Снег приходит на Рождество, и его так много –
Белый, лимонный, розовый, сголуба…
С трудом открываешь дверь и сразу, с порога
Всё принимаешь: Россия, зима, судьба.
Потом электричка, полутемно, но снова
Светится снаружи, дышит в стекло
Соединенье нездешнего и земного:
Зима, тысячелетие, Рождество.
Под стенами Лавры полно голубей и нищих.
Сказали: приедет Путин. Уже толпа
Стоит вдоль дороги и жадно глазами ищет
Его. И ждёт, холодок терпя.
Молоденькие охранники, журналисты…
Но всё ожидание – словно единый вдох.
Российский обычай – за властвующих молиться
И принимать – кого посылает Бог.
Из наших молитв и чаяний – верных нитей,
Из наших наивных песен и смутных снов
Ткётся в холодной выси канва событий –
И укрывает Россию её Покров.
В январь – как на горочку тянешь сани.
Взгляни распахнутыми глазами
С крутого, высокого царь-холма:
Зима!
Зима на душе – но зима и выше.
Рвануться навстречу – да срок не вышел.
Не можешь крылом – поведи рукой:
Покой.
Покой после долгого покаянья –
Как свет после праздничного сиянья.
На роковом изломе веков –
Легко.
Дай Бог тебе, Родина, столько света,
Сколь в песнях твоих за века напето.
Дай Бог тебе воли – сколь все ветра!
Любви, всепрощения и добра.
На Пречистенке, Волхонке, на Страстном,
Ближе к вечеру, уже часам к шести,
Заметает то ли снегом, то ли сном,
То ли зёрнами из Божией горсти.
Заслоняет от невидимой беды,
Обжигает невесомым холодком.
Оттого ли, что наивны и бедны,
И молитва – обо всех и ни о ком.
Это Родина. Когда поёшь о ней,
Где порвётся – там и тонко, там и край.
Чем больнее отзовётся, тем верней:
Рукавичку на ветру не потеряй…
«В смертельный провал, где чёрные единороги…»
В смертельный провал, где чёрные единороги
Смеются и говорят человеческим языком,
Из тех, кто живёт, заглядывали немногие,
Но память их будет крепко спать под замком.
Мне довелось, в спутники взяв Морфея,
Пройти по глинистой осыпи над водой
Достаточно высоко, но ветер повеял
Озоном, жертвенной кровью, вечной бедой.
Они говорили о чём-то почти понятном,
Их речь не имела смысла, но чернота
Всходила из рыжей воды, как смертные пятна.
Морфей держал меня за руку и читал
Древнее заклинание тьмы и света,
Опору дающее в воздухе для стопы.
Потом он сказал: «Но лучше забыть об этом».
Потом он вернул меня в дом и прикрикнул: «Спи!»
В соседних домах ещё не светились окна.
Воскресное утро тянулось издалека
Медлительным караваном снегов. И только
Наивная память обратно меня влекла:
Так няньку за руку тянет дитя, не зная,
Что дымная прорубь из яви в бездонный сон –
Сквозная дыра во времени. Боль сквозная.
И кто забывает об этом – уже спасён.
«Благословенна жизнь твоя…»
Благословенна жизнь твоя,
И каждый миг подобен чуду.
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.
Блаженным золотом даря
И первой стынью обжигая,
В старинном царстве сентября
Хранит тебя душа живая.
Безумствуй, властвуй, веселись,
Вино допил – бокалом оземь!
Смотри, какая даль и высь –
Как занавес раскрыла осень.
В пустых ветвях тепло тая,
Бредут деревья отовсюду…
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.
«Август, в покорной листве запропавший…»
Август, в покорной листве запропавший,
Август, вишнёвым вареньем пропахший,
Яблочный Спас, золочёная медь,
Горлышко, пробующее петь
Слабую песенку, слов не имея,
Тая, смущаясь, на взлёте немея…
Август – на пряный его аромат
Поналетят, зажужжат, загремят
Страстные и равнодушные осы,
Смуглые, влажно ворчащие грозы –
Те, что охотились до Ильина,
Черпая смуту от самого дна…
Тонкий дымок листопадного вкуса,
Пар, над кастрюлей клубящийся густо –
Можно варенье мешать черпаком,
Пеночку слизывая тайком,
Яблоко грызть или в воду глядеться –
Глупая девочка, сладкое деревце…
«В России надо жить бездомно и смиренно…»
В России надо жить бездомно и смиренно.
