В зеркальном облачении до пят,
Но стоит к ним губами прикоснуться –
Они проснутся.
Они тогда особенно близки,
Когда летят, темнея, лепестки
На смутное мерцающее ложе –
Они похожи
На поцелуи, краденые с губ.
И этот нежный, невесомый звук –
Скорее, шелест или слабый шёпот –
Вернётся к нам ещё раз:
Позвать, окликнуть в зыбком полусне,
Легко напомнить небу обо мне
И робкое о Вас ему замолвить слово.
И снова…
Постойте, нет, я вовсе не о том,
Как ночь приходит, заполняя дом,
И звёзды смотрят в зеркало, как днём
Смотрела я – внимательно, и дном
Прозрачной тьмы становится дорожка
Из кухни в комнату, и птица или кошка
Клубок луны гоняет по углам…
Слова – лгуны! И если только нам
Понадобится что-нибудь поведать,
То это всё закончится победой
Молчания…
Любовь ещё не знает, что она –
Сегодня мной открытая страна.
Ты вся моя: трамваи, магазины,
Мосты и церкви, суета и гам.
И зеркала твои неотразимы,
И падают ветра к твоим ногам.
Замри на миг! Хочу запомнить точно
Твои черты: кафе, театр, почта,
Ларёк с мороженым, безлиственная липа,
Витрина с книгами, кондитерский киоск…
Как ты переливаешься счастливо,
Как ясно ты горишь и таешь, словно воск!
И вот уж пальцы жжёт. Ещё, ещё немного –
И всё. И только пятнышко ожога.
Вы знаете, мой друг, как мне легко и горько
Выравнивать цветы по краешку весны.
Я шью себе наряд, и тонкая иголка
Скользит, как луч луны.
Ваш бархат мне тяжёл, и шёлк меня не любит.
Ну разве что батист, просвеченный насквозь…
Серебряный стежок протягивает люрекс
И между двух пространств ведёт дискретный мост.
По правилам игры пора поставить точку:
Какой послушный знак! Уж он-то не солжёт!
Оставим всё как есть:
Кафе. Театр. Почта.
Ожог.
«Привыкай к земным чертам…»
Привыкай к земным чертам,
К зеркалам иди с улыбкой –
Тенью ль проскользнуло зыбкой
То, что остаётся т а м?
Послечувствием вины
И минувшего страданья
Размывает очертанья,
Но глаза озарены.
Ты красавица? – о, нет!
Ты счастливая? – да полно!
Просто к зеркалу невольно
Привыкаешь столько лет:
Каждый раз – не узнавать,
Каждый раз смотреть украдкой:
Как для этой жизни краткой
Т о т пейзаж нарисовать?
«Во тьме случайного ночлега…»
Во тьме случайного ночлега
В глухом предчувствии беды
Душа у Бога просит снега,
Чтоб он засыпал все следы.
Я прислонюсь к холодной раме:
Как хорошо, что есть приют,
А там, за ветхими дверями,
Слепые ангелы поют.
Огонь в печи воздел ладони
И замирает, трепеща,
И на серебряной иконе
Подхвачен ветром край плаща,
И длится, длится тайный праздник,
Душа пирует налегке,
И лишь свеча всё время гаснет
На неподвижном сквозняке.
«Мрак, беспрестанно звучащий…»
Мрак, беспрестанно звучащий
Шорохом лёгких шагов.
Белой фарфоровой чаше
Снятся пути облаков.
Зеркало спит, отражая
Зыбкие контуры сна.
Сонные веки смежая,
В дымку вплывает луна.
Здесь, на краю сновидений,
В сером сиянии звезд,
Вдруг появляются тени –
Тени, несущие весть.
Смутное их появленье,
Грозные их голоса…
В странное это мгновенье,
Вскрикнув, откроешь глаза –
Ночь опустела. Ни звука.
Тьма, как бумага, груба,
Тёплую смуглую руку
Тайна снимает со лба.
Кочевье
И сон в глазах чернее ночи –
Душа покинула ночлег
И провожает вдоль обочин
Неутолимый плач телег.
Накрыты душною овчиной,
Дыханье пряча, дети спят.
Тяжёлых звёзд полны пучины,
Как яблок августовский сад.
