И, позабыв свою работу,
На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.
«Я говорю: печаль мудра…»
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это.
Метелей дикая орда
Захлёстывает чашу света.
Стоят такие холода,
Что воздух бьётся, стекленея.
Я говорю: печаль добра, –
И согреваюсь вместе с нею.
И сонным полнится теплом
Мой дом у края Ойкумены,
И оседают за стеклом
Седые хлопья звёздной пены.
Свеча до самого утра –
Маяк для скудного рассвета.
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это…
«На три стороны помолясь…»
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь:
Не ходи, синеглазый князь,
На мою золотую Русь!
Дети малые крепко спят,
Бабы Господу бьют челом.
Брошу наземь узорный плат,
Спрячу волосы под шелом.
По Калинову по мосту
Бьют копыта в сухой настил.
А сказала я Господу,
Чтобы он мне грехи простил.
И за брата, и за отца, –
Где теперь и отец, и брат? –
И за узенький след кольца,
И за брошенный наземь плат.
Жирно чавкает злая грязь –
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвёртую обернусь.
«Смерть – это кукла…»
Смерть – это кукла.
Пыльное тряпьё
И серые изъеденные кости.
Игрушка дьявола.
Но долго-долго помнишь
Сухое цепкое прикосновенье
И душный запах ветхого тряпья…
«За тем невидимым пределом…»
За тем невидимым пределом,
Где все невинны и чисты,
Как будто в фильме чёрно-белом:
Вокзал, автобусы, часы.
Туман ли, дым ли – странно горек,
Но это всё-таки весна,
И можно выбрать век и город,
Автобус, место у окна.
Из мира в мир, всегда навстречу
Иным улыбкам и слезам,
В слепое утро, зыбкий вечер,
Другой сырой автовокзал…
Душа моя, Господь с тобою,
Не говори, что жизнь прошла,
Когда ладонью восковою
Туман стираю со стекла…
«Безумие похоже на ту страну…»
Безумие похоже на ту страну,
Где вечно светит луна и не тает снег.
Где ты никогда не оставишь меня одну,
Даже если оставишь всех.
Любой проспект кончается тупиком.
Первый же переулок идёт на взлёт.
Трамвай разрывает воздух кривым звонком.
Пока ещё мне везёт.
Я еду через весь город. Там, на краю,
Немного теплее – быть может, это весна.
Я еду к поэту. Недавно он жил в раю,
А теперь там идёт война.
Он торгует сандалиями. Обувь его легка –
Словно майские крылышки вьются вокруг стопы.
И тропа пробегает сквозь ватные облака
Чуть быстрее хромой судьбы.
Его стихи похожи на ту страну,
Где земля – как материнская грудь.
Но эту землю Господь оставил одну,
И теперь её не вернуть.
«Время ли ветром проходит сквозь сердце…»
Время ли ветром проходит сквозь сердце,
Воли ища –
Только пыльца серебристая сеется
С крыльев плаща.
Не отнимай, что судьбою не взято –
Малую часть!
Не наглядеться не то что на завтра –
И на сейчас.
Кажется, свет, что собрали по капле,
Весь пролился.
Кажется, сон. А спохватишься: так ли? –
Всюду пыльца.
Только душа со своею тоскою
В оба крыла –
Знает ведь, знает, что это такое –
И солгала…
В Лето Господне, в туманное лето
Жизни земной
Ей всё равно – тот ли век или этот,
Или иной.
«Гора стекает вниз. Под плитами базальта…»
Гора стекает вниз. Под плитами базальта
Томится тишина.
И вечность, что была обещана назавтра,
Сегодня сочтена.
По каменным ручьям, по грозным гулким рекам –
Тома тяжёлых скал,
Как будто свой архив Господь-библиотекарь,
Спеша, перемешал.
Средь эпосов долин и грозовых риторик
С закладками цветов
Он ищет, торопясь, давно забытый томик
Своих стихов.
Куда бежать воде? Куда векам стремиться
И нам держать свой путь?
Мы отыскали том, но каменной страницы
Нам не перевернуть.
«Окликнуть можно – только шёпотом…»
Окликнуть можно – только шёпотом,
Закутать – шёлком или шорохом,
Глаз не поднять – испепелят!
Губ не коснуться – не велят.
Ещё не пленница – сопутница,
Но имя вспыхнет и забудется,
И паутина жалких слов
Истает в пепле жарких снов.
Рассветной улочкой по камушкам
Дробь не рассыпана пока ещё,
Но как шаги по мостовой,
Звук сердца так неровен твой.
А если что-то вдруг останется,
Так это краткое беспамятство,
И в нём вся правда обо мне
Совьётся свитком на огне.
Музыка
У сердца сотня сторожей,
Вооружённых чем попало.
Но сердце музыка украла
Из-за решёток и ножей.
Мир полон музыки! Игра
Свободно сочетает ноты.
Её прозрачные тенёты
Ведут движение пера.
Я стала лёгкой, словно пух,
Чтоб легче проходить по краю,
Не умирая, но играя,
На звон настраивая слух.
В зелёном зеркальце пруда
Себя разглядывает небо.
Глубинных трав шелковый невод
Колышет сонная вода.
Что ловят в эти невода?
Что прячут, стебли заплетая?
Кувшинка дремлет золотая,
Не просыпаясь никогда.
Над нею облако скользнёт –
Ей тоже облако приснится.
Но заблудившаяся птица
В зелёном небе канет влёт,
Не потревожив ни волны,
Не смешивая отраженье –
Как будто с самого рожденья
Была не с этой стороны,
Как будто ей одной дано
Летать из мира в мир без правил,
И для неё Господь оставил
Всегда раскрытое окно.
Юнга
На самом деле всё не так:
Ты просыпаешься за полночь,
Земля плывёт на трёх китах –
Куда? – но ты уже не помнишь.
В её зелёных парусах
Мелькает снег – начало мая.
Сама себя не понимая,
Земля испытывает страх.
Её суровый капитан
Застёгивает белый китель,
Готовясь в тёмную обитель,
Молясь акулам и китам.
И чёрной тяжестью киты
Удерживают колыханье
Безмерных толщ, и их дыханье
Колеблет твердь и колет льды.
И, серое рваньё воды
Пропарывая плавниками,
Мерцая белыми боками,
Всплывают вестницы беды…
………………………………………………
Сочась через полотна штор,
Тебя будить не смеет полдень.
Ты юнгой этот шторм прошёл
И жив остался, чтобы вспомнить:
На самом деле всё не так!
«Воспоминаю я, печалясь…»
Воспоминаю я, печалясь,
Воспоминаю я одно:
Как долго бабочка стучалась
В ночное чёрное окно.
А мы с тобой беспечно плыли
Среди неведомых светил,
И тонкий полог звёздной пыли
Тела нагие холодил.
Она металась мягкой тенью
Вдоль непроглядного стекла –
Быть может, веру и спасенье
Она из мрака принесла.
Но мы не разнимали руки,
Не отводили жадных глаз:
Безумье завтрашней разлуки
Волною захлестнуло нас.
Не потому ли мне осталась
Лишь память выше всяких сил,
Как серебристо осыпалась
Пыльца с её тяжёлых крыл.
«То ли дерзкое смиренье…»
То ли дерзкое смиренье,
То ли радостный страх
Вспыхнет белою сиренью
О пяти лепестках.
Ах, весна! Проси пощады
Или чудо твори –
Под тяжёлыми плащами
Никнут светы твои.
Воровски, жестоко, жадно,
Раболепно клонясь,
В этой кипени прохладной
Нынче – вор, завтра – князь.
И звенит, звенит свирелью
Тайный жар на устах:
То ли дерзкое смиренье,
То ли радостный страх.
Четыре письма к А
Я знаю эту тайну. Розы спят