалась об этом. Когда мы как-то раз встретились с Хоангом, он мимоходом сказал, что собирается в «далекие края». После этого я видела его всего один раз, когда он болел и я приходила навестить его в больнице. У меня в тот момент совершенно не было денег, и я решила продать бабушкины серьги, которые она подарила мне. Получив за серьги сотню пиастров, я купила апельсинов и яблок и отправилась к Хоангу. Мы оба очень обрадовались встрече. Он заметно похудел и побледнел — почти месяц его трепала лихорадка. К нему даже не пускали посетителей и только однажды разрешили свидание. Впрочем наша встреча была мимолетной: Хоанг был недоволен, что мы нарушили конспирацию, и потребовал, чтобы никто к нему не приходил, и вообще его скоро выписывают. Говорил он мягко, но за словами слышался приказ: посещать в больнице его запрещается!
По-видимому, выписавшись из больницы, Хоанг ушел «туда», вот почему связь у нас с ним оборвалась. А сейчас он был так нужен мне!..
Я вышла на улицу Конгли. Вдоль всей улицы на каждом перекрестке выстроились «красные каски»[23] с автоматами на изготовку. А «пестрые»[24] бежали по обеим сторонам улицы, занимая заранее намеченные позиции, — ну прямо жабы запрыгали по улице!
Военные машины громыхая проносились по мостовой. Бронетранспортеры с солдатами и танки заняли позиции и навели орудия на Дворец независимости. Стрельба усиливалась. Из уст в уста по-прежнему передавались самые противоречивые сведения.
— Уже захватили Дворец независимости и арестовали правительство вместе с охраной!
— Войска охраны продолжают обороняться, «черные каски»[25] открыли стрельбу по «красным», но тут появились «пестрые»…
Люди заполонили тротуары по обеим сторонам улицы.
Около Дворца независимости мелькали «красные каски» и группами стояли «пестрые». А в толпе кто-то спрашивал:
— Так захватили дворец или нет? И кто на самом деле совершил переворот?
Солдаты и полицейские, не отвечая, удивленно смотрели на спрашивающих. Лишь иногда кто-нибудь из них бормотал себе под нос:
— Переворот… переворот…
Они, видимо, тоже не понимали происходящего, и от них ничего нельзя было добиться. Все лишь повторяли одно и то же:
— Свергнуто господство одной семьи!
Толпа двигалась в сторону дворца, все хотели своими глазами увидеть, что происходит, кто с кем дерется. Вдруг все заметили отблески пламени.
— Дворец горит!
Но кто-то ворчливо произнес:
— Да нет, это совсем в другой стороне, на улице Нгуен Зу. А во дворце все еще перестрелка.
Кто-то громко крикнул:
— Свергнуто феодальное господство одной семьи!
Мужчина, стоявший рядом со мной, сказал:
— Смотрите-ка, манифестация!
На углу улицы Фан Тхань Зан толпа остановилась — дальше, к президентскому дворцу, ее не пускали солдаты. Со всех сторон по-прежнему неслись различные возгласы: «Нет, еще не захватили!..», «Бой идет совсем рядом…», «Уже захватили нижние этажи!..». Было ясно, что правительство свергнуто, но кем? Кажется, военными. Люди называли имена каких-то генералов и офицеров. Меня стиснули со всех сторон, и я очень хотела поскорее выбраться из толпы. С большим трудом мне удалось это, и я побежала по улице Фан Тхань Зан, намереваясь проскочить на улицу Хонг Тхап Ты, а оттуда — в парк Таодан. Там, по-видимому, проходил митинг — я слышала громкие призывы, гул голосов.
Дворец независимости был окружен: всюду стояли танки и бронетранспортеры, солдаты сдерживали людей, пытавшихся прорваться к дворцу. С трудом пробираясь сквозь толпу, я дошла до улицы Хонг Тхап Ты и оказалась перед входом в парк Таодан. Тут действительно творилось что-то невообразимое. Огромная толпа гудела, как растревоженный улей. Люди толпились вокруг грузовиков, превращенных в трибуны, и в этом людском море, как лодки, мелькали мотороллеры, велосипеды, коляски велорикш. Вся эта масса колыхалась из стороны в сторону. Многие пытались выйти из парка, а им навстречу лились новые потоки. Мелькали лозунги и транспаранты: «Долой господство семьи Зьема!»[26], «Долой феодальное господство!».