Не стоит наживать ни золота, ни тлена –
Ни счастье, ни беда тебя не оправдают,
Дворец или тюрьма – никто не угадает.
В России надо жить не хлебом и не словом,
А запахом лесов – берёзовым, сосновым,
Беседовать с водой, скитаться с облаками
И грозы принимать раскрытыми руками.
Нам родина страшна, как страшен сон из детства.
Мы рождены в луну, как в зеркало, глядеться,
И узнавать черты, и вчитываться в знаки,
И сердце доверять ворованной бумаге.
В России надо жить. В её садах весенних.
В России надо жить! Ей нужен собеседник.
Великая страна, юдоль твоя земная,
Скитается в веках, сама себя не зная…
«Спасибо, Господи, за детское…»
Спасибо, Господи, за детское:
За сердце, что теряет такт,
Отравленной стрелой задетое
Или от счастья – просто так,
Когда восходит солнце заспанно,
Над чёрным ельником горя,
Когда с кордона – ружья за спины –
Уходят в чащу егеря.
Чужая жизнь, чужие праздники,
То пироги, то самогон…
Сырой траве какая разница,
Под чьим клониться сапогом.
Реке-беглянке не загадывать,
Кого прохладой оросить,
Чьи губы сладкой стынью радовать,
Чьё отраженье уносить…
Летит ли в чащу эхо выстрела
Иль быстрый шепоток стрелы, –
Но земляника тайно выспела
И стелет щедрые столы.
Спасибо. Я не знаю – гостья ли,
Но песни на пиру легки.
Прими меня в ладони, Господи,
Как путник влагу из реки.
«Сохрани его, земляничный рай…»
Сохрани его, земляничный рай –
В землю не бери, в небе не теряй.
Не пои тоской – напои росой,
Сбереги его, это мальчик твой.
Позади война, впереди война,
Крошится гранит, меркнут имена.
Позади зола, впереди огонь.
Заслони дитя – протяни ладонь.
Твой высокий дух в слове не воспет,
Молодой поэт от рожденья сед.
Если мы виновны одной виной –
Пощади его, говори со мной.
«Деревья становятся выше…»
Деревья становятся выше,
А люди – светлей и легче.
Что это? – спрашиваю.
Время, – говорят. – Оно лечит…
Лечит свои царапинки,
Ссадины и ушибы.
Лечит, пока мы маленькие.
Лечит, пока мы живы.
Утро пахнет сладким бурьяном,
Вечер – калёной медью.
Время останавливается
Перед любовью и перед смертью:
Оно любопытно по-детски
И жестоко совсем по-детски.
Как по сырой штукатурке
Прежде писали фрески,
Так и оно рисует:
В воздухе – и навечно.
А нам остается угадывать –
Кто это? – Мы, наверное…
«Плача, блаженствуя, нежно лукавя…»
Плача, блаженствуя, нежно лукавя,
Тая в своём беззаботном веселье,
Что ты рассыпала? Блеск зарукавья?
Капли гранатового ожерелья?
Ах, как они утекают сквозь пальцы –
Алые бусины, мягкие грани!
Ты продолжаешь ещё улыбаться,
Не прикасаясь ладонями к ране.
С чёрной оборванной шёлковой нити,
Словно открытые миру секреты,
Сыплются бусинки алых событий,
Нежной жасминовой кожей согреты…
Всё, что растерянно и воровато
Сжала в ладони у самого горла, –
То и осталось. Глядишь виновато,
Как за мгновенье – беспечно и гордо.
Бальная зала, хрустальные волны
Светского гула, холодного света…
Мягкие капельки алого звона
Каплют в янтарную бездну паркета.
Николаю Якшину, с любовью
Мы жили в палатке…
Игра никогда не начнётся сначала.
Нам было так трудно, нас было так мало –
Но сонного утра туманная гладь
Опять расступалась пред нами: играть.
Лихая забава: со смертью – навскидку!
Мы все предпочли недостаток избытку,
Чтоб нечего было в груди избывать,
Когда настигает пора забывать.
Игра никогда не начнётся по-новой: