Тучи идут домой.
Так проходят грозы – дай Бог, чтоб наша прошла…
Капельку дождевую стрижонок смахнул с крыла,
Рванулся куда-то в сторону – не бойся, малыш, держись!
Иногда непогода длится целую жизнь.
Это ведь как получится, что выпадет на роду…
Только останься в небе, у Господа на виду.
От января до июля – видишь, крылом подать.
Кто были вечерние птицы – надо ли нам гадать?
Новые народились, и город уже другой.
От ливня до снегопада – только взмахнуть рукой.
Поэтому неподвижно у распахнутого окна
Стою одна.
Несбывшегося больше. И оно,
По счастью, никому не суждено.
Оно в прохладном воздухе разлито,
Засыпано опавшею листвой,
Оно приходит молча, как молитва,
И тайно обретает голос твой.
И кажется, оно дано тебе лишь:
Взлетай, как тот неловкий юный стриж!
Ты говоришь – и сам себе не веришь,
Ты веришь лишь тому, что говоришь.
Никто не обещал тебе покоя,
Но вот они – воздушные пути!
А сбудется – лети! – совсем другое.
Совсем другое сбудется. Лети.
«А ты уже цветёшь! А ты уже трепещешь…»
А ты уже цветёшь! А ты уже трепещешь…
А я ещё боюсь невольно угадать
В холодной высоте далёкий гул зловещий –
Там ветер верховой гуляет, словно тать.
Но ты уже цветёшь, и вольно ветви льются
В протянутую горсть прохладной белизной,
И плещет молоко в глубоком синем блюдце,
И тает в молоке густой медовый зной…
Блаженствуй и пируй, цвети и будь счастливой!
Возьми меня в свои ночные сторожа –
Я всё равно не сплю в весенние приливы,
О ветре верховом тревожится душа.
Ей радостна твоя спасительная смута –
Весенние сады залиты белым сплошь,
Пока приходишь ты в неверный сон под утро
И словно молоко тоску живую пьёшь.
«Тайная жизнь одиноких деревьев полна…»
Тайная жизнь одиноких деревьев полна
Шёпота, шелеста, полупрозрачного гула…
Словно в забытый колодец душа заглянула
И не увидела дна.
Там, в глубине, обретая родные черты,
Имя и голос, одежды из ветра и света,
Что-то волнуется, плещется, ищет ответа –
И осыпается белой пыльцой с высоты…
Очи деревьев темны и замкнуты уста –
Небо своё обживают они бессловесно.
Нас прижимает к земле многозвёздная бездна –
Их, словно мать, поднимает к лицу высота.
Это они, погружаясь по грудь в забытьё,
Как невода, заплетают немыми ветвями
Чистое, гулкое, неумолимое пламя –
Нежное и невесомое пламя Твоё.
«В терпких, вороньих, ворованных сумерках…»
В терпких, вороньих, ворованных сумерках,
Словно в замызганных клетчатых сумках, –
Яблоки, яблоки, солнечны, крутобоки, –
Смятые листья, надорванные оборки,
Синее кружево с тёмною позолотой…
Вспомни меня в саду Твоём за работой
Дотемна, до вороньих, до сладкой устали –
В августе, Господи, когда яблоки выспели,
Ветви от тяжести вытянулись до хруста
И невозможно печалью не задохнуться.
«Я жизнь твоя, я сон твой безымянный…»
Я жизнь твоя, я сон твой безымянный,
Припоминаньем спутанный к утру.
Не окликай Мариной или Анной –
Без имени умру!
Я жизнь твоя – уже ненужный воздух.
Пыльца на крыльях смятых. Детский страх
Не быть. Я твой попутчик в поздних,
Непоправимо поздних поездах.
Под утро просыпаешься – пустое
Купе, сквозняк, озноб и тишина…
Я жизнь твоя – я ничего не стою,
Сама себе цена.