Душа, изгнанница из рая,
Скажи, что значит этот сон,
Где пыль, серебряно мерцая,
Легко хрустит под колесом?
Никто вослед им не заплакал –
Подите, коли Бог не спас…
И только гневный чёрный факел
До боли вглядывался в нас.
«Из мелочей! Из мелочей…»
В. А. Кислюку
Из мелочей! Из мелочей –
Из неумелых и неловких
Не умолчаний – так речей…
Из гиблых пасмурных ночей,
Качающих, как в старой лодке,
Где прибывает темнота
Со дна, пробитого о камень.
И век не тот, и жизнь не та,
И течь не вычерпать руками.
Из мелочей – из ничего!
Из огонька в траве прибрежной,
Из бормотанья птичьего,
Из лунной тени на чело,
Неуловимой, неизбежной.
Оттуда, с призрачного дна, –
Смирение перед судьбою:
Так застывает глубина,
Едва колеблясь под стопою.
Из мелочей! Крупинки звёзд,
Сухие слёзы океана,
Пустыни каменный погост
И слов качающийся мост –
Упругий мост самообмана…
Из ежедневной суеты –
Трамвая, ЖЭКа, магазина –
Штрихи слагаются в черты:
Они прекрасны и чисты
Пронзительно, невыразимо.
«Я знаю, как плачет вода, если нехотя льётся…»
Я знаю, как плачет вода, если нехотя льётся
В иссохшие недра забывшего небо колодца.
Как руки целует, безвольно сквозь пальцы стекая,
До гневного пламени в чёрную плоть проникая.
Как шёпот её, поднимаясь из огненных трещин,
Сначала беспомощный, скоро становится вещим.
И вот уже вёдра звенят, и тяжёлые цепи,
Крутя барабан, устремляются с грохотом к цели.
Хрустальная тяжесть, сверканье и плеск, и прохлада –
За первые слёзы, за страшные слёзы награда.
И в эти мгновенья бывает прекрасно и странно
Представить себе безграничную гладь океана.
Рождество Московское
Матушка моя, Москва!
Переулки домотканые,
Церкви белые, румяные,
Пряничные облака!
И наивны, и легки,
Руки радостно раскинуты.
Здравствуйте, купцы да иноки,
Красно солнышко Москвы!
Сколь по свету ни носи –
Все другие двери заперты.
То в приюте, то на паперти –
Нет мне дома на Руси.
По булыжным мостовым,
По цветной лоскутной сырости –
То ли в гости, то ли в сироты,
То ли снегом в пёстрый дым.
Тот город, где живу, тебя не вспоминая, –
Иной, наверно, свет. Вселенная иная:
Седой котёл зимы – в степное бесприютство!
Но как вольно словам! И как они поются!
И радостно летят от края и до края,
Через века веков друг друга окликая.
А в зеркалах – чума, а в родниках – отрава,
И слева – тишина, но что-то бьётся справа…
Суждённая стезя железным швом прошита,
И вся моя земля – души твоей защита,
И клонятся главы пред светлые иконы,
Предчувствием любви в грядущее влекомы.
Пальцы, стиснутые горестно –
Как мне вольно, как мне боязно!
На семи твоих холмах –
Легче выдох, круче взмах.
Всем летящим – ах, не падайте!
Я люблю тебя – без памяти.
Память плачет под замком:
Память-узник ни о ком.
Матушка моя, кормилица!
Снегом снидет, ливнем выльется,
Путь-дорожку устеля,
Всё, что было без тебя…
В ночь на Рождество переполнены храмы,
Мостовые чёрной глазурью облиты.
Где в твоей толпе проститутки и хамы? –
Всех твоих детей обнимают молитвы.
Все стоим на паперти. Там, за дверями,
Ласково и грустно, высоко и чисто
Пение восходит, как будто сиянье,
Мягко обещая за нас поручиться.
Время пересчитано. Третьей волною
Вечность проплывает над снежною сушей.
Это Рождество начинает иное
Мироисчисление: только послушай
Ликованье сердца, волнение света,
Радужный наплыв колокольной палитры –
Рождество Младенца, молчанье поэта,
Молоко любви и всеобщей молитвы…