Голоса людей слились со звуками громкоговорителей в сплошной рев и шум, среди которого слышались лишь вопли «Долой!..».
Занималась заря. Я решила выйти из парка и попробовать пробраться к Дворцу независимости. Но у входа в парк остановился джип, и толпа людей мгновенно окружила машину. Крики «Долой господство одной семьи!», «Долой феодалов!» заглушили возгласы «Да здравствует!». В машине стоял человек в мундире полковника. Он размахивал руками, что-то громко выкрикивал. Из-за шума я ничего не могла понять, до меня долетали только обрывки фраз: «Свергнуто господство… принесли свободу… безопасность…» Вдруг я отчетливо услышала: «Для учащихся и студентов открывается блестящее будущее… будут построены новые школы и институты». Голос полковника потонул в восторженных криках толпы. Заворчал мотор, машина медленно двинулась дальше. Кто-то из стоявших рядом назвал имя полковника, но я не обратила на это внимания, потому что старалась рассмотреть людей, толпившихся у входа в парк. К удивлению, я заметила, что в основном это были студенты и школьники. Теперь мне стало понятно, почему полковник остановился именно здесь.
Молодежь продолжала выкрикивать приветствия. Эти возгласы не смешивались с криками тех, кто требовал свержения правительства и ликвидации феодального режима. Вдруг я увидела в толпе Линя! Он показался мне очень возбужденным и веселым. Я вспомнила, как Хоанг предупреждал меня, чтобы я была осторожна с Линем. Его отец, юрист, в числе многих интеллигентов, выступал за мир и демократию, против марионеточного режима, но он не был заодно с нами. И Линь, живший совсем в иных условиях, чем мы, очень отличался от нас своими убеждениями и взглядами. Однако его тянуло к нам, своим сверстникам, к тому же мы были товарищами Тхань, в которую он действительно был влюблен. Линь способен был и на геройство, но во имя чего?.. Стоп! Пожалуй, я чересчур придираюсь к нему…
Я вспомнила, как Линь неизменно сообщал мне о том, что происходит с Тхань, о том, как ее переводили из одной тюрьмы в другую: из Сайгона в Шолон, потом в Задинь, в Тхудык, Фулой, Динь Тыонг и, наконец, в Чукзанг. Я верила, что Линь любит мою подругу, хотя он продолжал шататься по кабакам. Я сочувствовала ему, мне хотелось помочь Линю найти какую-то опору, какую-то линию в жизни. И вот теперь после переворота он бежит за машиной и приветствует полковника. Я с изумлением смотрела, как Линь бежит за машиной, в которой стоит полковник, горделиво взирающий на толпу. Я заметила, что у него такие же тонкие усики, как и у Линя. Они были тщательно подстрижены и забавно топорщились.
И вдруг весь этот переворот стал казаться мне смешным. Действительно, это был переворот, совершенный группой генералов и деятелей, подобных отцу Линя. Они свергали друг друга.
Думая об этом, я уже хотела было повернуть к дому, но толпа тащила меня к Дворцу независимости. И я решила остаться посмотреть, что происходит. Толпа все росла. Вдруг я с радостью увидела в потоке людей, выходивших из парка, Хиена. Он шел впереди и нес плакат, на котором было написано: «Долой!», и из задних рядов тоже неслось дружное: «Долой! Долой! Долой!»
Раньше Хиен и Нен жили в районе Дакао. Зная, что Хиен много и активно работает, мы стали опасаться, что за ним начнут следить и раскроют наши связи. Мы посоветовали Хиену перебраться в другой район. Теперь он вышел на улицу вместе с жителями Кханьхоя.
Понимает ли Хиен, что происходит, кто совершил этот переворот и во имя чего? Куда он направляется с этими лозунгами? Ясно, что люди, во главе которых он идет, хотят свергнуть марионеточное правительство, но понимают ли они, в чьи руки попадет власть?
Я не могла окликнуть Хиена, не могла выйти вперед, чтобы он увидел меня. Но все-таки я спустилась с тротуара и попыталась пробраться поближе к нему. Однако пробиться сквозь плотные ряды людей мне не удалось. Вдруг послышалось завывание сирен. Толпа заволновалась и начала расступаться, пропуская машины с красными крестами. Хиен и его группа свернули на улицу Пастера, а я застряла на месте, не имея возможности выбраться из толпы. Неожиданно донеслись крики: