К сухим губам, и небом пахнет горько.
«Внезапно освещает лица их…»
Внезапно освещает лица их
Бикфордов шнур короткой памяти –
Сквозь вихорь писем ненаписанных,
Спалённых, выброшенных на ветер,
Прочитанных в пустое зеркало
Со всею страстью расставания!
…Но вот уже окликнуть некого,
И отзовутся – но словами ли?..
Постой! – но тайное мгновение
Озарено, как будто взорвано.
Лежат ничком пески забвения
На сотни вёрст по обе стороны…
Что сердце – мечется? Утешь его,
Пустыней вечности бредущее:
В немилосердии прошедшего –
Немилосердное грядущее.
«Останься – ведь любишь, останься хоть жилкой…»
Останься – ведь любишь, останься хоть жилкой
Запястья, ручья, – прорасти камышинкой,
Поймай переливчатый воздух весны
На острую вспышку небесной блесны!
Останься, не мучай. Молчаньем, украдкой,
Разжатой ладонью, растрёпанной прядкой,
Тетрадкой – раскрытой, чтоб вырвать листок…
Хотя бы дословно. Хотя бы меж строк.
И даже не трепетом воздуха – крылья
И так осыпаются радужной пылью –
А просто пробелом, горящим мостом
Для тех, кто на этом краю – и на том…
«Можно всю жизнь провести или только миг…»
Можно всю жизнь провести или только миг
В этой любви, обжигающей, как родник.
Разницы нет: вне времени и зеркал
Только она – и жажды сухой оскал.
Словно паломник, идущий к святым местам,
Счёт потерявший горбатым кривым верстам,
Одну молитву помнишь: она без слов
Ложится на голубую чашу весов.
Сорок пустынь одиночества! Но спиной
Чувствуешь камень – шершавый и ледяной,
Или рваную рану земной коры –
Провал, открытый в чужие тебе миры.
Пустыни густо заселены. Мираж
На каждом шагу. И кажется – умираешь,
Когда проходишь стражу и камень – сквозь,
Как через воду проходит калёный гвоздь.
Чаша весов взлетает под облака…
Видишь, как молитва твоя легка!
А другая чаша лежит в пыли,
И треснула под ней скорлупа земли…
«Покуда нет в тоске таинственного брода…»
Покуда нет в тоске таинственного брода,
Пока она стоит, как тёмный океан,
И ты на берегу, и так проходят годы,
Тебя из тишины зовя по именам –
Покуда нет в тоске ни паруса, ни лодки,
И скользкого бревна не вынесет прибой,
И все слова пусты, и все надежды кротки,
И ты на берегу, и только Бог с тобой –
Покуда нет в тоске рассвета и заката,
Зелёный сумрак сна и каменная гладь,
Всё кажется: тебе какой-то смысл загадан,
И если ты его сумеешь отгадать –
Как посуху пойдёшь! И только Бог с тобою,
Когда из глубины, незримые почти,
Проступят как прожгут пучины под стопою
Диковинных существ холодные зрачки…
«Я помню столько иных созвездий!..»
Я помню столько иных созвездий!
Откуда память черпает тайны?
Прозрачными снами приходят вести –
Они отрывочны и случайны.
Как будто посланы на чужбину,
Усталыми путниками несомы –
А те перепутали половину,
Поскольку слова почти незнакомы…
Сколь ни выспрашивай – всё напрасно.
Их лица печальны, одежды пыльны…
Но я-то знаю примету братства:
Они там были.
«От прибоя тьмы до её истока…»
От прибоя тьмы до её истока
Лишь одна звезда – низко и далёко.
Горькое тепло опаляет губы.
Зеркало твердит: на тебе лица нет…
Тишина черна, словно плащ Гекубы –
Но одна звезда вдалеке мерцает.
Нежная сестра, ясная лампада,
Розовый огонь радости вечерней!
Лишь бы ты была, лишь бы не пропала
В пепле и золе мировых кочевий!
Страх преодолев, прянуть на колени,
Ветви протянуть и расправить листья,
Корни ощутить, а через мгновенье
Ветер налетит – всласть наговоримся.
«…Издали – как чужая…»
…Издали – как чужая –
Но до мельчайших трат
Я знаю тебя, я знаю,
Как будто прошла стократ
Парадом твоих безумий
В лохмотьях твоей парчи –
В те поры, когда Везувий
Возвысился в палачи
И в жажде не кровной мести,
Но права вершить закон
Облизывал соль созвездий
Пылающим языком…
«Лето ли? – блюдечко с молоком…»
Лето ли? – блюдечко с молоком…
Остро зацеплено коготком
Время – моток разноцветной пряжи.
Выйдешь по берегу босиком –
Волны на каменистом пляже
Выпьют жажду одним глотком.
Лето ли? Неуследимый вкус
Сонной травы, уводящей в шёпот:
Небо качается, небо копит
Дальней грозы неподъёмный груз,
По каменистым гребням влача,
Тяжко обрушивая в распадки…
Словно играет с тобою в прятки,
Радуясь и ворча.
«Чем эта горечь успокоится…»
Маме
Чем эта горечь успокоится –
И год прошёл, и век прошёл…
Травой, намоленной на Троицу,
В пустынной церкви устлан пол
И пахнет мятой и лавандою,
И, терпкой свежестью горя,
Стоит прозрачною лампадою
Сырой сквозняк у алтаря.
Земля сегодня – именинница,
Ни плугом тронуть, ни косой.
И лишь в молитве память вскинется
На незнакомый праздник свой:
Трава травой живём, не узнаны,
Удерживаемы едва
Зеленокровного родства
Душеспасительными узами…
«То ли степь питается речками…»
То ли степь питается речками,
То ли сердце – жилками тонкими,
Но дороги кажутся вечными,
А заботы видятся долгими.
Не пропели жизнь – так проплакали,
Не испили неба – так вылили.
Стелен пол дубовыми плахами,
У икон – ромашки да лилии.
Но вчера вокруг пели Троицу,
И теперь земля именинница:
Горькая печаль успокоится,
Тонкая травинка поднимется.
«Вспомнил – и промолчи…»
Вспомнил – и промолчи,
Вздрогнул – и успокойся.
Ангелы на покосе
Точат свои лучи.
Искрами бьёт по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест – из других, похоже…
Песенок не поют,
Мёда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют –
То-то травы поляжет!
«Жизнь полыхнула, как будто степь…»
Памяти Володи Чурилина
Жизнь полыхнула, как будто степь
В августе на ветру.
Только и вымолвил: дайте спеть,
Дайте, а то умру!
Пей, – усмехаются, – пей до дна,
Пей, пока мы щедры!
Осенью степь далеко видна,
И всюду – одни костры.
Руки ли греют, Богу ли мстят
За немоту свою?
Ты принимаешь пламенный стяг:
– Я и в огне спою!
Да разве можно просить у тех,
Кому ты несёшь свой дар?..
Пожар –
Одна из их невинных утех.
«И всё равно меня влечёт…»
И всё равно меня влечёт
В жестокий мир, под низкий кров,
Пока испуганный сверчок
Поёт любимую, без слов.
Кто одарил тебя? О чём
Он размышляет над строфой,
Вздыхая, словно огорчён,
И повторяя: «Просто – пой…»
Из всех пронзительных утех,
Во всей томительной тщете –
Простая песенка для тех,
Кто умирает в темноте.
Сквозь ледяную скань зимы
Как мы идём на этот зов,
Необъяснимо спасены
Наивной песенкой без слов!
Как будто пить небесный мёд
Счастливо шествуем тропой
Прозрачных полуночных нот,
Легко затверженных тобой.
«Вода – молодая, нагая…»
Вода – молодая, нагая,
Прозрачна до самого дна.
Как будто ей вечность другая
И тайна иная дана.
До вешнего полноголосья
Дороги белы и горьки,
И режут стальные полозья
Хрустальную кожу реки,
И надо ещё научиться
Лежать неподвижно и ждать,
Пока по лицу заструится
Далёкой весны благодать.
Но кончатся сны без ответа,